Алексей Суворин - Дневник А.С. Суворина

• Название: Дневник А.С. Суворина
• Автор: Алексей Суворин
• Издательство: Издательство Л. Д. Френкель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1923

Искренний и интимный дневник крупнейшего издателя, журналиста и общественного деятеля А. С. Суворина. В отличие от традиционных для эпохи суховатых и формальных мемуаров, это настоящий дневник крупной, неоднозначной личности, передающий все колебания, волнения, пороки, сексуальные интересы, слухи и т.п. Это не только история времени, но и история личности. Не менее интересен и другой пласт дневника — Суворин дружил и общался со множеством значительных людей, которым он не стеснялся давать откровенные (и часто уничижительные оценки).

---

— «А что-ж, актеров били?»

— «Нет».

— «Надо бы их бить!»

Толпа студентов стояла перед театром и обращалась к городовым:

— «Что-ж вы сабли не вынимаете, или нагайки?»

— «Зачем? Полиция составила протокол, а там начальство разберет».

Другая толпа стояла по ту сторону Фонтанки в полной безопасности и кричала оттуда:

— «Эй, вы, полиция, попробуйте нас в нагайки!»

Студенты входили в театр без билетов. Одни заняли места в театре насильно, другие образовали в коридоре целую толпу. Толпа стояла и перед дверью на сцену, где режиссерская.

В университете вывешено объявление от ректора с просьбою, чтоб студенты перестали волноваться «в ожидании разбора дела их в судах».

Ректор дозволил сходку студентам; отвечая на их просьбу высказать свое мнение, сказал следующее:

— «Мое мнение в двух словах. Есть две цензуры, — одна разрешает пьесы для печати, другая — для сцены. Обе достаточно строгие. Теперь явилась третья цензура, студентов. Больше мне нечего сказать. Рассуждайте!»

Слышал об этом от И. М. Литвинова. Студенты хотели устроить демонстрацию. Полиция арестовала 600 студентов.

В университете говорили, что пьесу «Контрабандисты» запретили, а «Северному Курьеру» дадут третье предостережение. Возможно то и другое. И то и другое нелепо и унизительно для правительства. Если редакция «Северного Курьера» организовала манифестацию, то ее следует судить у мирового, а не студентов, которые манифестировали, а не запрещать газету и не делать г-жу Яворскую с ее мужем и глупым Арабажиным политическими мучениками.

Сипягин сделает то, что скажет Витте. Достанет ли у Ватте мужества высказаться против этой манифестации в пользу евреев?

26 ноября.

Разговор с В. П. Бурениным о Яворской. По его словам, она уверяет, что не устраивала демонстрации. Она хочет обмениться со мною. Это объяснение будет в пятницу. Я знаю, насколько она лжива и лукава. Но дать право труппе выгонять артистов — последнее дело. Поэтому я перенесу дело в общее собрание нашего Общества. Яворской надо сказать, что она имеет свою газету, что в этой газете меня позорили, что кн. Барятинский сказал Плющевскому-Плющику, что «Сыны Израиля» — только предлог для агитации против «Нового Времени» — «все честные люди» против этой газеты. На юбилее Нотовича кн. Барятинский плакал об отсутствии честных людей и нашел их в Нотовиче и в его сотрудниках. Холмская тоже имеет газету. Я был против нее. Я не велел поднимать «Театр и Искусство» к себе наверх и перестал просматривать журнал. Это меня успокоило настолько, что я почти забыл, что Холмская-издательница, и пригласил ее в труппу. Ругань прекратилась. Это презренно, но понятно.

* * *

Наше Общество Литературно-Художественного театра злит меня. Я столько для него сделал, а оно даже не поблагодарило меня. Я поставил «Ганвеле». По моей инициативе это переведено и мной поставлено. Я защищал ее, когда против пьесы поднялась агитация. По моему ходатайству дозволили «Федор Иоаннович». Переделал «Новый Мир» Сенкевича, а эта драма дала театру около 60 000. Я ничего не взял с театра, ни гонорара по-спектакльного, по 1000 руб., которые я заплатил Барту. Я работал как вол и лишал газету своего сотрудничества, которое всегда кое-что значило. Общество и не подумало благодарить. Первые три года стоили мне до 50 тысяч. Никто не платил, а когда театр стал приносить доход, все взяли дивиденд. Когда ушел Карпов в Александринский театр, члены кружка хотели прекратить дело. Я взял его на свою ответственность.

1 декабря.

С 3-х до 6-ти была Яворская. Я спокойно и откровенно говорил с ней. Не утаил ничего из того что о ней слышал, и не дал ей самой выходить из спокойного тона. Но…

«И путает, и вьется, и ползет».

«Она ни в чем не виновата. Только разность убеждений. Устроили все еврействующие». Так говорит Дурново. Без полиции было бы лучше, когда в театр и без того понашло множество людей, не заплативших за свой вход. В театре она была всего 20 минут и оттуда уехала к баронессе Икскуль. Нашли 12 писем с приглашением от Яворской, но письма признаны подложными. Кому нужно было этим заниматься? Можно подумать, что этим занималась дирекция. Хронику «Северного Курьера» доставляют студенты, из которых одни против евреев, другие — за. Один из последних явился в редакцию с сиреной и стал на ней дудить, показывая превосходство этого инструмента во время манифестации. Но Арабажин сказал ему, чтоб он не делал этого в театре и чтоб никто из сотрудников не свистел и не гудел, чтоб не могли обвинять редакцию. Говорила, что все уверены, что я желаю запрещения «Северного Курьера». Буренину кн. Барятинский говорил, что циркуляр мне на руку. Какая фигура, этот мичман! С ним я не справлюсь! Вот до чего старость доводит! Аристократический выродок, гороховый поэт, ищущий популярности всякими средствами, поднимает голову и смело клевещет. Я сказал ей, что было бы великою глупостью со стороны правительства запретить пьесу и «Северный Курьер». Она старалась убедить меня, что эта манифестация — следствие моего столкновения с молодежью в третьем году и заметка «Нового Времени» о 60 процентах студентов в Харьковском университете. Я сказал ей, как это фальшиво, если актриса имеет свою газету. В нашей труппе таких две: Холмская и Яворская. В Европе ничего подобного. Я посоветовал ей подать заявление в дирекцию, в котором просить разобрать дело. — «Требовать я могу», — сказала она. — «Зачем требовать? Скажите, что вы имеете на это право». Со своей стороны я полагаю, что необходим либо третейский суд, либо суд чести при помощи Русского Театрального Общества.

Я взбесился на Плющевского, который сказал мне, что я «на директоров накричал». Я на себя накричал! Мне было плохо. Я уехал из театра, принял валериановых капель, отлежался и написал это. Я чувствую упадок сил. Мне жаль Карпова, который испугался за меня. Какая кутерьма!

* * *

С Яворской переписка. Вот баба — мучительница! «Ни в чем не виновата!» Виноваты враги ее, а не она. Я написал ей несколько писем, Ничего не хочет понять. Мне надо оставить театр. Вести его при помощи нескольких хозяев невозможно. Когда прибыль — пайщики берут деньги. Когда убыль — я вношу свои. Очень выгодно! Я в два часа окончил бы дело с Яворской, если б театр был мой. А теперь тянется бесконечно.

23 декабря.

Репетиция «Контрабандистов». Для себя устроил. Средняя пьеса, конечно, тенденциозная, в пользу русских. Есть крыловские глупости и грубости. Кое-что почистил. Было человек 200 зрителей.

Вчера был у министра внутр. дел Сипягина. Он произвел на меня очень приятное впечатление. Мягкие манеры, красивые глаза, приятный мое — печать порядочности чисто барской. Говорили о «Контрабандистах». — «Я прошу Вас поставить пьесу. Если мы «Ревизора» ставили, то пусть евреи посмотрят «Контрабандистов». Я просил его, чтоб полиция этот день не вмешивалась в суд публики. Тут хозяин — публика, а не полиция. Только публика может потребовать полицию. Как в обществ. садах ставят заявление, что «сад поручается вниманию публики», так и сцена. Можно свистать и апплодировать, но нельзя не давать слушать пьесы.

Доставить ее необходимо и для того, чтоб прекратить разговоры о ней, чтоб сказать кучке скандалистов, что они не правы, что в пьесе нет ничего непозволительного. Если публике она не нравится, она может запретить пьесу, не посещая ее, и, наконец, шикать ей.

На репетиции авторов не было. Акцент я совсем изгнал. Это — как бы иностранная пьеса. Между собою евреи могут говорить на своем языке, стало быть, акцент дело ненужное.

* * *

Переработал первый акт «Царевны Ксении». Он мне нравится, остальное не нравится.

* * *

Савина приезжала с адресом Варламову. Я передал ей набросок адреса Всеволожскому. Она меня просила об этом. Но справиться с этим мудрено. Она — умная и приятная женщина. Говорила, что вел. князь был у Молчанова (больного) и просил меня не ставить «Контрабандистов» 1-го, когда спектакль в пользу Театрального общества.

24 декабря.

Всю ночь не спал и в 10 час. был у Буренина. Запрещение «Сев. Курьера» мучит меня. Какая правительственная глупость! Три министра и синод, прокурор, говорят, за завтраком решили это. Покойно и приятно! А что за дело до того, что это подарок к празднику для многих бедных писателей, наборщиков, рабочих и т. д. Именно каторга это журнальное дело. Буренин вечером говорил, что Яворская плачет, отказывается от бенефиса и хочет играть. Я прошу у Витте позволения говорить с ним. Буду говорить о Яворской. Мне ее жаль. Бороться с тем, кого преследуют — свинство. Она подозревает Батаева: он писал донесение о скандале по поручению Зволянского. В наш театр забрался Ратаев с «Дон-Жуаном Австрийским». Плющевский пристегнул их к нам. Когда мы с Ал. Пет. Коломниным и Холевой делали дело, все было прекрасно, ни в каких ходатайствах мы не нуждались. А с тайными советниками пошло все навыворот. Каждой шалости придавалось значение, как благоволение чиновников. Чорт знает, что!