Павел Буркин - Последний Храм

• Название: Последний Храм
• Автор: Павел Буркин
• Жанр: Фэнтези

Когда все, во что верили твои предки, ради чего шли на смерть и муки, стало прахом, остается Память. Память о вере предков, пролитой крови, любви и ненависти, о преданности и предательстве. Она — все, что от них осталось. Но и ее безжалостно топчут победители, уничтожая последних помнящих. Так зачем противиться неизбежному, теряя счет могилам близких, каждодневно рискуя жизнью и все равно постепенно забывая? Не лучше ли сдаться и «принять реалии»? Но даже крохи сохраненного Знания однажды станут последней надеждой Мира. Нельзя предать тех, кто умирал за Память и доверил ее тебе. А еще где-то далеко, на затерянных во льду островах, сокрытый магией от глаз недостойных, стоит Последний Храм. Дойди до него сквозь кровь и пламя. Если не отступишься.

Продолжение «Когда камни кричат».

---

— Что делать-то будем? — по-простецки спросил сержант, первым присоединившийся к бунту. — По домам?

— Чтобы нас потом, как клопов, по одному передавили? — нехорошо оскалился Афандис. — Нужно помочь этим, в деревне, и всместе идти на город. Все слышат? — возвысил он голос. — Идем захватывать пушки, потом ударим в тыл остальным батальонам. Вместе с теми, кто в деревне — справимся. И да поможет нам Великая Мать, раз Единый помогает Клеомену.

Втайне он опасался, что его не поймут, а то и шлепнут, как язычника. Но, видимо, не его одного посещали крамольные мысли, а потом это видение женщины в белом. Взметнулись в небо сотни рук с пиками и мушкетами. Одновременно ночную тишину потряс крик:

— Смерть Клеомену!

Такого с ним еще не бывало. Казалось, время остановилось, и не понять, века прошли или четверть часа. Кажется, не организованное сражение, а отчаянная драка всех против всех в пространстве между горящими избами, местами и в них самих, резня на зеленых улочках, в садах и огородах. Выломать прикладом ставни. Поджечь фитиль очередного горшочка со взрывчаткой и рубленными гвоздями. Швырнуть внутрь, пока фитиль не прогорел. Дождаться взрыва — и прыжком внутрь, в вышибающий слезу пороховой смог, где еще дымятся останки какого-нибудь мушкетера церковного воинства. Может быть, вы и защищаете тут свою веру, которую считаете единственно верной, но здесь и сейчас ваш бог от вас отвернулся. Немудрено: если он один, как за всеми уследить. А вот у нас их много… Было много. И хоть одна Богиня, да поможет.

И все-таки приходилось пятиться. Точно так же в полуразрушенные дома влетали вражеские гранаты, мушкетеры церковников выбивали двери бревнами (или такими же гранатами) и посылали в дымную мглу пули. Это уже перестраховка, обычно после взрыва внутри живых не остается, только смрад сгоревшего пороха и крови да занимающийся пожар. А на улочках продолжалась отчаянная резня — и те, и другие словно обезумели. Вся беда была в том, что с одной стороны было побольше народу — раз так в двенадцать, даеж если считать селян. И в шесть раз больше пушек. А значит, резне конца не предвиделось.

Лендгрейв и сам не заметил, как сорвал в этой свалке голос. Кончились пули к пистолям, потом и к вырванному из мертвых рук церковника мушкету. Теперь лейтенант орудовал преимущественно штыком и прикладом. Не он один — Лендгрейв заметил, что стреляли его бойцы все реже, да и пушки стали гахать, лишь когда враг подбирался вплотную. Даже арбалеты селян уже почти не хлопали: Лендгрейв не предвидел, что штурм будет таким яростным. А прежде всего не мог предположить, что Клеомен рискнет вывести из города целый полк.

Значит, все же решился. И расплатиться за это можно по высшей цене — иной война не признает. Остается одно — прорываться.

Лендгрейв отклонил молодецкий удар палашом — и выбросил штык в длинном выпаде: церковник в черном мундире захрипел и сполз по стене избы, пятная бревна кровью. Лейтенант сразу утратил к нему интерес — и как раз поспел помочь рослому ополченцу с топором. Ударить в горло, выдернуть узкое граненое жало, увернуться от струи крови (а деревенский увалень не сообразил, будет теперь как те демоны, которыми церковники пугают деревенских). И едва успел схорониться за угол разгорающейся избы, как одно из бревен прошила, брызнув белой щепой, тяжелая мушкетная пуля. Увы, здоровяку-ополченцу повезло меньше — его пуля клюнула в живот, швырнув наземь, будто пудовым кулаком. А чуть дальше, почти у самой церкви пули нет-нет, да и вырывали из строя мушкетеров и пикинеров. Надо выбираться, пока не окружили.

Потрепанные мелкие группки, дравшиеся за каждый дом и каждый сарай, постепенно выходили из боя. Здесь, за горящей часовенкой, было относительно безопасно, по крайней мере, пока их не обошли. Можно передохнуть, оценить обстановку и потери.

Лендгрейв отвинтил крышку фляги и лишь с огромным трудом заставил себя ограничиться глотком. Огляделся.

Деревня была обложена с трех сторон, почти половина домов или горели, или в них уже обосновались церковники. Выбить их нечем: еще в самом начале штурма страшный взрыв разметал один из домов с пушкой — наверное, ядро пробило стену и попало в бочку с порохом. Во второй дом, перебив защищавших его бойцов, ворвались церковники. Уцелела одна-единственная картауна, да и от того дома их оттеснила волна черных мундиров. А самое плохое — то, что еще один отряд явно двинулся в сторону речки далеко на юго-западе, ближе к Медару. Судя по длине колонны, в отряде не меньше батальона. Пушек вроде не видно, но… Но им и не надо перемещаться, кулеврины итак простреливают деревню насквозь, а картауны и фальконеты можно и перетащить, уж их-то мостик выдержит. Наверное, потому и отхлынули проклятые церковники, что ждут поддержки пушек. Они ведь тоже не даром прорвались в деревню — оба берега речки, не говоря уж о домах, садах и огородах Памфилиона, были усеяны трупами церковников, особенно много их было на «деревенском» берегу речки и в прибрежном саду. Наверное, полк потерял двести, а то и триста человек, и еще столько же попадет в госпиталя. Есть, чем гордиться — где видано, чтобы неполная рота выдержала натиск двух батальонов?

Иное дело, что второй натиск им не пережить. Ни пороха, ни пуль, ни стрел, ни пушек. Двадцать пять человек ранено и убито — и это только те, кого удалось вытащить. А еще столько же, возможно, еще живых, но явно ненадолго — валяется на поле вперемешку с врагами. У ополченцев на ногах вообще пятнадцать человек из пятидесяти, и отчего-то среди них не видно старосты. Хорош результат: час боя — и половины отряда как не бывало.

Но бой, хотя и стих, не окончен: на окраине гремят выстрелы, время от времени гахает единственная уцелевшая пушка. Их отрезали в самом начале, когда толпа черных мундиров захлестнула окраинные дома. Расчет орудия и человек десять бойцов из обоих взводов остались в том же доме. Теперь там был ад: все уцелевшие пушки церковников методично били в одну точку, и только мешки с землей пока спасают дом от обрушения. Не отстает и пехота, мушкетеры садят и садят из окрестных домов, из окон окруженной избы время от времени вылетают редкие, но меткие выстрелы. У сорванных с петель дверей лежат трупы, там была отчаянная резня. Но маленькая крепость до сих пор жила и стреляла. Именно вокруг нее гуще всего лежали церковники.

Нетрудно представить, что будет дальше: во вторую атаку церковники бросятся не раньше, чем третий батальон выйдет в тыл отряду. К тому времени кулеврины наверняка разнесут по бревнышку избу с последней картауной отряда, и тех, кто выживет в развалинах, перережут с ходу. Потом молот атаки обрушится на остатки отряда, а в это время вышедший в тыл батальон будет перехватывать пути отступления, затягивая петлю. Уходить надо уже сейчас — хорошо еще, женщины, дети и старики ушли в соседние деревни. Иначе — смерть без вариантов. Не то, чтобы Лендгрейв чего-то боялся после смерти Инессы, но умирать, отправив в ад так мало врагов, было не с руки.

Но как оставить своих людей, давно ставших больше, чем друзьями, на верную смерть? Они-то в усадьбе Сэвэйзов его не бросили! И если рассуждать цинично: как прорываться в порт без пушки? А оставаться в Конфедерации — смерть верная…

Можно ли вытащить пушку и храбрецов, обороняющих избу? Лендгрейв прикинул расстояние. Далековато, а в домах засели вражеские мушкетеры. Да и с того берега деревня неплохо просматривается. Стоит святошам зарядить кулеврины картечью, выстрелить по улочкам перед домом и попасть — и отряда не станет. Но и без пушки, без пороха и пуль их просто перестреляют в поле. Значит, деваться некуда — надо атаковать.

— Нужно освободить тех, кто в избе, — наконец произнес Лекндгрейв. — Со мной идут добровольцы, человек тридцать, остальные охраняют раненых. Тэлбот, будешь ими командовать. Если что, вот тебе арбалет. Увидишь, что они начали наступление или третий батальон вышел к деревне — зажги синюю стрелу.

— Есть, — коротко ответил старый друг. Они вполне могли обходиться без церемоний, но привычка брала свое. Может быть, когда все кончится, за кружечкой пива…

— Я сказал — тридцать человек, — увидев, что рвутся в атаку все, повторил лейтенант. — Кто-то должен охранять раненых и прикрывать нас от удара в спину. Кто первыми вызвались, за мной.

Кажется, никакая сила не заставит выглянуть из-за теплой, как печка, от бушующего внутри пожара, стены часовни. Тут — жизнь, пусть ненадолго, пусть в кровавых отблесках пламени, в терзающем горло и глаза чаде. Но если выглянуть из-за избитой пулями, закопченной кирпичной стены, то увидишь смерть. И, кажется, нет такой силы, чтобы броситься навстречу свинцовому ливню.

Лендгрейв не колебался. И ждал он ровно столько, чтобы зарядить мушкет предпоследней пулей. Выскочил, одновременно втыкая в землю сошку. И послал пулю в окно ближайшей не охваченной пламенем избы. Попал, не попал — сказать было невозможно, но из того окна и не стреляли. Зато из других…