Игорь Курукин - Анна Леопольдовна

• Название: Анна Леопольдовна
• Автор: Игорь Курукин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03533-1

Дочь немецкого герцога и московской царевны Елизавета Екатерина Христина навсегда покинула родной Мекленбург в трехлетнем возрасте, по воле царственной тетки поменяла веру и имя, став Анной Леопольдовной, и была выдана замуж за нелюбимого брауншвейгского принца. На короткий миг судьба вознесла принцессу на вершину власти. Будучи регентшей при двухмесячном сыне-императоре, она добросовестно старалась вникнуть в государственные дела и управляла огромной страной так милостиво, как никто ранее. Она была романтичной мечтательницей, любила читать, а недоброжелатели создали ей репутацию капризной, вспыльчивой, неряшливой и ленивой особы. Свергнувшая ее «сестрица» Елизавета Петровна постаралась оправдать переворот борьбой с «незаконным правлением» и вычеркнуть из истории имена соперницы и ее сына.

Книга доктора исторических наук Игоря Курукина, написанная на основе исследований, мемуаров и архивных документов, восстанавливает историческую справедливость и дает возможность ее героине занять подобающее место в череде знаменитых современниц.

---

На этом вся информация французского посла о подготовке заговора заканчивается. 15 сентября Елизавета заявила Шетарди, что действия ее сторонников будут безуспешны, пока шведы не сделают всего, что обещано, то есть не объявят о появлении в Швеции голштинского принца и не распространят прокламацию против «иноземного правления» в России405. Обещание было исполнено. Однако на русскую армию шведский «пашквиль» впечатления не произвел — о нем молчат и доклады главнокомандующего, и дела Тайной канцелярии. Зато реакция правительства была резкой: 22 сентября к главнокомандующему П. П. Ласси полетели указы о вскрытии в Риге и Ревеле поступавшей из центра почты и о расправе с распространителями «бесчестных писем» неприятельской стороны: «…живыми на кол посадить надлежит». Все солдаты и офицеры, обнаружившие подобные воззвания, должны были немедленно сжечь их «бес прочтения» под страхом жестокого наказания406.

С этого времени и до самого переворота Шетарди так и не смог сообщить в Париж ничего обнадеживающего о действиях сторонников Елизаветы. За день до переворота посол уже без всякого энтузиазма докладывал: «Если партия принцессы не порождение фантазии (а это я заботливо расследую, обратившись к ней с настойчивым расспросом), вы согласитесь, что весьма трудно будет, чтобы она могла приступить к действиям, соблюдая осторожность, пока она не в состоянии ожидать помощи…»407

Можно предположить, что инициаторы заговора скрывали свои планы и состав участников от Шетарди. Но тогда трудно объяснить тот факт, о котором французский посол сообщал 15(26) октября 1741 года: к нему в полночь явился камергер Елизаветы с заявлением, что, по сведениям принцессы, царь умер, и спросил, что делать408. Шетарди спросонья вынужден был давать инструкции: Елизавете нужно срочно «сговориться с членами партии» и лично возглавить их. И это при наличии якобы широкого круга заговорщиков-офицеров во главе с опытными генералами и при поддержке первых лиц государства?

Беспомощность, проявленная Елизаветой Петровной, как и отсутствие информации о ее сторонниках, заставляют предположить, что заговора с участием высокопоставленных лиц не было. Все сведения о нем содержатся лишь в донесениях Шетарди и Нолькена, которые получали их со слов самой Елизаветы, Лестока и Шварца и не имели возможности проверить. Напомним, что предупреждение о заговоре, сделанное Финчем Остерману и Антону Ульриху, также основано на полученных англичанами в Швеции данных из донесений Нолькена, к которому они поступали из тех же источников.

Если усомниться в реальности заговора, становится понятным отсутствие каких-либо сведений о нем в делах Кабинета министров и Канцелярии тайных розыскных дел. В таком случае объяснимо и отсутствие правительственных репрессий и после сообщения Финча, и после письма Линара, в августе 1741 года предупреждавшего правительницу о «мятежных замыслах» иностранного министра. Ночные разговоры Елизаветы с французским послом беспокоили Остермана, но реальной опасности не представляли. Материалы следствия по делу министров Анны Леопольдовны не содержат никаких указаний на то, что слежка за домом Елизаветы, продолжавшаяся до осени 1741 года, дала какие-то результаты.

Главной причиной переворота традиционно считался патриотический подъем в обществе. Однако приводимые в доказательство факты относятся только к гвардии (точнее, к ее «старым» полкам) и так же, как свидетельства Миниха-отца и Манштейна, в значительной части извлечены из донесений иностранных дипломатов. Хотелось бы знать, какими в действительности были политические симпатии офицеров, чиновников и простых городских обывателей, но пока такой картины у нас нет. Что касается признания за Елизаветой прав на престол, то едва ли оно было единодушным; до нас дошли и совершенно противоположные отзывы. Так, например, в октябре 1740 года крепостные князя Мышецкого в избе обсуждали текущие политические новости и рассуждали, кому быть царем после Анны Иоанновны. Когда прозвучало имя Елизаветы, хозяин дома Филат Наумов, лежа на печи, «отвел» ее кандидатуру как недостойную: «Слыхал он, что она выблядок»409.

В делах Тайной канцелярии 1741 года нет упоминаний о правах Елизаветы на престол. Едва ли не единственным случаем такого рода стало письмо к ней «польской нации шляхтича» Петра Прокофьева о явленном ему «гласе с неба»: он, как российский царь Петр, должен взять в жены «российскую цесаревну Елизавету». В сентябре 1741 года дело было передано в Синод, в чьем ведении состояли душевнобольные410.

Очевидно, фактором, максимально способствовавшим новому перевороту, стала деградация самого режима Анны Леопольдовны летом — осенью 1741 года. Погруженная в личные и семейные проблемы правительница к этому времени, по-видимому, утратила контроль над своим окружением. Но толки о престолонаследии не могли не беспокоить Елизавету и ее сторонников, тем более что существовал проект выдать цесаревну замуж за младшего брата Антона Ульриха, принца Людвига, которого покорные чины Курляндии только что избрали своим герцогом вместо Бирона411. Надежды на поддержку шведов рухнули после поражения 23 августа при Вильманстран-де; опубликованный ими манифест о борьбе с министрами-иностранцами никакого отклика не вызвал. Единственная надежда у принцессы оставалась на гвардию — но не на командиров, а на «солдатство». Наутро после совершённого переворота Шетарди написал в Париж о том, что накануне со слов «доверенного лица» цесаревны узнал: «…основою партии [Елизаветы] служат народ и солдаты, и что лишь после того, как они начнут дело… лишь тогда лица с известным положением и офицеры, преданные принцессе, в состоянии будут открыто выразить свои чувства»412.

Солдатская конспирация

Как известно, дворцовый переворот произошел с триумфальным успехом и без какого-либо сопротивления. Каковы же были его пружины, если версия о заговоре выглядит не вполне убедительной? Серьезных аргументов в пользу всеобщих «патриотических» симпатий к Елизавете в обществе нет. Конечно, в гвардии дочь Петра Великого пользовалась популярностью, однако арестованные регентом Бироном офицеры не упоминали имени цесаревны в качестве достойной кандидатуры на престол. Нельзя также сказать, что утверждение у власти Анны Леопольдовны было встречено в полках с неудовольствием.

В первые месяцы правления Анны Леопольдовны не встречается случаев неуважительных отзывов о ней солдат, тем более что правительница явно стремилась добиться расположения гвардии. Напомним, что участники ареста Бирона получили следующие чины; 52 бездействовавших караульных гренадера — по шесть рублей, а 177 мушкетеров — по пять. Офицеров регулярно приглашали на приемы-куртаги. Парады на придворных празднествах сопровождались распоряжениями Дворцовой конторе непременно обеспечить их участников двумя чарками водки и пивом, а при нехватке пива «неотменно взять где возможно за деньги, токмо при том смотреть, дабы то пиво было доброе и не кислое и чтоб нарекания на оное никакого быть не могло»413. Полковые праздники отмечались особыми «трактованиями» от дворца для всех штаб- и обер-офицеров. Именно при Анне Леопольдовне гвардейцам стали выдавать по десять рублей за несение ночных караулов во дворце. В апреле 1741 года правительница распорядилась, чтобы работавшие на постройке казарм гвардейские солдаты получали оплату в размере четырех копеек в день414. Новый генералиссимус также считал необходимым проявить заботу о гвардии: в том же апреле он распорядился сварить для солдат специальное пиво на осиновой коре, сосновых шишках и можжевельнике для профилактики цинги.

Однако сохранившиеся книги приказов по полкам за 1740–1741 годы показывают: дисциплина в частях была явно не на высоте и взыскания по количеству намного превосходили поощрения. Из месяца в месяц повторялись приказы офицерам следить, чтобы их подчиненные «в квартирах своих стояли смирно и никаких своевольств и обид не чинили и без позволения никто никуда с квартир не отлучались». Но солдаты являлись на службу «в немалой нечистоте», «безвестно отлучались» с караулов, играли в карты и устраивали дебоши «на кабаках» и в «бляцких домах». Они «бесстрашно чинили обиды» обывателям, устраивали на улицах драки и пальбу, «являлись в кражах» на городских рынках и у своих же товарищей (к примеру, Кондрат Федулин из Семеновского полка был настоящим вором-рецидивистом415), многократно «впадали» во «французскую болезнь» и не желали от нее «воздерживаться»416. Обычной «продерзостью» стало пьянство, так что приходилось издавать специальные приказы, «чтоб не было пьяных в строю»417.

Более серьезные проступки показывают, что гвардейцы образца 1741 года чувствовали себя хозяевами во дворце и столице. Семеновский гренадер Иван Коркин был задержан на рынке с краденой посудой из дома самого «великого канцлера» А. М. Черкасского; Преображенский солдат Иван Дыгин нанес оскорбление камер-юнкеру правительницы и офицеру Конной гвардии Лилиенфельду Разгулявшиеся семеновцы Петр и Степан Станищевы «порубили» на улице караульных, а заодно и вмешавшихся в драку прохожих. Преображенец Артемий Фадеев «в пребезмерном пьянстве» тащил на улицу столовое серебро и кастрюли из царского дворца, а его сослуживец гренадер Гавриил Наумов вломился в дом французского посла и требовал у иноземцев денег418. Регулярное чтение солдатам «Воинского артикула» и обычные наказания в виде батогов явно не помогали, как и внушения офицерам иметь «смотрение» за вверенными им подразделениями.