Федор Лашков - Шагин-Гирей, последний крымский хан

• Название: Шагин-Гирей, последний крымский хан
• Автор: Федор Лашков
• Издательство: Редотдел Крымского облполиграфиздата
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-7707-1168-Х

Название очерка, написанного известным в прошлом крымским историком и краеведом, говорит само за себя — речь в нем идет о неудавшемся «крымском Петре I», пытавшемся реформировать государственную систему Крымского ханства, но оказавшегося игрушкой в политической борьбе черноморских держав, жертвой интриг местной феодальной верхушки и неготовности тогдашнего населения Крыма к быстрой европеизации.

Для всех, кто интересуется историей Крыма.

---

Ф.Ф. Лашков ШАГИН-ГИРЕЙ, последний крымский хан

Исторический очерк

Предисловие

Перед нами исторический очерк о жизни и деятельности последнего крымского хана Шагин-Гирея (ок. 1755–1787), впервые опубликованный в 1886 году в журнале «Киевская старина» (№ 9).

Выдающимся государственным деятелем своего времени этот персонаж не назовешь, и все же его образ становится сейчас по-своему актуальным. Не зря называли когда-то этого честолюбивого, но неразвернувшегося реформатора незадачливым крымским Петром I. Обладая немалыми познаниями и культурным багажом, он стремился к прогрессивным преобразованиям в Крымском ханстве, однако оказался игрушкой в политической борьбе черноморских держав, жертвой интриг местной феодальной верхушки и неготовности населения Крыма в целом к быстрой европеизации.

Особого разговора заслуживает автор очерка, выдающийся крымский историк, краевед и педагог Федор Федорович Лашков (1858–1917). Он происходил из уважаемого молдавского рода Лашко. Учился в Кишиневской духовной семинарии и Одесском университете на историко-филологическом факультете. Уже в студенческие годы он проявил немалые способности к научно-исследовательской деятельности, но для успешной карьеры в этой сфере и тогда необходимы бы ли не только творческие связи. И в 1880 году молодой выпускник стал преподавателем истории и географии Симферопольской мужской гимназии, тем самым связав свою судьбу с быстро полюбившейся ему крымской землей.

Быстро завоевав авторитет преподавателя у коллег, он с самого начала не ограничивался исполнением прямых служебных обязанностей — читал в гимназии дополнительные публичные лекции, а в 1881 году в местной газете «Таврида» появилась его первая статья «Несколько слов об исторической судьбе Крыма». С тех пор его статьи стали частыми гостями в «Таврических Губернских ведомостях», «Записках Одесского Общества Истории и Древностей», «Киевской Старине» и других изданиях, вышли его отдельные брошюры, посвященные углубленному изучению отдельных вопросов политической и хозяйственной истории полуострова, анализу археологических памятников. В 1887 году при учреждении Таврической Ученой Архивной Комиссии за заслуги перед наукой и просвещением был избран ее председателем, а также стал первым редактором ее Известий — и сейчас важнейшего исторического и культурного памятника Крыма.

К сожалению, в дальнейшем судьба исследователи оказалась в чем-то сходной именно с судьбой героя данного очерка. И ему, человеку свободомыслящему и бескомпромиссному, пришлось в конце 80-х годов покидать край под давлением реакционно настроенных чиновников от просвещения, становиться податным инспектором в Одессе. Посещая Симферополь как гость, он писал в 1912 году своему другу А. И. Марковичу: «Я стал почти иноземцем, но в душе остаюсь всегда тем, чем был раньше, и никогда я так не чувствовал себя довольным, что не принадлежу к той массе, что меня окружает». Лишь после начала I мировой войны смог он вернуться в ставший родным город и возобновить работу в Комиссии. Но приближались трагические для него события. В декабре 1917 года он был убит вместе со своей женой грабителями во время работы над очередным томом Известий (а все бумаги были изорваны).

Остается подчеркнуть, что субъективная точка зрения автора объективно может быть оценена теперь лишь в контексте общих усилий нынешних историков Крыма по воссозданию истории полуострова во всем многообразии с целью утверждения здесь национального согласия. Исторический памятник воспроизводится в основном с сохранением его орфографии и пунктуации.

Александр ЛЮСЫЙ, член Союза журналистов СССР.

I

В XVIII в. крымское ханство очутилось лицом к лицу с могущественной Россией, стремившейся осуществить свою историческую задачу — завладеть южным морем и прилегающими к нему плодоносными черноземными степями и тем самым уничтожить последний оплот мусульманства, упорно державшийся на классической почве той Тавриды, откуда некогда распространился свет христианства на древнюю Русь. Ханство, лишенное в самой своей основе элементов организации, которая обеспечивала бы ему прочное существование, и постоянно раздираемое внутренними неурядицами, падало перед надвигающимся на юг сильным соседом. Походы Миниха и Ласси были одним из таких ударов, после которых ханство оправилось только благодаря усилиям единоверной Турции, и то на время, чтобы дожить до нового удара, более разрушительного. Турецкая война 1768–1774 гг. и последовавший в 1771 г. поход Долгорукова в Крым были новым ударом, после которого Крым не мог уже подняться. Последующее время было для него не более, как предсмертной агонией, долженствующей закончить его историческую жизнь.

Последние дни политической жизни ханства связаны с жизнью и деятельностью одной из интересных личностей, занимавших когда-либо ханский престол, с личностью Шагин-Гирея. Интерес, возбуждаемый им, заключается, как в его деятельности, весьма поучительной с точки зрения тогдашнего состояния ханства, так и в его не лишенной драматизма судьбе. Немало султанов (членов фамилии Гиреев) толпилось при дворе крымского хана перед началом турецкой войны; но из среды всех выделялся сын Мехмед-Гирея хана, Шагия-Гирей. Родившись в Адрианополе, сборном пункте проживавших в Румелии Гиреев и имевших там свои родовые владения, Шагин рано лишился отца [1]. Первоначальное образование, даваемое заурядно всем молодым султанам, показало в молодом Шагине самый восприимчивый ум, сообразительность и развило в любознательном от природы мальчике интерес к образованию. Превратности, зачастую испытываемые Гиреями, заставили мать его найти себе приют в Фессалониках [2]. Здесь юноша нашел возможность удовлетворить свою любознательность. Случай помог ему попасть отсюда в Италию. Проживая в Венеции, Шагин изучил итальянский язык. Знание итальянского, а также греческого языков дало ему возможность познакомиться с западно-европейской культурой. Шагин принял вид европейца. Дядя его, известный Керим-Гирей Шагин, на которого он походил своими способностями, полюбил племянника и вызвал его в Крым, где определил его сераскером в ногайскую орду, состоявшую из кочевых орд буджаков, едисанцев, едичкулов и джамбулуков, растянувшихся своими кочевьями на всем протяжении южных степей от рукавов Дуная до Кубани. Ставши начальником едисанцев, живших в очаковской области к западу от Днестра до Днепра, 20-летний сераскер скоро приобрел вес благодаря своему умению и энергии. Но недолго он управлял. Начавшаяся война России с Турцией, заставившая ногайцев двинуться на разорение Украины и затем принять участие в войне, последовавшая смерть Керима и возведение на крымский престол нового хана, назначенного из Константинополя, заставляют Шагина исчезнуть на время со сцены. Мы его видим уже в Бахчисарае в ряду других кормившихся при дворе султанов — чутко прислушивающимся к вестям, приходившим с Дуная. А вести были недобрые. План Екатерины, составленный ею в самом начале войны и переданный начальнику 2-й армии Панину для исполнения — оторвать татар от Порты и, сделав из них независимое государство, «лишить тем Турцию правой руки» [3], стал осуществляться. Победы Румянцева при Ларге и Кагуле в июле 1770 года, взятие в сентябре Бендер Паниным сильно подействовало на ногайцев. Чтобы получить доступ в родные степи, ногайские орды едисанцев и буджаков отказываются от турецкой зависимости, которая при теперешних обстоятельствах могла быть для них только вредна, и вступают в союз с Россией. Тогда кочевники, оставив Панину своих аманатов, были переправлены через Днестр [4]. После этого Панин разослал своих агентов — запорожских казаков и некоторых присланных им мурз во все ногайские кочевья и в Крым. Едичкулы и джамбулуки без труда склонились на убеждения панинских агентов, в силу тех же соображений, которыми руководствовались родичи их едисанцы и буджаки, отказавшись от Турции, от которой они не чаяли для себя пользы. Жившие в северной части Крыма стали выходить отдельными аулами на соединение со своими: вышли многие едичкулы, потянулись к едисанцам и джамбулуки, спешившие уверить главу едисанцев Джан-Мамбета, усердно хлопотавшего во имя союза с Россией, в своем отступлении от Порты [5]. Все они собрались главным станом на левом берегу Днепра, куда были переведены и присягнувшие уже России едисанцы и буджаки. Пока на Днепре кочевники толковали о новом своем положении и заняты были окончательным улаживанием дел, панинские агенты вербовали приверженцев в Крыму.

Опасность со стороны России, слабость Турции, отступление едисанцев и буджаков, выход едичкулов из Крыма, наконец, панинские обещания — все это произвело раскол в Крыму. Одни из личных выгод, другие, ввиду беспомощного положения отечества и опасности, грозившей со стороны России, третьи, подчиняясь губительному действию примера, соглашались с панинскими предложениями. Началась «негоциация» с крымцами, при которой в качестве знатока крымских дел состоял переводчик Якуб-Ага [6]. Но негоциация шла вяло. Она показала, что происходившее в Крыму, не более, как одно шатание, которое не даст разительных результатов до того времени, пока крымцам не будет показана опасность огня и меча. Только этим можно было вынудить у крымцов то, на что кочевники соглашались легко и добровольно. Тогда решились употребить сильную меру и по плану войны второй армии назначено было идти в Крым [7]. Командование над этой армией было отнято у Панина и передано Долгорукову, а ведение татарской негоциации поручено правителю слободской губернии Щербинину, в помощь которому был дан Веселицкий [8].