Мария Амор - Пальмы в долине Иордана

• Название: Пальмы в долине Иордана
• Автор: Мария Амор
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010

Действие повести Марии Амор, бывшей израильтянки, ныне проживающей в США, — «Пальмы в долине Иордана» приходится на конец 1970-х — начало 1980-х годов.

Обстоятельства, в основном любовные, побуждают молодую репатриантку — москвичку Сашу перебраться, из Иерусалима в кибуц. В результате читатель получает возможность наблюдать кибуцную жизнь незамутненным

взором человека со стороны. Мягко говоря, своеобразие кибуцных порядков и обычаев, политический догматизм и идеологическая зашоренность кибуцников описаны с беззлобным юмором и даже определенной симпатией. И хотя «нет ничего на свете изнурительнее работы в поле на сорокаградусной жаре», героине на первых порах кажется, что жизнь в коллективе стала ее жизнью, и хочется, чтобы здесь ее приняли как равную и зауважали. Однако человек — не общественное животное, а личность, индивидуальность. И там, где общее собрание решает, рожать женщине или делать аборт, покупать семье цветной телевизор или удовлетвориться черно-белым, индивидуальность бунтует. Не прибавляет энтузиазма также существование в условиях либо «раскаленного сухого зноя, либо влажной парилки» и осознание убыточности кибуцного хозяйства, ненужности тяжкого коллективного труда. Но главное огорчение — это бесславная гибель романтической идеи, которой посвятили жизнь многие достойные люди, и невозможность внести в ее возрождение свой собственный вклад.

---

— Вот, вся страна понимает, что если не у всех есть деньги на цветные телевизоры, то нечего и дразнить людей! Один Яаков этого понять не желает! Важен принцип! Ставь на голосование! Завтра он купит видео и будет крутить кассеты! — предполагает Браха самое ужасное.

— Хорошо, голосуем, — сдается Аарон. — Кто за то, чтобы запретить в комнатах цветные телевизоры? — Он считает поднятые руки.

Но Браха смотрит глубже, она не за то, чтобы всех сделать бедными, а за то, чтобы всех сделать богатыми:

— Нет, кто за то, чтобы выделять всем товарищам цветные телевизоры в порядке общей очереди?

Лес рук.

“Будет у нас, дочка, домик, утопающий в зелени, и папа, и кукла”, и… благодаря Брахе — телик…

Яаков сдается, машет рукой и садится, бормоча:

— А по каким критериям выдаваться-то будут?

— В зависимости от того, кто сколько лет в Гадоте, у кого сколько детей, а главное — в зависимости от возможностей бюджета, — дежурно декламирует Аарон.

— Вот именно, — глаза Брахи, матери четверых детей, заблистали. — За заслуги! По справедливости!

Яаков обреченно машет рукой.

Как в шестьдесят седьмом — полная победа Брахи!

“И никому не обратить вспять воды Иордана!”

Аарон продолжает осуществлять демократию в афинском стиле:

— Следующий пункт — покупка нового трактора. Кто за то, чтобы приобрести новый “Джон Дир”?

— А что с обещанными в прошлом году книгами для библиотеки? И нового проектора? — тянет руку библиотекарша Сара.

— Средства производства должны превалировать над повышением уровня жизни!

— Невозможно! Каждый год откладываем книги, и каждый год покупаем то комбайн, то косилку, то трактор! Нам, наконец, нужны книги!

— Сара, нам не хватает тракторов! Толстой на нас не пашет! — спокойно, но веско возражает Реувен, руководитель хлопководческой бригады.

— Вам каждый год нужен еще один трактор, а мне нужны книги, а не ваш “Джон Дир”, — упирается Сара, поблескивая очками.

— Конечно, зачем тебе “Джон Дир”, — по-прежнему негромко, но так что всем слышно, произносит Реувен. — Тебе, Сара, давно нужен Джон Хер…

Хлопководы довольно гогочут, несчастная старая дева покрывается красными пятнами. Большинство, включая Рони, голосует за трактор, а я, из сострадания и интеллигентской солидарности, поддерживаю своим голосом Сару.

Мы едем на Кипр! Нам повезло — когда было принято решение, что весь кибуц совершит круиз на Кипр, мы совершенно неожиданно попали в число счастливчиков, которые поедут в первом потоке.

— Там отличные вина! — предвкушает Рони.

— И кружева! Там есть такие деревни, в которых ткут изумительной красоты вещи!

Это будет наша первая поездка за границу. Сладостные мечты прерывает стук в дверь. На пороге стоит Аарон, он мнется от неловкости.

— Ребята, я хотел вас попросить поехать во втором потоке. Знаете, будет лучше, если вы уступите право поехать первыми более пожилым, более заслуженным товарищам… А ведь первыми, или вторыми, разницы, в общем-то, никакой…

— Конечно, — Рони согласно кивает, — Аарон, ноу проблем!

Я тоже вслух не возражаю, но мне обидно.

— Если никакой разницы, почему же мы во втором потоке? Почему говорили, что поедут все в общем порядке? — пристаю я к Рони.

— Но мы же здесь совсем новички, — вразумляет меня муж. — Нас просто не хотели обидеть… Люди деликатные…

Хен с ним согласна.

— Саша, ну ты, как ребенок! Есть равные, а есть более равные! Надеялись, что вы не выиграете, и не придется вам ваше место указывать.

Сама она даже не стала пробовать.

— Если захочу, сама поеду. Мне не надо, чтобы за мной Аарон с Брахой всю поездку следили!

Я цитирую так понравившиеся мне слова Аарона:

— Конечно, здесь люди как люди, не лучше и не хуже других, но они хотя бы стараются быть лучше…

— Времена выживания кибуцев прошли, — говорит Хен без сожаления. — Людям хочется не быть лучше, а жить лучше!

— Ладно, — я вспоминаю геройские дни полевой страды в Итаве, — зато здесь самому не надо из кожи вон лезть, чтобы соответствовать…

Хен как-то странно на меня смотрит.

— Тоже мне достоинство! Ты становишься циником, похуже меня!

Рони был неправ, говоря, что Хен быстро потеряет интерес ко мне, но в его опасениях насчет ее вредного влияния было зерно истины. Мне тоже хочется быть такой же храброй и так же самой вершить свою судьбу, как это делает моя отважная подруга.

— Рони, поехали сами на Кипр! — предлагаю я мужу. — Туда отступили крестоносцы, потеряв Святую землю, там от них остались потрясающие раскопки!

Но Рони не хочет ни вырваться из под власти кибуца, ни тратить собственные последние деньги на то, что со временем можно получить бесплатно. Он отмахивается от моей блажи и уходит пить пиво с Мортоном. Я отправляюсь в конюшню, седлаю Мону и езжу бесконечными кругами по арене, размышляя о своей жизни. Мне кажется, что вся она идет кругами по маленькой, очень маленькой арене, и мне никогда никуда не приехать.

О Кипре мечтают со страстью и пылом, и в ход пущены все способы проникнуть в первый поток. Товарищи, попавшие в число счастливчиков, говорят исключительно о предстоящем путешествии. Соседка Ахава, как назло, беременна третьим ребенком, но борется, как лев, за право ехать. Желающим ей добра в виде спокойного пребывания на твердой почве кибуца она предъявляет выданную врачом справку, в которой сказано, что поездка не повредит здоровью ее и плода.

— Нет уж, я ждать не буду! — заявляет она. — Потом будет еще один ребенок, — да и кто его знает, состоится ли этот второй раз!

Опасение это имеет под собой все основания, поскольку многие несправедливости слепой жеребьевки тем или иным способом исправлены, и в первом потоке едут все ветераны, все заслуженные, все достойные, и все “свои”… Второй заход при этом как-то теряет смысл.

Как сплотила поездка участников! По возвращении туристы наперебой описывают красоты средиземноморского острова, его песчаные пляжи, живописные селения, кедровые леса, раскопки, а подробнее всего — дивные сокровищницы в ангарах ларнакских дьюти фри. Лишь мелкие, завистливые душонки способны не в полной мере радоваться за путешественников, ревниво сравнивающих свои приобретения. Я с огорчением обнаружила, что могу причислить себя к таковым: мне полегчало после того, как оказалось, что салфеточки и кофточки из кипрских кружев далеко не так прекрасны, как гласила легенда.

Но спокойствие и покорность не вернулись ко мне. Все сильнее хочется увидеть что-то другое, новое, изменить свою жизнь. С каждым днем растет нетерпение и тоска. Надоело три раза в день ходить все в ту же столовую, не хочется больше жить в маленьком, замкнутом мирке Гадота.

— Рони, давай вернемся в Иерусалим!

— Все, чтобы я этого даже не слышал!

Чем больше я настаиваю, тем больше Рони злится. Он начал работать с трудновоспитуемыми подростками в городках развития, увлечен идеей перековки своих хулиганов, и мои неуправляемые прихоти угрожают его спокойствию и далеко идущим планам. Эти упаднические настроения представляются ему если не предательством, то, во всяком случае, непростительной слабостью и вздором.

— Ты можешь идти на все четыре стороны, я никуда отсюда не двинусь! Ты знала, что я собираюсь жить в кибуце! Если не была готова, зачем выходила замуж?

Я молчу, потому что уже и сама не знаю, зачем мне это потребовалось… Все яснее, что тот фейерверк отсверкал окончательно. Все чаще я провожу вечера с подругой. Но Хен собирается покинуть Гадот осенью, она поступила в колледж, где будет учиться на профессионального гида.

— Саша, ты тоже должна идти учиться. Здесь пропадешь. Кибуц — самое отсталое общество в Израиле после Меа-Шеарим!

— Наоборот, самое прогрессивное! Здесь все равны, каждый делает, что может, и получает все, что ему нужно.

— Это только в материальном исчислении, и то не всегда. Что же касается настоящего дела, престижа, возможностей учебы, свободы выбора — и здесь все решается не одними способностями! У женщин в кибуцах нет практически никаких перспектив. Либо загорать на кухне, либо ковыряться с детьми.

Тем не менее, я возражаю:

— Они сами не хотят работать в поле или в коровнике. Поверь мне, Хен, я пробовала. С детьми — куда легче.

— Хорошенький у нас выбор — либо коровы, либо младенцы! Предел карьеры кибуцницы — это учительница. У нас даже своей медсестры, и той не оказалось, пришлось городскую нанимать! А как насчет экономистов, врачей, адвокатов, профессоров?

— Хен, тебя послушать, так нам срочно нужны когорты дирижеров! Гадот сельскохозяйственное поселение, зачем нам все эти специальности?

— Какая тебе разница, что нужно Гадоту? Ты думай, что нужно тебе. Этому обществу женщины нужны только как няньки.