Мария Амор - Пальмы в долине Иордана

• Название: Пальмы в долине Иордана
• Автор: Мария Амор
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010

Действие повести Марии Амор, бывшей израильтянки, ныне проживающей в США, — «Пальмы в долине Иордана» приходится на конец 1970-х — начало 1980-х годов.

Обстоятельства, в основном любовные, побуждают молодую репатриантку — москвичку Сашу перебраться, из Иерусалима в кибуц. В результате читатель получает возможность наблюдать кибуцную жизнь незамутненным

взором человека со стороны. Мягко говоря, своеобразие кибуцных порядков и обычаев, политический догматизм и идеологическая зашоренность кибуцников описаны с беззлобным юмором и даже определенной симпатией. И хотя «нет ничего на свете изнурительнее работы в поле на сорокаградусной жаре», героине на первых порах кажется, что жизнь в коллективе стала ее жизнью, и хочется, чтобы здесь ее приняли как равную и зауважали. Однако человек — не общественное животное, а личность, индивидуальность. И там, где общее собрание решает, рожать женщине или делать аборт, покупать семье цветной телевизор или удовлетвориться черно-белым, индивидуальность бунтует. Не прибавляет энтузиазма также существование в условиях либо «раскаленного сухого зноя, либо влажной парилки» и осознание убыточности кибуцного хозяйства, ненужности тяжкого коллективного труда. Но главное огорчение — это бесславная гибель романтической идеи, которой посвятили жизнь многие достойные люди, и невозможность внести в ее возрождение свой собственный вклад.

---

Последняя мантра: ключ к успеху Итава в выращивании экзотических фруктов в зимний сезон. “Местный климат позволит нам производить то, что в Европе оторвут зимой с руками!” — с жаром уверяют друг друга итавцы. Мне в голову пока ничего конкретного не приходит. Остается надеяться, что над этим задумываются и более плодотворные умы.

Сегодня сажаем финиковые пальмы. Это мне нравится. Парни копают ямы на заранее размеченных местах, девчонки подтаскивают саженцы к ямам и закапывают их, утрамбовывая землю вокруг. К полудню все пальмы посажены, ребята наперегонки распределяют последние деревца вдоль шоссе Иерихон — Бейт-Шеан. В отличие от бесконечного коловращения полевой работы, в посадке пальм есть ощущение завершенности, чего-то, сделанного раз и навсегда. Пока эти пальмы еще совсем крохотные, но год за годом они будут расти, приносить плоды, их вершины будут возноситься все выше и выше… Это вам не баклажаны, угробленные на перестрелку школьников… Шоши завладевает шлангом и в то время, как я пляшу вокруг последней пальмы, подбегает и начинает поливать свежеутрамбованную землю. Я снимаю платок, вытираю вспотевшее лицо, а Шоши поднимает шланг и окатывает меня водой. Я прыгаю в струе, бросаюсь отнимать у нее шланг, мы обе хохочем, мокрые с ног до головы, в прилипших к телам майках. Вода. Драгоценная вода. Из-за пересохшего ручья Уджа возненавидела Итав. Мало того, что кибуцники для них — враги-сионисты, мало того, что дорога в кибуц заасфальтирована поверх их кладбища, так еще и воду выпили. Еще весной мы ездили к верховьям ручья, откуда стремительный поток несся вниз по крутому бетонному желобу. Подхваченная струей воды, обдирая о бетонные стенки плечи и колени, я вместе с другими девчонками с воплями и счастливым смехом скатывалась в маленький бассейн внизу. А теперь и в желобе, и в русле сухо. Агрономы категорически отрицают причастность Итава к исчезновению воды, утверждая, что кибуц качает воду из подземных резервуаров, а флюктуация воды в Удже — явление сезонное. Палестинская деревня не верит объяснениям израильских ученых. Когда кому-то из нас случается ждать автобуса на остановке в Удже, вокруг мгновенно собираются, скачут и дразнятся противные сопливые мальчишки. Они спускают штаны и шокируют сионисток своими пиписьками. Мы их игнорируем, но на самом деле они мне отвратительны. В Иерусалим я иногда езжу к зубному врачу, заодно встречаюсь с мамой. И уж конечно захожу в универмаг, порой даже что-нибудь покупаю. В идеале кибуцники, конечно, должны жить исключительно с полагающегося им бюджета, но пока почти ни у кого не получается. Как только выходишь за ворота родного селения, набрасываются неодолимые соблазны. Хорошо, что с прежних времен в банке осталась кое-какая спасительная заначка. У многих есть гораздо больше — например, у хромой Леи, переболевшей в детстве полиомиелитом, имеется собственная машина “Вольво”, купленная с помощью родителей и инвалидной скидки. Разумеется, личную машину в кибуце держать нельзя, и “Вольво” осталась припаркованной в родительском гараже. У остальных тоже что-то припрятано, по меньшей мере “демобилизационные”. Некоторые из нас, например, марокканка Шоши, из бедных семей, а у родителей Анат, наоборот, вилла в Кфар-Сабе. Но здесь это не важно. Во-первых, любое богатство остается за воротами, в Итаве все живут одинаково, а во-вторых, тут совсем другие критерии, и нет ничего важнее, чем оценка окружающих. Из девчонок самая популярная и самая веселая — Дафна. Маленькая, смуглая, как все йеменки, темная грива вьющихся волос, ямочки на щеках, черные смеющиеся глаза и уйма шарма. Ее обожают и парни, и девушки.

Сегодня после завтрака девчонки собрались у нее в комнате, и она всем по очереди сводит усы ниткой. В последнее время Дафна часто зовет меня в свою компанию. Борьба с волосяным покровом — основная забота израильтянок, и можно только удивляться различным способам, изобретенным женщинами Востока для этой цели. Дафна пальцами обеих рук быстро закручивает две нитки, скользящие по коже, волосики попадаются внутрь и вырываются.

— Везет тебе, Саша, что у тебя нет этих забот!

— Зато смотри — какие у тебя густые волосы на голове!

— Да, я их даже расчесать могу только под душем, намылив…

— Зато я на солнце сгораю… Веснушками вся покрылась… — Я ищу в себе еще какие-нибудь утешительные для подруг недостатки.

— А на руках я сниму над конфоркой, — решает Орит.

— Это как? — мое развитие застряло на постыдно элементарном бритье голеней.

— Очень просто. Идешь на кухню, когда там не свирепствует Рина, включаешь газ, и быстро так проводишь рукой над огнем, волосики спаливаются, а кожа остается цела!

Играет пластинка, Билли Джойль поет “Honesty is such a lonely word”, все молча, целеустремленно ощипывают кожу. Дафна поднимает голову и задумчиво говорит:

— Эта песня, Саш, про тебя!

— Почему про меня?

— Ты знаешь, что такое — “анести”?

Я отрицательно машу головой, единственное, что осталось в наследство от французской спецшколы — абсолютное неведение английского.

— Это значит “искренность”, — Дафна закуривает. — Твое основное качество, Саша. Это мало про кого можно сказать…

Все девушки с какой-то новой симпатией смотрят на меня.

— Ну вот, а мама всегда думала, что это бестактность!

Мы вместе смеемся. Неловко, но приятно: оказывается, Дафна обращала на меня внимание и составила обо мне мнение, да еще откопала нечто такое, о чем я сама даже не подозревала. Совсем маленькое и не шибко завидное качество, не ум, не красота, не талант, не популярность, не остроумие, даже не сила, а всего-навсего такая крохотная чепуха, даже не понятно, на что пригодная, как искренность, но все же Дафна углядела! С помощью Билли Джойля, спасибо ему.

Орит говорит:

— Ты вообще совсем не такая, какой мне сначала показалась.

— А какой я казалась?

— Такой… — Она ищет подходящее слово: — Холодной, что ли… Недоступной, надменной…

— Да, — подхватывает Анат, — идешь себе, никого не замечаешь, глаза устремлены вдаль, юбки развеваются!

Это я-то, я, которая на каждый лучик человеческого тепла, как мотылек на огонь!

— Да нет, девчонки, вы что? Просто я стеснительная. Да и вижу плохо, и о своем чем-нибудь думаю…

— Поедем с нами в бассейн! — предлагает Орит.

— С удовольствием, только я плавать не умею.

— Хочешь, я тебя научу? — говорит Дафна.

Замечательно — пионерский отряд взял шефство над гадким утенком! Но по-настоящему с Дафной подружиться невозможно — вокруг нее постоянно люди, и она дружит со всеми. Одного такого мне в жизни хватает. У подруги должно быть время только для меня. Это Тали. Она намного старше, ей двадцать восемь, у нее уже пятилетняя дочка Эсти, единственный ребенок у нас. Эсти растет в Итаве, как Маленький принц, — всеми любимая и очень одинокая. Днем ее возят в детсад в Нааран, а ночью она, в соответствии с кибуцными идеалами, спит в своем собственном “Доме детей”, и каждую ночь кто-то из девчонок дежурит там, охраняя ее сон. Тем самым теряются трудодни, но зато Кушниры могут участвовать наравне со всеми в вечерней жизни кибуца. Когда-то Тали с Алоном танцевали в ансамбле израильской песни и пляски и гастролировали по всей Европе, интересовавшейся после Шестидневной войны всем, что касается героических израильтян. К счастью, покончив с подскоками и притопами, Тали окончила курсы бухгалтеров, так что теперь в Итаве у нее, одной из немногих, ценная гражданская профессия. Ее в поле не гоняют. Сидя за счетной машинкой, бывшая танцорка сильно располнела, и трудно поверить в ее блестящее сценическое прошлое. Она рассказывает мне о поездках, о выступлениях, но чаще мы вместе смотрим фильмы. Израильские трансляции здесь никакая антенна не ловит, зато сквозь электронную пургу можно посмотреть иорданское телевидение. Новости единолично поставляет король Хусейн, который неутомимо разрезает какие-то ленточки, принимает, целуясь не хуже Брежнева, неких высокопоставленных гостей, залезает и вылезает из вертолета, в общем, дает понять, что монаршая жизнь — не сахар. Есть и новости на иврите, которые, по-видимому, задумывались в виде сокрушительной подрывной пропаганды, но важный толстый усатый ведущий невольно умудряется превращать это в истинную комедию. На Ближнем Востоке живет множество палестинцев, прекрасно говорящих на иврите, но с экрана новости почему-то читает человек с какими-то совершенно иными заслугами. С ивритом он знаком приблизительно так же, как деревенский фельдшер с латынью. Но главная приманка иорданского вещания — это американские недублированные фильмы. Тали умудряется синхронно переводить “Старского и Хатча”, “Человека, который стоит шесть миллионов долларов” или “Ангелов Чарли” и еще высказывать кучу ценных соображений по ходу сюжета. Если я пропускаю какой-нибудь боевик, то за обедом подружка способна пересказать в мельчайших подробностях “Анни Хилл” или “Охотников за оленями”. Нас волнует не только искусство, но и настоящая жизнь в большом мире: мы радуемся победе песни Гали Атари “Аллилуйя” на Евровидении и всесторонне, вдумчиво сравниваем ее с прошлогодним победителем “Аба-ни-би”, недоумеваем, как это красавица Офира Навон могла выйти замуж за старого и толстого президента, переживаем, что роддом перепутал младенцев, ужасаемся смерти двух девочек, задохнувшихся в старом холодильнике, радуемся спасению детей, унесенных ветром на середину Кинерета. Как вся страна, мы травмированы нападением террористов на ясли кибуца Мисгав Ам и тревожимся за нашу маленькую Эсти, хотя вероятность нападения террористов на Итав ничтожна: Иордания, если не считать иврита на ее экране, с 67-го сравнительно мирный сосед, и хотя нарушения границы случаются, их сразу обнаруживают наши пограничники. Так что террористам на Западном побережье Иордана взяться неоткуда. К тому же поселение охраняется солдатами. Бухгалтера Тали волнует смена лиры на шекель, тяжкое экономическое положение в стране, замораживание ставок и зарплат, повышение налогов, урезание бюджетов. Мы радуемся, что кибуц защищает нас от всех этих напастей. Обсуждаем и новости медицины — дети из пробирок, успехи борьбы с раком. Я не сомневаюсь, что до тех пор, пока я состарюсь, рак научатся лечить. В чем я сомневаюсь, так это в том, что когда-нибудь состарюсь. Конечно происходят на планете события и поважней — скажем, подписание мира с Египтом, революция в Иране, свержение Иди Амина, избрание Маргарет Тэтчер, провал американской операции спасения заложников, ввод советских войск в Афганистан… Но мы не пускаемся в открытое море этих событий, предпочитая держаться пусть мелких, но зато знакомых прибрежных заводей, из которых складывается жизнь: кто как выглядит и с кем живет, кто кому что сказал и как себя ведет… Рони напускает на себя важность и делает вид, что не любит таких разговоров, но жить среди людей и не наблюдать за ними, не обсуждать их поведение с лучшей подружкой невозможно.