Александр Боханов - Николай II

• Название: Николай II
• Автор: Александр Боханов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-235-02296-3

Судьба последнего русского царя стала сегодня предметом многочисленных спекуляций. Кто он на самом деле? «Николай кровавый», как еще совсем недавно уверяли нас школьные учебники истории, или Святой великомученик, как считает русская зарубежная православная церковь? Автор далек от того, чтобы идеализировать своего героя. Но он убежден: Россия была обречена пройти страшный путь революций, гражданской войны, пережить эпоху «диктатуры пролетариата». Дело отнюдь не в том, как и какие решения принимал царь. Монарха предали его подданные: аристократия, впереди которой были представители царской фамилии, так называемое «просвещенное общество» и только потом уже — народ. Судьба последнего русского царя, со смирением предающего себя и свою семью на поругание и смерть, не может не волновать нас еще и потому, что их расстрел явился началом бессудных ночных расправ, жертвами которых стали миллионы наших соотечественников. Иллюстративный ряд книги вобрал в себя значительное количество редчайших фотодокументов.

---

Почему министры в Петрограде, с полного согласия высших чинов Ставки, не стали публиковать этот документ? Казалось бы, что в нем крамольного? Однако все уже резко изменилось. Не прошло и недели со дня отречения Николая II, а антимонархический и антидинастический накал страстей достиг невероятной отметки. Подлаживаясь к левым настроениям, те кто оказался у власти, и те, кто оставался еще при должностях со старых времен, почти все без исключения старались укрепить собственное положение критикой, а то и поношением старого режима. Во весь голос говорили о предательстве царя и царицы, объясняя этим фронтовые неудачи и затянувшуюся военную кампанию. Вот если бы не измена, войну давно бы выиграли! Уже начала свою работу Чрезвычайная следственная комиссия и в прессе появились первые интервью должностных лиц, где прозрачно намекалось на антигосударственный заговор высших лиц империи. В этой разоблачительно-уничижительной вакханалии простым и искренним словам последнего царя просто не было места. Все, что связано было с царем и царской властью, вдруг сделалось давним и неприятным прошлым. Высшие чины Ставки, пережив в первые часы и дни потрясение, в массе своей быстро осваивались в новой обстановке и были заняты спарыванием царских вензелей с погон, составлением революционной формы присяги, установлением новых иерархических отношений между собой и с петроградским начальством.

Когда в Могилеве появился поверженный царь, большинство смотрело на него лишь с любопытством, понимая, что они присутствуют при историческом моменте, который надлежало запечатлеть во всех подробностях. Некоторые желали стать очевидцами патетических сцен, но все было обыденно, совсем негероически. Многих офицеров поражало поведение бывшего монарха, его тихое смирение понимания не вызвало. Некоторые находили, что он отрекся слишком просто, «как эскадрон сдал». Не так жил, не так правил, а теперь и не так отрекся! Бывшему царю готовы были простить душераздирающие сцены с воплями и причитаниями, но уж никак не мирную отрешенность!

Дело же было, конечно, не в безразличии или бездушии. Все эти дни были страшными для Николая Александровича, самыми тяжелыми днями в его жизни. Позднее он скажет, что был тогда «как в тумане». И переживал, и страдал, и несколько раз был на грани нервного срыва. Но воспитанность и сила воли удержали, не дали выплеснуться наружу тому, что бродило и болело внутри. Страшное потрясение не могло для него перечеркнуть жизнь, которая сама по себе — дар Божий. Надо идти вперед, надо выстоять, преодолеть все во имя России. Потеряв трон, власть, положение, он многое и сохранил: Бога, дорогую Аликс и милых детей. С ним остались и его воспоминания, то удивительное минувшее, но не ушедшее время, которое он помнил во всем многообразии звуков, цветов, ароматов и ощущений. В этот упоительный мир они надолго погружались в те мартовские дни вместе с Мама, и сразу же становилось хорошо и спокойно на сердце.

Возвращение в повседневность рвало душу. Когда прощался с чинами штаба, призвал их продолжать работу «с прежним усердием и жертвенностью», увидел на некоторых лицах слезы. Когда же затем на плацу говорил последнее слово солдатам Сводного полка и казакам, не смог договорить. Комок подступил к горлу, и глаза заволокло, а стоявшие в строю рослые мужики, не стесняясь, рыдали. Приходилось расставаться со многими людьми, с которыми был связан долгие годы. Был удален дворцовый комендант В. Н. Воейков и милый старый граф В. Б. Фредерикс, против которых, как сказал генерал М. В. Алексеев, «сильное возмущение в гарнизоне». По той же причине был отстранен верный генерал-адъютант К. Д. Нилов. Но он уже ничего изменить не мог; все за него теперь решали другие.

Восьмого марта — день отъезда. В полдень прибыл в поезд к Марии Федоровне. Позавтракали вдвоем и в милой беседе провели вместе несколько часов. Простился с ней. Она не плакала, держалась на удивление стойко. Предчувствия были безрадостными, но они еще не знали, что на земле им уже не суждено было свидеться. Перешел в свой поезд, готовый к отправлению на соседнем пути. Несколько минут стояли, каждый в своем вагоне, и глядели друг на друга, не отрываясь. Когда поезд императрицы тронулся, мать несколько раз перекрестила сына.

Николай Александрович, расставшись с дорогой матушкой, вскоре узнал от Алексеева, что он теперь «как бы арестован» и что из Петрограда приехали четыре думских депутата, которые будут его сопровождать до Царского. Ничего не сказал, но все понял. Он теперь арестант! Когда поезд в сумерках отходил от платформы, генерал Алексеев отдал честь, а когда состав уже миновал платформу, низко поклонился вослед. И неясно было, кому адресован был этот знак уважения, то ли бывшему монарху, то ли думским депутатам, ехавшим в последнем вагоне. Николай Александрович сидел один в купе, курил. Все вокруг было таким безрадостным. Видеть никого не хотелось. Вечером занес в дневник: «Тяжело, больно и тоскливо».

А в Царском Селе ждали, все и всё было готово к приему бывшего повелителя. В Александровском дворце уже стояли караулы охраны, а обитатели дворца считались арестованными, хотя формально солдаты Сводного полка, как бы по старой традиции, несли почетную охрану. 8 (21) марта утром в Александровский дворец прибыл новый командующий войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенант Л. Г. Корнилов и сообщил обер-гофмаршалу П. К. Бенкендорфу, что просит императрицу немедленно принять его. Через 10 минут дежурный камер-лакей сообщил, что императрица ждет, и повел генерала на детскую половину дворца.

Александра Федоровна стояла в одной из комнат. Она была все в том же платье сестры милосердия. За эти дни она очень похудела, лицо осунулось и было бледным. И седых волос прибавилось, но об этом знала только сама. Генерал и сопровождающий его полковник Кобылинский поклонились. Александра Федоровна сама подошла к пришедшим и протянула генералу руку для поцелуя, кивнув головой второму, не знакомому ей офицеру. Приятно удивили предупредительность и уважительность генерала. Но его заявление было ужасно: «Ваше Величество, на меня выпала тяжелая задача объяснить Вам постановление Совета министров Временного правительства, что Вы с этого часа считаетесь арестованной. Если Вам что будет нужно, пожалуйста, заявляйте через нового начальника гарнизона, — и он указал рукой на полковника Е. С. Кобылинского, — которому подчиняется новый комендант дворца штабс-ротмистр Коцебу».

Она теперь арестантка! Но она же царица! Что бы ни сделал Ники, она-то ведь ничего не подписывала, ни от чего не отрекалась! Странно, но эта мысль никому не приходила в голову ни тогда, ни потом. Александра Федоровна формально и фактически и после 2 марта 1917 года оставалась императрицей. Она ведь была венчана на царство по воле Всевышнего, и никто отменить того был не вправе.

Закончив монолог, генерал попросил полковника выйти, и у него состоялся доверительный разговор с Александрой Федоровной. Он сообщил, что это решение вызвано «печальной для правительства необходимостью» удовлетворить требования общественного мнения и крайних элементов, и уверял, что царской семье отныне ничего не угрожает. Аликс молчала. Единственное, что ей удалось выдавить из себя, было: «Благодарю», — и генерал, явно волнуясь, постарался не заметить холодно-пренебрежительной интонации, с которой это было сказано.

Имя Лавра Георгиевича Корнилова позже станет широко известно. Он одним из первых поднимет знамя бескомпромиссной борьбы против большевиков и погибнет в бою. Но что заставило боевого генерала, отличавшегося личным мужеством на полях сражений и в русско-японскую, и в первую мировую войны, взять на себя эту неблагодарную миссию: арестовывать беззащитных людей? Этот сомнительный эпизод не может служить украшением биографии героя белого движения. Ему фактически пришлось выполнять роль первого тюремщика-распорядителя.

Он представил царице нового начальника царскосельского караула полковника Е. С. Кобылинского (в мае 1917 года станет комендантом царскосельского караула, затем возглавит отряд «особого назначения», охранявший семью в Тобольске, и явится первым комендантом Ипатьевского дома в Екатеринбурге), а также коменданта Александровского дворца ротмистра П. П. Коцебу. Корнилов провел беседу со служащими дворца и придворными, которым объявил решение власти: каждый считается полностью свободным от своих обязанностей, а тот, кто решит остаться во дворце, будет находиться на арестантском режиме.

По сути дела, в общем положении мало что изменилось: фактически еще 2 марта царская резиденция была взята под жесткий контроль. Теперь лишь все это приобретало характер целенаправленной государственной акции. Никому не пришло в голову усомниться в необходимости подобной меры, и никто не стал возражать против произвола: правительство постановило арестовать лишь царя и царицу, но не выносило решения заключать под стражу их детей и приближенных. Но кого тогда, в дни «славной и великой революции», интересовали подобные «мелочи»!