Мария Амор - Пальмы в долине Иордана

• Название: Пальмы в долине Иордана
• Автор: Мария Амор
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010

Действие повести Марии Амор, бывшей израильтянки, ныне проживающей в США, — «Пальмы в долине Иордана» приходится на конец 1970-х — начало 1980-х годов.

Обстоятельства, в основном любовные, побуждают молодую репатриантку — москвичку Сашу перебраться, из Иерусалима в кибуц. В результате читатель получает возможность наблюдать кибуцную жизнь незамутненным

взором человека со стороны. Мягко говоря, своеобразие кибуцных порядков и обычаев, политический догматизм и идеологическая зашоренность кибуцников описаны с беззлобным юмором и даже определенной симпатией. И хотя «нет ничего на свете изнурительнее работы в поле на сорокаградусной жаре», героине на первых порах кажется, что жизнь в коллективе стала ее жизнью, и хочется, чтобы здесь ее приняли как равную и зауважали. Однако человек — не общественное животное, а личность, индивидуальность. И там, где общее собрание решает, рожать женщине или делать аборт, покупать семье цветной телевизор или удовлетвориться черно-белым, индивидуальность бунтует. Не прибавляет энтузиазма также существование в условиях либо «раскаленного сухого зноя, либо влажной парилки» и осознание убыточности кибуцного хозяйства, ненужности тяжкого коллективного труда. Но главное огорчение — это бесславная гибель романтической идеи, которой посвятили жизнь многие достойные люди, и невозможность внести в ее возрождение свой собственный вклад.

---

— Я как раз рассказываю Саше, что как движение ни старается, а исключительные личности затрудняются найти у нас свое место.

— Все потому, что сегодня люди ставят себя выше общества! Товарищи думают только о себе! Это поколение потеряло идеалы, потеряло цель и смысл жизни. Живут в кибуце только потому, что родились в нем, по инерции. То ли дело вот такие замечательные девушки и юноши из Советского Союза! — и бывший глава Гистадрута ласково хлопает меня по спине.

Настало время разбить иллюзии старикана:

— Все совсем не так, — лепечу я. — Я за другом сюда пришла…

Ицхак Бен-Аарон отмахивается куриной ножкой от моих оправданий:

— Это только так кажется! Это и есть диалектика исторических событий: людям кажется, что они действуют так или иначе, руководствуясь личными мелкими мотивами, а на самом деле ими движет неизбежный поступательный ход исторического процесса!

Жизнь с Рони — это, конечно, личный, но вовсе не мелкий мотив. Но любовь была только первопричиной моего прихода в кибуц, теперь я здесь по собственному желанию. Жизнь в коллективе стала моей жизнью, и хочется, чтобы она была успешной, хочется, чтобы меня уважали и приняли, как равную, как свою. Уложиться в прокрустово ложе хочется гораздо сильней, чем быть нетривиальной…

Теперь при виде меня Ицхак Бен-Аарон каждый раз радостно машет рукой и кричит:

— Как жизнь, товареш Тэрэшкова?!

Мне нравится это идиотское приветствие и приятно, что у меня с легендарным товарищем Бен-Аароном есть что-то общее — кроме нас в кибуце вряд ли кто-нибудь еще слыхал о Терешковой.

Между тем, мои русские книги прочитаны и перечитаны, а несмотря на то, что говорить на иврите мне стало едва ли не легче, чем по-русски, прочесть на нем что-нибудь, кроме газетных заголовков, все еще является тяжким трудом. Но поскольку жизнь без чтения невыносима, бреду в кибуцную библиотеку со списком рекомендованных Ициком книг. Выбираю роман “Мой Михаэль” Амоса Оза. Это будет первая книга на древнееврейском, которую я прочитаю по доброй воле, не понуждаемая ни школой, ни экзаменами.

Раз в месяц мы с Рони ездим навещать родителей в Иерусалим. Как правило, мы останавливаемся у мамы, смирившейся с нашим сожительством и, как и все остальные, давно поддавшейся шарму моего друга. Я дорожу этими поездками, они дарят редкую возможность побыть с любимым без постоянной компании. В кибуце Рони почти все время в гуще других ребят. Спать он приходит намного позже меня, а встает, наоборот, раньше. Зато в автобусе мы, наконец-то, только вдвоем, и у нас сколько угодно времени. Его остроумие и обаяние ненадолго принадлежат мне одной, и я смеюсь его шуткам, расспрашиваю о последних сплетнях… В Иерусалиме Рони тут же мчится встретиться с Дани и Галит и рьяно агитирует друзей пойти по его стопам.

— Вот даже Саше нравится, — приводит он убедительный довод, — скажи, Саш?

— А что тебе там нравится? — спрашивает Галит недоверчиво, выпуская на меня облако дыма.

— Там никогда не скучно, хоть и не просто. Отношения с людьми интересные, я себя узнаю с другой стороны, наверное, меняюсь… — Я задумываюсь — не хочется просто звучать агитбригадой. Не стоит также упоминать такой плюс, что там никому нет дела до того, что мной так и не преодолены экзамены на аттестат зрелости. Гораздо подозрительней тот факт, что я не служила в армии. Чтобы люди не думали, что имеют дело с душевнобольной или пропащей, приходится терпеливо объяснять, что меня не мобилизовали, поскольку я прибыла в страну почти в семнадцать лет, с матерью-одиночкой на шее. А высшего образования в кибуце у многих нет, ну и что? У Галит и Дани его тоже нет. Только мама и ее подружки считают, что без него нельзя жизнь прожить. — Ни стирать, ни гладить, ни готовить, ни в магазин ходить, ни посуду мыть, ни в автобусах трястись, — безудержно хвастаюсь я.

Галит затягивается поглубже, и ехидно спрашивает:

— Что же ты вместо всего этого делаешь?

Врать, что на досуге де открываю новые законы астрофизики, не стану, но и в том, что большую часть времени запойно режусь в карточную игру “тач”, тоже признаваться не спешу:

— Мы много времени проводим в общении, в бассейн ходим, — и чтобы окончательно рассчитаться за дрессировку при чистке туалета, небрежно добавляю: — Думаю записаться в кружок парашютистов-любителей…

Осенью приехала в гости мама. Я заказала на конец недели комнату для гостей, поставила на стол цветы, испекла пирог, взяв на кухне муку, яйца, молоко, масло и яблоки. Рони одолжил машину из кибуцного гаража, и мы встретили маму на остановке автобуса на перекрестке. Она гуляла по кибуцу, и ей все нравилось: цветущие розы, газоны, орошаемые поливалками, вкусная еда в столовой, улыбчивые люди, ездящие по дорожкам на велосипедах, шумная молодежь, играющая в мяч у бассейна… Мама сказала:

— Н-да, настоящий рай! Только не все способны в раю жить…

Но я пытаюсь завоевать себе в нем место. Я все чаще хожу на обеды вместе с Далией. С тех пор, как брошенная мужем Далия развернула кампанию по борьбе с его новой подругой, у нее испортились отношения почти со всеми остальными членами кибуца. У Далии три сына, четырнадцати, десяти и восьми лет, каждый из них живет и растет в своей группе, но после четырех часов они приходят к ней в комнату, навестить. Младшие все еще ходят с ней вместе на ужин.

— Если бы не дети, — ворчит Далия, — давно бы в какой-нибудь другой кибуц ушла! Здесь даже мужиков подходящих нет!

— А мне как раз кажется, что в Гиват-Хаиме много красивых мужчин, — замечаю я, — все такие мускулистые, загорелые…

— Все женатые, с половиной из них я в детском саду на одном горшке сидела, — пожимает плечом Далия, — а вторая половина — дружки-приятели Яира. Вот и найди себе здесь кого-нибудь! Зато хорошенькие девушки редко в наших деревнях засиживаются! У красоток сегодня есть более интересные варианты судьбы, чем всю жизнь детские задницы подтирать. Но вот эта классно выглядит, — указывает Далия на девушку, выходящую из столовой. — Чего-то я ее сзади не узнаю, кто такая?

— Шоши, — отвечаю я тоскливо, — просто она постриглась…

Далия сразу поправляется:

— Сзади-то она лучше, чем спереди.

Я пытаюсь сохранить объективность:

— Она и спереди ничего. Ее проблема — не внешность.

Каждого очередного кавалера Шоши окружает неослабевающим вниманием, заваливает выпечками, каждому счастливчику норовит что-нибудь связать. До сих пор долго выдержать ее заботы не смог ни один. По-видимому, Йенсены не так податливы, как Рони.

— Сегодня женщины хотят в костюмчиках в офисах сидеть, маникюр делать, а не проводить целый день в рабочих ботах между детским домом и кухней.

— Ну, не все же обязаны работать на кухне…

— Не обязаны, а так получается. Мало женщин выдерживают работу в поле или в коровнике, особенно когда есть дети. А чтобы чистую работу получить — образование надо иметь. А мы его как правило под занавес заслуживаем… Так что красивые девушки еще в армии с кем-нибудь из городских знакомятся и в хозяйство больше не возвращаются. Только я была такая дура, что вернулась, да еще Яира притащила…

— Знаешь, — я пытаюсь ее утешить, — в городе одной с тремя детьми остаться тоже не подарок.

— Черта с два бы он меня в городе оставил! Я бы его алиментами задушила! А тут просто — безрасчетный развод!

Надо отвлечь ее от навязчивой болезненной мысли:

— Почему в кибуце девушки наряжаться не любят?

— Как не любят? Знаешь, сколько у каждой джинсов?

— Да чего ж всё джинсы да джинсы? Почему не носят юбки, платья?

— Ну, Саш, не все готовы одеваться так… особо, как ты…

Я размышляю над словом “особо”, и решаю, что хорошее слово, необидное, можно даже принять за комплимент.

— А выделяться мы, правда, не любим, — заключает Далия, оглаживая на коленях вытертый ситчик. — Или боимся. Среди людей живем…

Но я, поскольку у меня есть Рони, могу позволить себе выпендриваться. В течение месяцев подготовки группы мой друг раскрылся не только как заводной и компанейский парень, оказалось, что он обладает многими качествами лидера, остальные ребята охотно прислушиваются к его мнению и стремятся держаться поближе.

В сентябре заканчивается, наконец, девятимесячный срок подготовки “ядра” в Гиват-Хаиме. За это время несколько юношей и девушек вернулись в город, то ли не ужившись, то ли разочаровавшись в кибуцном идеале, один парень, увлекшись местной девушкой, остался в Гиват-Хаиме, а одна из девчонок — Лилах, успела влюбиться в голландца-волонтера и отбыть с ним в Амстердам. Остальные переезжают в Итав.

Эстер в последний раз проверяет мою подготовку:

— Что такое настоящий сионист-пионер, знаешь? Помнишь, как сказал наш Йоси?

Еще бы! После девяти месяцев бок о бок с Эстер? Даже во сне: