Саманта Хант - Изобретая все на свете

• Название: Изобретая все на свете
• Автор: Саманта Хант
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-063118-6, 978-5-271-32869-5

1943 год. Изобретатель Никола Тесла ни с кем не общается и коротает дни в роскошном отеле «Нью-Йоркер». Но знакомство с Луизой Дьюэлл неожиданно изменяет все и оказывается первым звеном в цепи удивительных событий… Именно Луизе предстоит стать самым близким другом Теслы — гения, которого современники считали не просто ученым, но почти волшебником. Именно ей он поверит множество тайн, узнать которые мечтают многие!

---

— Луиза…

Дыхания не хватает. Мне уже не хочется оставаться на оконном карнизе, и я с некоторым трудом перекидываю ноги обратно в комнату, на пол. Я прислоняюсь к кровати.

— Луиза?

Она не смотрит на меня. Я прижимаю руки к груди. Вдох дается с трудом. Что-то изменилось, думаю я. Да. Мое качество. Я болен.

— Мне понадобится ваша помощь.

— Вам нужен врач? — спрашивает она, немного опомнившись.

— Врач? Нет. Мне нужна ваша помощь, чтобы добраться до Брайант-парка. У меня там назначена встреча. С птицей.

Я уже много дней не виделся с моей птицей, с самого Нового года. Неудивительно, что мне не по себе.

— С птицей? Прямо сейчас, сэр?

— Да. Боюсь, что прямо сейчас. Вы можете мне помочь?

Стоять не очень легко, но чувствую, как что-то поддерживает меня.

— Сэр? — говорит она. — Да.

Волосы у нее всклокочены, шапка черных кудряшек и завитушек.

— Пожалуйста.

— Мне вовсе не трудно…

— Я немного нездоров, — объясняю я, не дожидаясь, пока она закончит. — А вы тоже любите голубей, правда? Да. Я подумал, вы могли бы мне помочь.

— Я действительно люблю голубей, только не диких, как ваши.

У меня срывается дыхание.

— Какая разница?

— Никакой. Срок жизни. Дикие птицы не так уж долго живут.

Луиза встает и начинает сгребать лавину бумаг, которую она спустила с моего стола.

Ее слова увеличивают мою панику.

— Я прошу не совета специалиста, а только помощи. Я много лет кормил голубей в Брайант-парке. Не знаю, что с ними станется, если я пропущу день.

— Понимаю, — говорит она. — Я вам нужна, просто чтобы покормить птиц.

— Если бы так просто. Беда в том, что мне нужно туда дойти, а я чувствую некоторую слабость. Вас не затруднило бы проводить меня в парк? Я с радостью оплачу потраченное вами время.

— Проводить вас?

— Да.

Я жду. Беспокойство сменяется на ее лице радостью заговорщика.

— С удовольствием. И не надо мне ничего платить. — Она заправляет прядки волос за ухо. — Где ваше пальто? — спрашивает она.

И, таким образом, медленно-медленно, мы отправляемся в парк. Сердце у меня все еще как будто немножко отдельно от тела, но зато оно счастливо отправиться в путь к птице, которую оно любит.

В одной руке у Луизы пакет с арахисом и зерном. Другую руку она держит твердо, как костыль, на который я могу опереться. Мне противно находиться так близко, но выбора, похоже, нет. Меня шатает.

— Мистер Тесла, — доверительно говорит она, — у вас нездоровый вид. Вы уверены, что вам стоит выходить? Может, вы бы легли?

— Я с каждой минутой чувствую себя сильнее.

В этих словах даже есть доля истины.

Мы продвигаемся медленно, как будто наша противоположность работает против нас. Высокий и маленькая. Старый и молодая. Мужчина и женщина. Холодный воздух мучителен для моих легких. Но мы идем. Она остроумно задрапировалась в длинный красный плащ со свободным монашеским капюшоном.

— Из бюро находок, — поясняет она. — Маскарадный костюм, чтобы выбираться из отеля в рабочее время.

На улице холодный воздух немного оживляет меня. Его свежесть — как приятный шок. Я задерживаю дыхание, когда девушка начинает разговор.

— Что будет дальше? — спрашивает она, когда мы переходим Восьмую авеню.

Я понятия не имею, о чем она говорит.

— Пардон?

— После Катарины и Роберта.

Я довольно шумно выдыхаю. Хотел бы я знать, откуда в Нью-Йорке взялась эта девушка. Я мгновенно оглядываю Луизу в ее красном плаще.

— Вы хотите сказать — в моей жизни?

— Да.

— Кое-что было, — говорю я, догадываясь, как она намерена получить с меня плату — рассказами.

На улице жестокий холод, но воздух у меня в легких расшевеливает то, что там застоялось. Стараясь экономить дыхание, я начинаю.

— В то время шли сражения.

— Война?

— Нет, милая. Сражения между переменным и постоянным током. В сущности, битва за деньги. Может быть, теперь в это трудно поверить, но Эдисон — вы знаете, кто такой Томас Эдисон?

— Конечно.

Она смотрит прямо вперед.

Я ее оскорбил. Прошло много времени с тех пор, как я был так близко от другого человеческого существа. Я забыл, как вытекают из них эмоции, пачкая воздух печалью, злостью, радостью.

— Он отстаивал постоянный ток. Он не верил, что его изобретения могут работать на переменном.

— А кто защищал переменный ток?

Я прокашливаюсь.

— Джордж Вестингауз и я. Я его изобрел. Он его у меня купил.

Она улыбается и крепче вцепляется в меня.

— И кто победил? — торопливо спрашивает она.

— А как вы думаете? — Я вздергиваю подбородок — монумент, озирающий крыши зданий.

Она останавливается, задерживается на углу перед светофором. Я рад передышке. Я глубоко дышу. Она смотрит на меня. Я стараюсь выглядеть выше обычного, когда она устраивает мне тщательный осмотр, с головы до ног, будто я лошадь, на которую она собирается сделать ставку.

Как забавно стареть. Я, осознав свою позу, чуть усмехаюсь, но молчу. Светофор открывает нам проход.

Она снова угадывает, на этот раз тихо:

— Вы?

— Понимаю, в это трудно поверить.

Несколько шагов мы проходим молча. Она могла бы взглянуть на протертый воротник моего пальто и понять, что я не победитель.

— Я имел в виду, что победил переменный ток. А не я. Он работал лучше.

Наши подошвы звенят по тротуару, как по льду пруда. Низкие каблучки лодочек Луизы тихонько щелкают по асфальту.

Бывают дни, когда я забываю, как надежно я забыт.

Я крепче сжимаю ее локоть.

— Мы с Вестингаузом перебили у Эдисона заказ на электрификацию выставки в Чикаго. Всемирной авставки. Это было в 1893-м. В тот год Америка вышла из Темных веков. До ярмарки очень мало у кого было электричество, но двадцать пять миллионов человек приехали в Чикаго и увидели Белый Город — многие из них впервые в жизни ехали поездом. До тех пор они знали только темноту. На выставке не было ничего темного. Двести ослепительно белых зданий, колоннад, куполов, башен, дворцов — и все освещено переменным током.

Минуту я перевожу дыхание. Небо затягивает серым. Я опять вслушиваюсь в наши шаги.

— Президент Кливленд повернул выключатель в день открытия — один выключатель на девяносто шесть тысяч шестьсот двадцать ламп. И не важно, что здания были из парижской известки и пеньки. Совершенно неважно, что ни одно из них не простояло долго. Первое чертово колесо Ферриса и…

— Правда?

— Да, первое колесо Ферриса. Первая застежка-молния, содовая вода, швейная машинка, велосипеды.

Я замолкаю, чтобы отдышаться, но ей не терпится.

— А еще?

— О, всякие глупости. Фигуры рыцарей, выложенные из чернослива, Карта Соединенных Штатов целиком из сыра, еще одна, из канадского чеддера, весом в одиннадцать тон. И разные чудеса. — Я медленно зачитываю список, словно подсчитывая чудеса ярмарки на пальцах. — Был там гавайский вулкан, извергавшийся по расписанию. Движущаяся мостовая. Ожерелье Покахонтас. Немецкие эстрадные оркестры. Венские сосиски. Турецкие мечети. Леденцы. Кухня всех стран. Мальчик-обезьяна. Восемь оранжерей. Тридцатипятифутовая башня из калифорнийских апельсинов, океанский лайнер в натуральную величину. И я установил сто двадцать семь динамо для электрификации выставки, всех машин и экспозиций, даже для эдисоновской башни из лампочек, которые, как выяснилось, прекрасно работают на переменном токе.

— Показали ему, — говорит она.

— Да, — соглашаюсь я.

Мы переходим Геральд-сквер. Она рукой и плечом заслоняет меня от остатков праздничной толпы, все еще кружащей по городу. Мне легко в ее надежных руках. Я вытягиваю шею, глядя на вырастающие в высоту здания в центре города — густеющий лес небоскребов.

Когда мы благополучно преодолеваем Седьмую авеню, я продолжаю:

— Каждый из двадцати пяти миллионов посетителей после выставки захотел провести электричество в свой дом, так что мы с Джорджем получили работу. Мы запрягли Ниагарский водопад, — говорю я, выпячивая губы, потому что это — отдельная история, на которую у меня не хватит дыхания. — Конец истории, — говорю я. — Америка более или менее электрифицирована.

Некоторые старые истории интересны мне до сих пор. Другие, вроде этой, кажутся затертыми: ее столько раз пересказывали, что она потускнела от касавшихся ее множества жирных рук. Ветер подхватывает капюшон Луизы и сдувает его назад. Я останавливаюсь посмотреть, на что способен ветер. Эта история меня все еще интересует.