Михаил Козаков - Солдаты невидимых сражений

• Название: Солдаты невидимых сражений
• Автор: Михаил Козаков
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1968

Солдаты невидимых сражений — это чекисты, ведущие непрестанно — в дни мира, как и в дни войны, — самоотверженную борьбу с врагами Советской Родины, врагами мира и социализма.

Большая часть материалов сборника написана самими чекистами, непосредственными участниками этой борьбы. В них повествуется о подлинных событиях и действительных героях. Имена многих из них широко известны.

События, отображенные в сборнике, охватывают целую историческую эпоху — от конца гражданской войны до наших дней.

---

— В камерах сидят в основном боевики, те, что готовили мятеж в Москве.

— Вот именно. Но кто снабжал их шпионскими сведениями? Для нас сейчас главное вскрыть шпионскую сеть, — высказал свои мысли вслух Менжинский.

— А что касается этих, — сказал Артузов, — то они заговорят. Помните, что сказал Миллер: «Разрешите бумагу и карандаш, я сам напишу».

И они действительно заговорили.

В тот же день Дзержинский снова допрашивал Миллера.

В протоколе допроса сохранилась следующая запись, сделанная рукой Дзержинского:

«Сегодня, 23.IX, Миллер мне рассказал, что в разговорах они строили планы, как захватить Ленина в качестве заложника против красного террора и для этой цели держать его в каком-нибудь имении вне города Москвы.

Ф. Дзержинский».

Заговорил Миллер. Заговорил Талыпин. Собственноручно писали показания Лейе, Алферов и другие. В показаниях называли лиц, «с которыми имели дело по организации».

Характеризуя поведение арестованных, Ф. Э. Дзержинский в обращении ко всем гражданам России, опубликованном 23 сентября в «Правде», писал:

«Зажатые в пролетарский кулак, они стали выдавать друг друга как жалкие трусы. Так Чрезвычайная комиссия открыла все важнейшие подземные норы заговорщиков».

7

Военно-заговорщическая организация «Национального центра» была разгромлена; все члены штаба, кроме Тихомирова, начальники секторов (дивизий), командиры полков, батальонов и рот арестованы. Между тем для Особого отдела оставалось неясным, каким путем и через кого поступали к Щепкину шпионские материалы, как они переправлялись к Деникину, и было важно вскрыть шпионскую сеть «Национального центра» или шпионскую организацию, возможно существовавшую параллельно с боевой организацией.

В конце сентября ответственные работники Особого отдела вновь собрались у Дзержинского. Обменялись мнениями о заключении Реввоенсовета Республики по поводу шпионских документов, захваченных у Щепкина при его аресте. Член Реввоенсовета С. И. Гусев в своих выводах писал, что человек, подписавшийся под шпионской сводкой именем ротмистра Данина, стоит во главе разведки и является военспецом. Он не состоит на службе во Всероглавштабе, а получает информацию «через необученных шпионов». В Полевом штабе имеются один-два кулуарных шпиона, а «шпион в Туле, видимо, из топографов».

— Заключение товарища Гусева, — говорил Артузов, — не дает нам достаточно прочной зацепки. Арестованные, в том числе и члены штаба, или не хотят говорить о шпионской сети, или, что вернее, о ней не знают. Можно предполагать, что шпионская организация была обособлена от боевой.

— Возможно, что и так, — сказал Менжинский, — но связь между ними была, и нам важно нащупать эту связь.

После обмена мнениями пришли к выводу, который сформулировал Дзержинский: сейчас особенно важно быстрее осуществить изучение петербургского филиала «Тактического центра», чем займутся Павлуновский и петроградские особисты, и второе — найти нити, ведущие к шпионской организации в Москве, и обезвредить эту организацию. Этим должны заняться Менжинский и Артузов.

Поздно вечером 9 октября засадой на квартире Алферова был задержан неизвестный, назвавшийся помощником управляющего делами Военно-законодательного совета Сергеем Васильевичем Роменским.

Имя Роменского называлось в показаниях Флейшера, которому Роменский советовал бежать из Москвы, и Губского. Некая Елена Ивановна говорила Губскому, что организация имеет связь с людьми из Военно-законодательного совета. Поэтому Менжинский и Артузов решили произвести обыск на квартире Роменского, осмотр его служебного кабинета, а затем допросить и самого Роменского.

Комиссар Особотдела Богатырев поздно ночью прислал донесение, в котором сообщал, что в служебном кабинете Роменского обнаружено 2566 рублей 36 копеек денег и скрипка с футляром, а в его квартире на Пречистенке найдены планы Москвы и Петрограда с пометками красным карандашом, масса переписки, из которой явствует, писал Богатырев, что «гражданин Роменский не уверен в прочности существования Советской власти». Далее чекисты сообщали, что в квартире найдены три чемодана, один из которых, видимо недавно, собран в дорогу. «По-видимому, гражданин Роменский, — писал Богатырев, — приготовился к отъезду». И Богатырев, как показало следствие, не ошибся.

Утром в кабинет Менжинского ввели стройного, подтянутого человека в военной форме.

Блондин с зачесанными назад волосами и гладко выбритыми щеками, которому на вид можно было дать лет 28—30, держался спокойно и уверенно.

— Причины ареста не знаю. Фамилии Губского и Флейшера первый раз слышу.

Из допроса выяснилось, что Роменский юрист по образованию, до революции служил юрисконсультом министерства торговли и промышленности в Петрограде, был секретарем особого совещания по обороне государства, при Керенском был прикомандирован к канцелярии военного министерства и оставался секретарем особого совещания. После революции — на советской службе, состоит членом профсоюза артистов-музыкантов, играет на скрипке, любит музыку.

— Бываете в концертах? — как бы между прочим спросил Менжинский.

— Музыка доставляет человеку наслаждение, и как не бывать в концертах, — отозвался Роменский. — Слышали бы вы, гражданин комиссар, Кусевицкого…

— И давно вы слушали Кусевицкого? — спросил Менжинский, глядя в бегающие, мутные глаза подследственного.

— В конце лета, в саду «Эрмитаж».

— В другое время и в другом месте я мог бы с вами говорить о музыке, а сейчас расскажите об организации, к которой вы принадлежите!

— Я увлекаюсь музыкой, а не политикой. Никакой организации не знаю.

Сидевший перед Менжинским человек обладал завидной выдержкой и волей. Он спокойно и уверенно, не дрогнув ни одним мускулом лица, отвечал на вопросы.

Предложив Роменскому подписать протокол допроса, Менжинский приказал конвоиру увести арестованного.

«Концерт Кусевицкого. Сад «Эрмитаж», Юлия Павловна, — думал Менжинский. — Да, Юлия Павловна! Тот ли это блондин, которого она видела в «Эрмитаже»?»

Приглашенная через несколько дней на Лубянку Юлия Павловна признала в Роменском того самого блондина, который был в саду «Эрмитаж».

В тот же день Менжинский и Артузов вновь допрашивали Роменского.

— Причин ареста не знаю. По делу Губского ничего не могу показать. Из знакомых женщин есть только Елена Осиповна, с которой познакомился в Петрограде в 1916 году, но с июля месяца потерял ее из виду.

— И знакомство, вероятно, произошло на музыкальной почве? — спросил Менжинский.

— Нет, не совсем так, — улыбаясь, ответил Роменский. — Меня познакомил с ней человек далекий от музыки, Погорельский.

— Да, кстати, о музыке, Роменский. С кем вы были на концерте Кусевицкого в саду «Эрмитаж»?

Улыбка сползла с лица Роменского. Он снова стал замкнутым и сосредоточенным. Отведя в сторону наглый взгляд своих мутноватых глаз, Роменский угрюмо сказал:

— Опять ловите, гражданин Менжинский. Тогда на концерте я был один. Народу в саду было много. Можно сказать, что с каждым встречался. Но я был один и, насколько помню, ни с кем даже не разговаривал.

Последующие допросы не дали ничего нового.

В разоблачении Роменского, как и Миллера, большую роль сыграл Горячий — Кудеяр. Он сообщил, что Роменский написал на волю записку. Ее должен вынести из тюрьмы один освобождаемый, который сумел войти в доверие к Роменскому.

В тот же день записки — их оказалось не одна, а две — были в руках Особого отдела.

В первой записке, адресованной Елене Осиповне, Роменский писал:

«Я оторван от внешнего мира и ничего не знаю, что делается. Я никого до сих пор не выдал, несмотря на пять допросов… Упоминают имя шефа, требуют, чтобы я его назвал. Наказание: расстрел или лагерь. Ходатайство необходимо. Ср., 27 окт. 1919 г.».

Содержание второй записки:

«Б. Харитоньевский пер., 14, кв. 2

Г-же Баранцевой.

…Мои дела скверны, и едва ли мы увидимся. Крестник моего отца комиссар финансов Кустинский. Может быть, Вы сумели бы поговорить с ним о смягчении приговора. Всего хорошего Вам, Ив. П. и Наталочке. 27 окт. 1919 г. СРо».

Через несколько дней В. Р. Менжинский и А. Х. Артузов докладывали Дзержинскому:

— После долгого допроса пришлось прибегнуть к очной ставке, на которой наконец Роменский согласился давать чистосердечные показания на условиях, что ему будет сохранена жизнь, а его показания не будут публиковаться.

Когда Роменскому было сообщено ваше согласие на эти условия, он показал, что шпионские сведения он, Роменский, получал от члена Военно-законодательного совета бывшего генерала Вальковского, а также некоего Абрамова. Миллер на допросе 12 октября также подтвердил, что Абрамов занимался шпионажем.