Лариса Бау - Нас там нет

• Название: Нас там нет
• Автор: Лариса Бау
• Издательство: Астрель; Астрель-СПб
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-44679-5

Три подружки, Берта, Лилька и Лариска, живут в послевоенном Ташкенте. Носятся по двору, хулиганят, надоедают соседям, получают нагоняи от бабушек и родителей, а если и ходят окультуриваться в театр или еще какую филармонию, — то обязательно из-под палки. В общем, растут, как трава, среди бронзовых Лениных и Сталиных. Постигают первые житейские мудрости и познают мир. Тот единственный мир, который их окружает. Они подозревают, что где-то там, далеко, есть и другой мир, непременно лучше, непременно блистающий. Но они пока и в своем управляются неплохо.

От издателей: если вы успели узнать и полюбить героев «Манюни» Наринэ Абгарян, то рекомендуем вам обратить внимание и на эту книгу. Она чуть более взрослая, и смех в ней — часто смех сквозь слезы. Но смех этот все равно согревает.

---

Они их в одну сторону любят. Так и с Богом — мы его должны в одну сторону любить без взаимностей, как котов.

А у меня не было ни Бога, ни кошки, ни собаки. Я на бабушке с дедушкой тренировалась. Дедушку легче было любить, он не принимал участия в мучениях от ежедневного порядка, в обучении взрослой жизни, которые приходилось делать бабушке.

С ней нужно было больше спорить, ругаться, обижаться и хотеть как-нибудь сильно отомстить — перестать разговаривать навсегда, расчесывать болячки или умереть. Вот, например, когда я ворую варенье из зимних запасов, она орет и трескает о-го-го-го как. А дедушка в стороне вздыхает. Видно, что он не одобряет нас обеих, но не вмешивается.

Совсем как Бог, при нем всякое творится, а он просто смотрит и ничего не может сделать. Потому что люди, и даже дети, отбились от него на свою дорогу.

Я слышала, что, если Богу надо что-то сделать, он ангелов посылает. Чтобы они людям объяснили Божью волю. Вот у нас, наверно, так: дедушка — Бог, а бабушка — у него ангел на побегушках.

* * *

А откуда люди знают, что Бог хочет? Не кушать вам? Или плетьми стегаться? Или крест, на котором мучили, брильянтами обложить и на грудь повесить? Или с раскрашенным пупсиком на руках в оборках ходить, вонялкой махать, глаза закатывать, на карачках ползать?

Уж на что моя бабушка знала хорошо, что я люблю, а и то иной раз ошибалась, какие платьица я хочу надеть и какого вареньица вкусить.

А не гордыня ли за Бога знать, как он хочет, чтоб нам одеться, и когда яйца кушать?

Это кто его унижает, за него выбирая ему правила? Его — святителя, создателя, карателя, спасителя — «его бессмертную душу»?

Это кто решает, что ему угодно, а что нет?

Может, оттого его и нет уже, что утомился, в носу свербит от елеев, чешется от помазания, разочарованные глаза погасли, першит в горле от воинства глупости?

Как бы он есть, и как бы его нет, как в квантовой механике? Или и там и тут, как Фигаро в принципе неопределенности? Он и волна чувства, и частица слова? Он это… Ну только руками развести… И заткнуться.

* * *

Если на все воля Божья: на войну, на Васиного пьяного папу-драчуна, на Сталина и цены на кукурузу, и творога не продавать, — то почему же это мы пустились во многие помыслы и грехи наши тяжкие?

Почему это вот за 10 заповедей для взрослых мы, дети, отдуваемся? А где детские заповеди?

Мы особенно созданья Божьи, поэтому у нас промыслов раз-два и обчелся. Что тут промыслить? И некогда от школ и уроков, и денег нет, какие-то копейки на мороженое и леденцы…

А ведь это нас крутит вихрем от ихних помыслов и воли Божьей, это нас бросают родители, бьют и мучают своим тайным бессмыслием.

Это нас тренируют к унижению? К предательству и обману? К помыслам многим, на которые, между прочим, воля Божья?..

Вот он пусть и кается: грехи мои тяаажкие…

И на меня же Бог должен рассердиться за ворованное варенье и кляксы? Это ж его воля, чтобы я так попалась? Это у него ЗАДУМАННОЕ: украсть, чтобы проучиться, наказаться и раскаяться? Как удобно ему, провокатор небесный!

А милосердие где? Нельзя ли его сейчас получить заранее? Все равно он своим промыслом и волей заставит столько гадостей наделать за жизнь, что все окажется грехами нашими тяжкими.

Подумал бы прежде, чем говорить.

* * *

Мне вообще непонятно, вот человек убил кого-то, и просить прощения извольте у Бога.

Давайте я у Кремеров со второго этажа все конфеты слопаю, а потом к тете Оле пойду и у ней прощения попрошу, и даже не у нее, а у ее мужа: «Здравствуйте, Иван Михайлович, я тут у Кремеров все конфеты съела, пусть тетя Оля меня за это простит». А Иван Михайлович посмотрит на меня сокрушенно, слезу утрет и скажет: «Иди, деточка, тебя тетя Оля простит, только не обжирайся больше чужими конфетами».

И еще печенья даст откусить и винца ложечку. Якобы тети-Олиной, страшно сказать, плоти и крови. Тетю Олю откусить и крови из нее попить? Фу, да мне в страшном сне не приснится такое!

* * *

Договор с бесом в обмен на душу?

И так ее потеряем напрасно без всякого вознаграждения.

Нагрешение накапливается и без всякого беса. Бес честен — сначала вознаграждение, а душу — потом. Боже, наверное, верит, что сам вечный и успеет падшей душой наиграться. А Бог недоверчив, сначала терпи, душу мучай, а потом когда-нить приду назад, вот тогда и отблагодарю.

* * *

Выживание учит обману,
любовь — страху,
ненависть — неосторожности,
удовольствие — ненасытности,
размышление — печали.
Потом всегда есть наказание.

Вот у нас на площади стоял памятник Куйбышеву. Высоко, на постаменте. В темноте мальчишки забирались к его ногам, стучали по нему железякой, и он странно гудел внутри, и, если приложить ухо, рассказывали они, холодная гулкая дрожь отдавалась в голове.

Может быть, это Бог прятался внутри, страдал там, в чужом железном туловище, печалился о нас, дураках.

* * *

Далеко не все заповеди имеют отношение к ежедневной действительности. Например, не убий. Не так уж часто это бывает. Так и забыть можно, если не повторять каждый день. А даже если и повторять, то повода не найдется в средней унылой жизни. Ну я понимаю, там, на войне, а во дворе: если, например, с Борькой подраться и не победить, не убивать же его потом чужими силами? Это глупо даже, ведь убить — это навсегда, а без него играть — уже не то, скучно.

Или чужую жену? Да кому она нужна, эта чужая жена, своих вон люди как ругают и не слушаются.

Вот возьмите чемпиона Узбекистана по боксу инженера Бергсона и его жену тетю Римму. Он, даже когда дома, от нее запирается в комнате с чертежной доской. И уши ваткой затыкает. Ему чужую жену? Ха, Танину маму, толстую, в бигуди и похабном халате. Она орет неприлично, и у нее золотые зубы навыкат. Да, вот тогда, наверно, ему заповедь «не убий» пригодится.

Вот «не обжирайся и не укради» — это, пожалуй, разумно. И только благодаря этим двум заповедям я могу подозревать, что я его знаю, а он — меня. Потому как обжираться — так или иначе, необязательно овсянкой, — это очень даже по-человечески и гораздо чаще и проще, чем убить или увести чужую жену.

И если Бог такой умный, почему он с чужой женой так оплошал? И даже эти все заповеди он обделывает так, что как будто его нет. Как бы он это кому-то сказал. А если тот не расслышал или не понял? Или потом всё переврали. Вон Танька, она, когда рассказывает, так врет, что и не узнаешь, даже если сам там стоял и всё видел. И все у ней красавицы на каблуках, и воры им кошельки взад отдают, от ихней красоты смутившись. «Не укради», значит, соблюдают.

Отец Господь наш, значит, такой! Да он еще Васиного папы хуже, тот хоть, когда трезвый, добреет ненадолго. А этот всемогущество свое остановил, чтобы помыслы подбрасывать исподтишка. Заразил грехами, спохватился, и давай изводить войнами, болезнями, голодом.

А люди грешат и кричат: папа, папа, мы больше не будем, прости нас…

* * *

Как только знакомишься с идеалами, устремлениями и красотой путем искусства, ежедневная жизнь теряет свое невинное целое значение.

Досада и раздражение, пустота, сомнения и прочие неправильности заползают в душу и внушают отвращение к очевидному — каканью и писанью, ногтям и челюсти у бабушки в стаканчике.

Среди духовной серьезности тоже появляется сзади некто второй, как в «Маше и медведе», и жучит, жучит, сидя на горбу, о необходимости жить для потом.

В идее человека и его понятий про обустроенность жизни есть изъян. То ли Бог не додумал, уставши от неба, деревьев и зверей, то ли ему негодящие остатки подвернулись, то ли «мудрость природы» подкачала…

Много расходуется на плохое и неполезное. Или, еще хуже, на обман, войну и воровство.

Вот подсолнух, например. Так или иначе, много или мало, а семечки у него будут, если его заранее не оторвать. Вот он растет из корешка уверенный в себе. И семечки правильные, одного вкуса и цвета.

А люди вырастают во что-то разное, совсем не то, что ожидали. Вон, посмотрите, сколько народу в тюрьме сидит, или на базаре побирается, или на кладбище. Руки-ноги оторванные, это разве так их матери выращивали? Нет же!

Или собак возьмите до приручения. Жили себе волками-лисами. А теперь человеки их камнями бьют и гоняют.

У подсолнуха нет мозгов совсем, вот он счастливый и предназначенный. У собак их мало, не хватило на воле остаться — приручаться побежали. Вот их Бог и наказал, нечего плохих любить.

А человек, значит, самый умный и от своих мозгов такой разрушенный жизнью и думами. Мог бы правильность направления выбрать, так ведь нет, кидается туда-сюда. Хочет до смерти все успеть. Тайно не верит в вечность души и Страшный суд. Да Бог сам в это не верит, раз вон как распоясались!

Вот!

Прочли? Екклезиаста можете не читать. Он повторяется.