Игорь Курукин - Анна Леопольдовна

• Название: Анна Леопольдовна
• Автор: Игорь Курукин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03533-1

Дочь немецкого герцога и московской царевны Елизавета Екатерина Христина навсегда покинула родной Мекленбург в трехлетнем возрасте, по воле царственной тетки поменяла веру и имя, став Анной Леопольдовной, и была выдана замуж за нелюбимого брауншвейгского принца. На короткий миг судьба вознесла принцессу на вершину власти. Будучи регентшей при двухмесячном сыне-императоре, она добросовестно старалась вникнуть в государственные дела и управляла огромной страной так милостиво, как никто ранее. Она была романтичной мечтательницей, любила читать, а недоброжелатели создали ей репутацию капризной, вспыльчивой, неряшливой и ленивой особы. Свергнувшая ее «сестрица» Елизавета Петровна постаралась оправдать переворот борьбой с «незаконным правлением» и вычеркнуть из истории имена соперницы и ее сына.

Книга доктора исторических наук Игоря Курукина, написанная на основе исследований, мемуаров и архивных документов, восстанавливает историческую справедливость и дает возможность ее героине занять подобающее место в череде знаменитых современниц.

---

Более серьезные проступки показывают, что гвардейцы образца 1741 года чувствовали себя хозяевами во дворце и столице. Семеновский гренадер Иван Коркин был задержан на рынке с краденой посудой из дома самого «великого канцлера» А. М. Черкасского; Преображенский солдат Иван Дыгин нанес оскорбление камер-юнкеру правительницы и офицеру Конной гвардии Лилиенфельду Разгулявшиеся семеновцы Петр и Степан Станищевы «порубили» на улице караульных, а заодно и вмешавшихся в драку прохожих. Преображенец Артемий Фадеев «в пребезмерном пьянстве» тащил на улицу столовое серебро и кастрюли из царского дворца, а его сослуживец гренадер Гавриил Наумов вломился в дом французского посла и требовал у иноземцев денег418. Регулярное чтение солдатам «Воинского артикула» и обычные наказания в виде батогов явно не помогали, как и внушения офицерам иметь «смотрение» за вверенными им подразделениями.

Навести дисциплину в гвардии попытался генералиссимус и гвардейский подполковник Антон Ульрих. Елизавета рассказывала Шетарди, что он заставлял бедных гвардейцев работать на строительстве собственных казарм. В мае 1741 года принц повелел восстановить в полках особые гренадерские роты (впервые они были созданы при Петре I, ликвидированы в 1731 году), которые должны были стать примером для всей гвардии. Книга приказов Преображенского полка свидетельствует, что принц лично отбирал в новую роту солдат и офицеров во главе с капитаном Иоганном фон Зихеймом. Новый командир под руководством самого принца сразу же приступил к муштре и «экзерцициям»419. С лета 1741 года в адрес гренадеров и других солдат заметно увеличивается количество выговоров и наказаний: они выполняли приемы ружьем «не бодро», носили не положенные по форме шапки, «виски не потстрижены по препорции», «волосы не завязаны» и т. д. Было приказано новой роте снять мерки и делать новые мундиры и амуницию. В строившихся солдатских слободах принц запретил открывать кабаки420.

Все эти строгости вместе с тяготами военного времени (запретом отпусков и командированием в августе сводного гвардейского отряда на фронт) явно не способствовали популярности брауншвейгского семейства. Начиная с августа в Тайной канцелярии вновь стали рассматриваться дела о «непристойных словах» гвардейских солдат и прочих обывателей в адрес верховной власти.

Преображенский солдат Иван Ветчинкин жаловался, что гвардейцев с утра посылают на работу. Другой преображенец, Василий Бурый, усмотрел 23 августа на небе некое явление и объявил приятелю, что «швед восстает войной за едину правду, того для, что ваше императорское величество (то есть Елизавета. — И. К.) тогда были отставлены от вседражайшего по наследству вашему всероссийской империи престола самодержавству». В сентябре Измайловский солдат Андрей Псищев на упреки капрала заявил ему: «Тако ты чорту присягал, а не государю!» На допросе он пытался оправдаться, но вновь помянул высочайшее имя не к месту, заявив, что «присягал как Богу, так и государю, а не другому какому чорту». Те же слова («чорту ты служишь») произнес и его сослуживец Леонтий Сокольников.

Столь же непочтительно отзываться об императоре («какому де вы чорту присягали») позволила себе и «штатская» старушка Татьяна Иванова. Казацкий сотник Дмитрий Балакирев заявил: «Лутче чорту служить, нежели этому государю, щенку; этот де щенок не успел из материна естества выпасть, да и стал де государь». А вотчинный крестьянин Троице-Сергиева монастыря Михаил Алексеев выразился еще более пессимистично: «Как государь настал, так и хлеб у нас не стал родитца». Такого поношения даже добрая Анна Леопольдовна не смогла стерпеть: ругатель-сотник и непочтительный мужик заслужили кнут и ссылку в Охотск. Обыватели не щадили и прочих высоких чинов. Музыкант Павел Муромцов был уверен, что «генерал-фелтмаршал фон Миних и другие генералы, и генерал фелтцейхместер, да и третей император дураки». «Гошпитальный надзиратель» Михаил Крюков выразился о властях предержащих еще более резко: «Только они Россию-ту нашу ядят»421.

Причины, по которым младенец-император стал его верным подданным представляться «чертом», не вполне понятны, но само появление подобных разговоров показывает, что престиж власти к осени 1741 года упал. Тем не менее гвардейские штаб- и обер-офицеры, по-видимому, достаточно лояльно относились к режиму: нам неизвестно ни одного «антибрауншвейгского» выступления в офицерском корпусе, что особенно заметно по сравнению с «антибироновским» движением годом ранее. Однако пока «наверху» ссорились и интриговали, в гвардейских «низах» копилась критическая масса недовольства для очередного переворота. Решающая же роль гвардии в столице определялась слабостью полиции и небоеспособностью расквартированных в Петербурге армейских частей. Согласно рапорту обер-коменданта С. Л. Игнатьева, в июле 1741 года из четырех полков гарнизона (4135 строевых при некомплекте в 1317 человек) в «ближних и дальних отлучках», то есть на различного рода работах, находился 2621 человек422.

В сентябре гренадерская рота Преображенского полка (300 человек) была переведена с отдельных квартир в только что отстроенные казармы. Собранные в общих «светлицах» солдаты и унтер-офицеры уже без контроля со стороны начальства (офицеры в казармах не жили, а с 31 октября только посылались по одному человеку на ночные дежурства) могли обсуждать события во дворце. Помимо дополнительных «экзерциций» у солдат были и другие поводы для недовольства. Им не разрешалось топить печи «годными» бревнами и досками, у только что вернувшихся из похода в Финляндию отобрали казенные шубы; бдительный принц Антон лично распорядился сломать поставленные гренадерами «рогожные нужники», явно не украшавшие окрестности казарм. Солдатам было запрещено обращаться с просьбами непосредственно к герцогу, через голову нижестоящих командиров, гвардейцам-именинникам — являться с калачами во дворец423.

Сочетание кризиса власти с ее попытками навести порядок путем муштры и повседневных наказаний не могло не раздражать гвардейцев. Но «наверху» этого как будто не замечали. Праздники продолжались. 2 октября состоялся торжественный прием персидского посольства. Посол шаха Надира поднес Анне роскошные дары из захваченной в Индии добычи, в том числе, как мы помним, презентовал девять слонов.

На новой аудиенции 13 октября Мухаммед Хусейн-хан приветствовал правительницу восторженным комплиментом: «Это не женщина, это — ангел». Но затем «персидский гость» до такой степени увлекся шампанским, что под конец его пришлось унести из-за стола в карету424.

Годовщину вступления маленького государя на престол праздновали 18–20 октября: в первый день был наполнен поздравлениями и парадом, а два других — балами и маскарадом. По поводу последнего мероприятия принцесса распорядилась демократично — гости могли «платье и маски выбрать своему соизволению», но при входе всё же были обязаны перед караулом «маску свою снять и себя караульному офицеру показать»425. 26 октября Анна Леопольдовна устроила свадьбу своего камер-юнкера Лилиенфельда с фрейлиной княжной Одоевской. 6 ноября состоялась прощальная аудиенция турецкого посла. 7–8 ноября 1741 года торжественно отмечалась годовщина переворота — день «восприятия всероссийского правительства» и «благополучно окончившегося первого года правления» Иоанна III; тогда же состоялась и свадьба племянницы М. Г. Головкина Марфы Ивановны и офицера Конной гвардии князя Петра Ивановича Репнина. 15 ноября был дан бал по случаю дня рождения отца правительницы, мекленбургского герцога Карла Леопольда; 20 ноября Анна устроила банкет для офицеров Семеновского полка426.

Сверкали фейерверки, повара готовили особенные блюда (например, «квашенину от трех скотин»), для увеселения гостей члены иранского посольства демонстрировали «персидские танцы». Правительница блистала в «грузинском» костюме на собольем меху и готовилась к новым балам: на праздник Андреевского ордена (30 ноября) ей срочно шили «кавалерское платье», а к дню рождения (7 декабря) уже были заказаны сюжеты для фейерверка и разучивалось представление с участием придворных слонов. Одним из последних своих распоряжений она указала выдать тысячу рублей приставу при иранском после генерал-майору Александру Брюсу за то, что он мужественно терпел причуды гостя, «угождая во всём их восточным обычаям».

Радовали и новости с фронта. С наступлением морозов российские отряды гусар и казаков совершали успешные рейды на территорию шведской Финляндии — рубили сопротивлявшихся, жгли и грабили деревни, пригоняли пленных.

Скорее всего, в те веселые дни поздней осени 1741 года и сложился настоящий заговор, который привел Елизавету к власти. Только составили его не министры и гвардейское командование, а «солдатство», уже насмотревшееся, как приходят к власти в «эпоху дворцовых переворотов». Манштейн, неизвестный автор примечаний на его записки и немецкий ученый Антон Фридрих Бюшинг, спустя 20 лет тщательно собиравший сведения о послепетровской истории России, определенно указывали на то, что агентам Елизаветы Лестоку и Шварцу удалось привлечь на свою сторону нескольких гренадеров Преображенского полка427. Находившийся в это время в Петербурге брат Антона Ульриха принц Людвиг сообщал о ведущей роли в «революции» шестерых гренадеров. В литературе называется разное количество солдат, но наиболее обоснованным выглядит суждение С. А. Панчулидзева о том, что застрельщиками выступили девять человек, которые после переворота были первыми пожалованы Елизаветой в сержанты Лейб-компании428.