Елизавета Дворецкая - Лесная невеста

• Название: Лесная невеста
• Автор: Елизавета Дворецкая
• Издательство: Литагент «Клуб семейного досуга»7b51d9e5-dc2e-11e3-8865-0025905a069a
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2012
• ISBN: 978-966-14-4405-7

Древняя Русь, начало IX века. Безвестным воином покинул Смоленск Зимобор, старший сын умершего князя Велебора, чтобы в чужой земле искать себе доли. Дева Будущего, младшая из трех богинь судьбы, сделала его непобедимым… в обмен на его любовь и верность. Подаренный ею венок будет хранить его в глухих лесах в схватках с нечистью и на ратной службе в дружине полоцкого князя. Но стоит Зимобору выбрать себе другую невесту, и милость отвергнутой богини сменится страшным гневом…

Книга также издавалась под названием «Золотой сокол»

---

Следующее утро началось с переполоха. На ближайшем к городу ржаном поле обнаружился залом: большой пучок свежих, еще незрелых колосьев был согнут и закручен жгутом. Побежали за Елагой: зелейница с дочерью кинулись на поле, за ними повалила толпа. Слово «залом» сейчас было страшнее пожара: испорченное поле останется неурожайным. Зерно с него будет легковесное, выходит его с копны раза в четыре меньше обычного, и хлеб из такого зерна не насыщает, так что съедается больше и запасы кончаются раньше.

– Уж как берегли мы, как берегли Мать Урожая[22], в старой липе прятали, следы помелом заметали, заговаривали! Как мы молотили зернышки, не цепами молотили – серебряными ложками, каждое зернышко, как жемчужинку, руками выбирали, в золоченый ларец убирали! – причитала Елага.

Вдоль всего поля гомонила толпа. Обследовав залом, зелейница сурово поджала губы. Несомненно, здесь была самая злонамеренная порча. Перекрученный пучок колосьев у корней был присыпан золой, землей, как видно, от могил, солью, яичной скорлупой и распаренными зернами старого урожая.

– У нас злыдни воровали золу! – с причитаниями кричала одна из женщин. – Вижу, от печки зола будто сама собой по полу летит, как прямо дорожка, ну, думаю, ветром надуло! И не взошло на ум мне, глупой, что это волхиды золу у меня воруют, злую ворожбу свою творят! Макошь-матушка, пожалей, защити нас, бедных!

Женщины причитали, мужчины стояли хмурые и угрюмые. Однако Елага не теряла бодрости и пообещала развязать залом. На полное снятие порчи с посевов требовалось три дня, и три ночи поле предстояло сторожить.

– Уж мы посторожим! – говорил отец Гордени, Крепень. – И это поле, и остальные, людей хватит. Я сам, хоть и хромой, а выйду! Всю ночь глаз не сомкну, а уж найду ту свинью пакостную, что здесь проказничает, нас голодными оставить хочет! Уж я ей рыло на сторону сворочу! Попомнит меня! – И Крепень грозил своей толстой, крепкой, как железо, ясеневой палкой.

– И это волхиды натворили? – тихо спросил Зимобор у Дивины.

– А то кто же еще! – мрачно ответила она.

– Зачем им это?

– Что у нас пропало, то у них вырастет. Под болотом их гадким взойдет наше жито, они наш урожай соберут, наши зернышки драгоценные, через всю голодную зиму сбереженные!

– Ну и дела, вяз червленый им в ухо! – Зимобор растерянно поерошил пятерней волосы. Со злым колдовством он раньше не сталкивался и даже не знал, что тут сказать.

Скоро Дивина ушла из дома и вернулась только ближе к вечеру, неся в каждой руке по круглой кринке с водой. Что вода непростая, Зимобор догадался по виду кринок: они были небольшими, с тремя маленькими ушками у самого горлышка. Держали ее за веревочку, пропущенную через ушки. Подобные сосуды именовались «чарами» и были такими древними, что ими, должно быть, пользовались не только три дочери Крива, но и сами боги, когда еще ходили по земле. Употреблялись кринки только для ворожбы и «чарования».

Следом за Дивиной шли три девушки – Милянка и еще две, Вертлянка и Нивяница. Обе жили по соседству и приходили к Дивине каждый день, так что Зимобор уже хорошо их знал: Вертлянка повыше ростом, с крупными чертами лица и длинной темно-русой косой, а Нивяница маленькая, тоненькая, с невыразительным, даже глуповатым личиком, зато ей достались такие пышные светлые волосы, что другой красоты уже не требовалось.

Сейчас они принесли еще пять таких же кринок-чар. Видимо, понадобилась вода из семи разных источников, колодцев и ручьев.

Самого Зимобора Дивина выпроводила.

– Поди-ка ты пока в ту избу! – велела она, и Зимобор послушно ушел, понимая, что ему, мужчине, нельзя присутствовать при женской ворожбе с водой.

На другой день Елага поднялась до зари и долго нашептывала воду, слитую из семи маленьких чар в одну большую, такую же круглую и с тремя ручками, с узором из знаков двенадцати месяцев по краю горла. Потом чару отнесли на поле и с приговором обрызгали все всходы освященной водой. К тому времени мужчины и парни, сторожившие ночью при свете костров, уже ушли, взамен собрались женщины.

Посматривая издали на ненавистный пучок заломанных колосьев, жители вспоминали были и небылицы о злых ворожеях, портивших посевы. Особенно много говорили о волхидах. Называть их не решались и вместо того говорили просто «эти», выразительно кивая в сторону березняка, за которым лежало страшное Волхидино болото.

– Наши-то, кто ночью был, говорили, будто белого кого-то видели! – шепотом рассказывала одна из женщин, Зогзица, та самая, у которой украли золу из печки. – Так и ходит, так и ходит у края поля, а ближе подойти боится, потому что огонь! Медведь не медведь, бык не бык, не разберешь его!

Когда стемнело, у края поля снова затеплились костерки. Елага обошла все посевы, распевая заговор на огонь, отгоняющий нечисть. Из оружия остающиеся на ночь сторожа припасли свежевырубленные осиновые колья и, сжимая их, зорко вглядывались в темноту опушки.

Горденя тоже вышел в дозор во главе целой ватаги парней, которую возглавлял последние несколько лет. Напротив несли дозор парни и молодые мужики из рода Буденичей, жившего с другой стороны мыса. Крайние перекликались и пересвистывались.

– Что, не забоитесь ночью-то? – задорно кричали от соседних костров. – А ну как придет какое диво и съест вас!

– Да уж не боязливее вас будем! – отвечал Горденя. – Сами-то смотрите, как бы вам не забояться!

– А ну, давай их попугаем! – подбивал старшего брата Слётыш, пятнадцатилетний, младший Крепенев сын. – Давай я у матери скатерть стяну, да накроюсь, да подползу к тому костру! Там вон Красавкины два парня сидят – тотчас со страху портки намочат! Посмеемся!

– Да ну, перестань! – унимал его средний, рассудительный семнадцатилетний парень по имени Смирёна. – А ну как не забоятся и осиновым колом тебе между глаз! Вот тут и посмеешься!

Вот в лесу я видел чудо,
Чудо грелось возле пня.
Не успел я оглянуться,
Чудо…

– затянул было неугомонный Слётыш, но получил вразумляющий братский подзатыльник и наконец умолк.

В месяц купалич вечерняя заря почти встречается с утренней, но между ними пролегает хотя и недолгая, однако очень темная и глухая пора. Горденя с осиновым колом на плече обходил все костры, проверяя, не спят ли сторожа. Из близкого леса веяло прохладой, и парни жались к кострам, радуясь, что предусмотрительный Крепень еще днем заставил их натаскать побольше сушняка.

Во лесу береза
Зелена стояла,
Зелена стояла,
Прутиком махала.
На той на березе
Бела вила сидела,
Вила сидела,
Рубахи просила:
«Девки, молодухи,
Дайте мне рубаху,
Хоть худым-худеньку,
Да белым-беленьку!»

– пел Слётыш, помахивая над костром тонким березовым прутиком.

– Надо же, какую песню выбрал! – по привычке унимал брата благоразумный Смирёна. – На ночь глядя да про вилу!

– Веселую какую-нибудь! – крикнул от другого костра Горденя. – Жаль, девок нет – круг бы завели!

И вдруг откуда-то со стороны послышался женский голос:

Как во рже, на меже,
В чистом поле на поле,
Где девки шли, там цветы росли,
Где парни шли, там полынь росла.
Полынь-трава расплакалась,
Всему миру разжалобилась:
«Не плачь, не плачь, полынь-трава,
Придет пора, ссекет тебя.
Кукушка-купальница,
Где же ты купалася?» —
«Я купалася в реке,
А сушилась на плетне».

Все обернулись на голос, но в темноте ничего не было видно.

– Кто там? – недоуменно крикнул Горденя. – Девки! Вы откуда?

Мой веночек потонул,
Меня милый вспомянул:
«О свет, моя ласковая!
О свет, моя приветливая!»

– словно заигрывая, уже другой песней отозвался одинокий женский голос совсем близко, но никого по-прежнему не было видно. Голос шел из самой чащи, и его игривая веселость навевала жуть.

Парни вскочили с мест. Горденя вскинул осиновый кол и выставил перед собой. Большие березы у самой опушки покачивали густыми ветвями, и казалось, поет одна из них.

– Кто… кто там? – вызывающе крикнул Горденя, стараясь не показать, как ему жутко. Здоровенный парень без страха выходил на медведя, но от этого одинокого голоса, доносившегося из темной чащи, бросало в дрожь. – Что за лешачья сила? Гром тебя разбей!

Сразу все ощутили, как далеко они от теплого, надежного жилья. Черное пустое поле между ними и первыми дворами показалось огромным, а дремучий злобный лес надвинулся и навис над головами. Там, в глубине, проснулась чужая, враждебная сила. Она не показывалась на глаза и от этого была еще страшнее.

– А ну выдь, покажись! – потребовал Горденя, держа кол наперевес. Елага на такой случай учила его каким-то нужным словам, но сейчас все они разом испарились из памяти.

От другого костра к ним спешил Крепень, опираясь на палку. Не добежав, он замер в двух шагах: между двумя ближними березами мелькнуло что-то белое, движущееся. Свет костра не доставал туда, ничего нельзя было толком разглядеть, но белое пятно заметили почти все. Над опольем раздались крики. Парни отшатнулись от опушки, попали ногами в первые борозды и кинулись опять к костру: жутко было и подумать топтать драгоценные всходы! Сбившись в кучку у костра, они напряженно вглядывались в опушку.