Павел Буркин - Последний Храм

• Название: Последний Храм
• Автор: Павел Буркин
• Жанр: Фэнтези

Когда все, во что верили твои предки, ради чего шли на смерть и муки, стало прахом, остается Память. Память о вере предков, пролитой крови, любви и ненависти, о преданности и предательстве. Она — все, что от них осталось. Но и ее безжалостно топчут победители, уничтожая последних помнящих. Так зачем противиться неизбежному, теряя счет могилам близких, каждодневно рискуя жизнью и все равно постепенно забывая? Не лучше ли сдаться и «принять реалии»? Но даже крохи сохраненного Знания однажды станут последней надеждой Мира. Нельзя предать тех, кто умирал за Память и доверил ее тебе. А еще где-то далеко, на затерянных во льду островах, сокрытый магией от глаз недостойных, стоит Последний Храм. Дойди до него сквозь кровь и пламя. Если не отступишься.

Продолжение «Когда камни кричат».

---

— Бедная девочка, — пробормотала хлопотавшая над подругой Неифила. — Кругом одни враги, а о ней и позаботиться некому…

— Хотел бы я такую дочку, — в тон ей отозвался Сагони. — Да и от жены бы не отказался…

Он еще раз бросил взгляд на море. Спокойная, залитая мглой равнина, готовая взорваться страшным штормом. До штормов, впрочем, пока что далеко, а когда они начнутся, нынешние беглецы будут далеко на юге.

— Сагони! — раздалось со стороны тракта. — Эй, Сагони!

Кричал Альваро. Сдурел, что ли? А вдруг солдаты поблизости?

Ловко прыгая с камня на камень (и не скажешь, что барчук, наследник крупнейшего состояния Семиградья), Альваро приближался к лагерю. С ним был рослый мужчина со шпагой и пистолем, в форменном красно-черном артиллерийском камзоле. Третьей шла высокая светлокосая женщина, судя по всему, северянка. Васт, Вейвер, северные провинции Нортера, а может быть, и Поле Последнего Дня.

— Кого ты привел? — напустился на юношу Сагони. — Что, в петлю захотел?

— Не волнуйся, Сагони. Они такие же беглецы, как мы. Если поймают, и статьи будут точно такие же. На костер вместе пойдем.

— Ну, раз так, — решился Сагони. — То хотя бы представьтесь.

— Некогда любезничать, — вышла вперед жещина. — Раненые есть?

— Да. Девушка, — отрывисто бросил Альваро. — Пулевое ранение в живот. Едва ли дотянет до утра… По крайней мере так сказал бы любой врач. А вот у матроса ранено плечо, о нем нужно позаботиться немедленно, иначе придется отнимать руку.

— Понятно. Но я, пожалуй, начну с девушки: матрос-то в любом случае будет жить.

— Вы понимаете в медицине? — уточнил Сагони.

— В медицине я мало что понимаю, капитан. Зато понимаю в ранах и боли. Для некоторых в нашем мире Обращенных это единственное, что остается в жизни. Это она? — Гердис склонилась над Мелиной. — И правда, ранение тяжелое. Но от одной пули так плохо бы не было. Похоже, я поняла, кто взорвал корабль Теано. У меня бывает так же, только здесь на истощение наложилось ранение. Ничего, сейчас попробуем…

Мелина открыла глаза. Губы болели, на них чувствовался привкус крови: оказывается, она их грызла, чтобы не кричать от боли. Чувствовала она себя как после допросов у отца Маркиана, но хоть вынырнула из багрового океана боли. Миг — и звезды заслонило лицо молодой светлокосой женщины. Сначала Мелине показалось, что она уже разменяла четвертый десяток, но позже убедилась: женщине не больше двадцати пяти. Только выражение непреодолимой усталости на осунувшемся лице и затаенная печаль в глазах изрядно старили красавицу.

— Кто… ты? — через силу спросила Мелина.

— Меня зовут Гердис, а твое имя мне сказали. Мелина, — Гердис сдула со лба непокорную челку.

— Наши имена пришли из лучших времен…

— Нам с тобой и правда лучше бы родиться тогда. А впрочем, как посмотреть…

— А как тут смотреть, Гердис? Тебе нравится быть дичью?

— Все равно кто-то должен жить именно сейчас. Кто-то должен хранить Память. И передать ее потомкам. И тогда однажды, может быть, то, что мы храним, спасет Мир от погибели. А почему нет? Однажды это уже случилось. И тогда на пути кошмара встала жрица Великой Матери, Лалика. Кто поручится, что это не повторится? А теперь спи. Нам придется нестись сломя голову, но тебя привяжут к носилкам, и ты ничего не заметишь.

Второй раз Мелина проснулась в полдень, в час, когда палящее солнце загоняет все живое в тень, и даже море яростно сверкает, будто налившись расплавленной сталью. За ночь отряд отошел в предгорья, но не полез в сторону границы, а двинулся по самой кромке гор на северо-восток. Здесь, в пограничье, деревни становились редкими и бедными, с приходом ночи никто не рисковал выходить за околицу, ибо с гор нет-нет, да и спускались шайки пуладжей. Одну такую банду Лендгрейв не удержался — подкараулил в поросшей лесом теснине. Картечь в упор, потом мушкетные залпы, потом лихая атака пикинеров, которую поддержали штыки мушкетеров. Все было кончено в несколько минут, пятьдесят пуладжей валялись на дороге, четверо, связанные и порядком избитые, уже рассказывали о расположении пограничных застав. Увы, погиб и один пикинер, а трое были ранены: кое-кто из горцев таки успел зарядить оружие и даже попасть. Зато теперь у отряда было вдосталь пуль, пороха и лошадей. Да и золото… Определенно, кого-то они уже успели ограбить — и куда погранцы смотрят? Больше боев не было: пуладжи не встречались, а стрелять по своим, громя пограничные заставы, никому не хотелось. Не рискуя связываться с патрулями и часовыми, они двигались ночами и по проселкам. Правда, в конце концов их все же заметили, и по следам двинулись полтысячи мушкетеров и кирасиров-церковников — увы, при четырех кулевринах и двух фальконетах.

Год 1574, Восьмой месяц, день 8, Темесская конфедерация, Медар.

Лендгрейв не случайно родился в городе, который некогда называли Городом Аргелеба — бога-воина, покровителя людей меча и мушкета. Снова и снова он доказывал, что достоин командовать, и не только взводом. Отряд отходил в полном порядке, порой заметая следы, порой посылая в преследователей меткие пули. Нашлась работа и пикинерам — разок только они, да картечь, выпущенная в упор, спасли от кирасиров. А в конце лейтенант удивил своих, а особенно врагов — умудрился выскользнуть из почти сомкнувшегося кольца, да так, что святое воинство вроде отстало. Триста миль пути отряд прошел за десять дней, и к концу Восьмого месяца вдали, посеребренные луной, показались приземистые стены медарских фортов, замерцали огоньки городских предместий. В прозрачной летней ночи белели поля соляных заводов — солью Медар активно торговал от Ствангара до Эттельдеи.

— Ну, вот он, ваш Медар, — произнес лейтенант, придерживая жеребца. Норовистый нортский черныш, выращенный в Закатных степях, не признал бы неумелого всадника — сбросил бы и затоптал, забил копытами насмерть. Но Лендгрейв не был неумелым. — Я свое дело сделал, дальше ваше.

— Погодите, еще нет, — отозвался Альваро. — Вот если верфь все еще наша, тогда вам останется только погрузиться, а если ее конфисковали…

— Да все я понимаю, — усмехнулся лейтенант. — И, кстати, город ведь все равно в руках попов — скорее всего, нам придется прорываться с боем. Вам известно, кто такой отец Клеомен, «наиничтожнейший раб Единого»?

Мелина, Сагони и Неифила догадывались, Гердис, Альваро и Лендгрейв знали. В отличие от многих и многих, светлокосой целительнице посчастливилось спастись живой. С тех пор, как Храм богини Амриты и гора, на которой он стоял, обрушились в таинственной катастрофе, всю власть в городе забрали церковники. Примас, назначаемый напрямую Тельгаттеей, олицетворял там и сразу и светскую, и духовную власть.

Первым из них стал Обратитель Медара святой Меллас, сумевший в переломном 1140-м году сразить саму Дарящую Любовь — верховную жрицу развратной демоницы Амриты. Правда, торжествовал он недолго: он погиб в той же самой катастрофе, почти уничтожившей город. А потом в борьбу вмешался сам Единый, который низверг поганое капище и саму гору, на которой оно стояло. Святой Меллас… Ну конечно же, святой, непорочный и бесстрашный — кто вспомнит, что сделали с захваченными в плен жрицами, или как он приказал выпустить из тюрем разбойников и насильников, дабы было с кем штурмовать Храм? Или как он приказал вешать даже детей за упоминание имени Амриты на людях? Но в тот же месяц в Тельгаттее назначили нового примаса, и с тех пор эта традиция не прерывалась. Примасы железом и кровью искореняли в подвластном городе ересь, и никто, в том числе они сами, не знает, сколько людей замучено в застенках Медара. Звавшийся когда-то Городом Любви, Медар превратился в Город Страха, и отчасти Город Ненависти.

Но даже в этой цепи палачей и фанатиков выделялся нынешний властитель, примас Клеомен. Как и Меллас, местный, и, похоже, тоже кандидат на святость. Ему очень не нравилось, что жизнь за стенами монастырей сама не похожа на монастырь. Он воевал против торговцев роскошью, театров, художников, если то были не иконописцы, а уж в танцовщицах видел и вовсе скрытых жриц Амриты. Зато мог рассчитывать на награду любой, кто донесет на родича и соседа, кто убьет «отступника».

Жизнь не любит тех, кто не любит ее. Медар стал самым нищим и захолустным из городов Семиградья, позже составивших костяк Конфедерации. Отсюда бежали мастера, торговцы, артисты и ученые, оставались те, кому некуда идти, и кого на родине не ждало ничего хорошего. А с таким людом каши не сваришь. И чем яростнее преследовалась ересь, чем больше с церковных кафедр преданные слуги Единого вещали, что Он наказывает горожан за грехи — тем гаже шли дела в городе. Немного теплилась жизнь только в порту, да и то лишь благодаря верфям Морозини, кормившим немногих, у кого еще не отбили охоту трудиться, и еще в особняках нескольких толстосумов, поставлявших Церкви оружие и продовольствие, ну, еще у строивших церкви подрядчиков.