Михаил Шевердин - Колесница Джагарнаута

• Название: Колесница Джагарнаута
• Автор: Михаил Шевердин
• Жанр: История

---

- Есть заводить! - вскричал Алиев и выскочил из хижины во тьму ночи.

Мансуров спросил:

- Все правильно, Аббас Кули? Но откуда вы все знаете? Как всегда, впрочем.

- Э, язык хранитель головы. Язык коварного мюршида играет головами. Мюршид вообразил, что здесь у него все его рабы, и разболтал все. Когда накурится опиуму, язык распускает. Хозяин селения здесь - Гассан...

- А что еще болтал мюршид?

- Вождь джемшидов свиреп! Вождь несправедлив! Никто не знает, какое варево варится в сосуде его черепа. По утрам он выходит из шатра и кричит восходящему солнцу: "Пасть тьмы поглотила моих сыновей. Узко мне в жизни! Теснота могилы - ноя жизнь! Теперь он... он хочет отобрать у меня внука! Что мне останется? В одиночестве, в темной пещере возжечь курительные свечи и, блюдя в чистоте свое тело, ждать прихода Азраила!" А когда солнце восходит, сажает на смирного коня внука и уезжает с ним в степь...

Невеселые мысли пришли в голову Алексею Ивановичу. Не в добрый час он едет в кочевье. Жестокое столкновение с великим Джемшидом ждет его, да еще там, где никто из местных властей его не поддержит. Кругом оживились враждебные силы. Появление Гассана тоже не сулило ничего хорошего. У всех с ним личные счеты. Да, заниматься государственными делами, когда он думает о своем, о своих близких, более чем сложно. Вождь и так обозлен. Нет, худшего "посланника доброй воли" выбрать в Мешхеде не могли. Он говорил командующему обо всем. Тот и слушать ничего не захотел: "Поезжайте. Побывать в кочевье есть смысл. Лично Джемшида узнаете. А раз вы еще его родственник, тем лучше! Язык общий найдете. Поверните его в нашу сторону! Заставьте его очистить Бадхыз от всякой сволочи. Добейтесь, чтобы он стал другом Советского Союза. Или хотя бы чтобы не пакостил нам на границе. Буду рад, если уладите семейные дела".

Легко сказать, а вот как сделать? Что решила Шагаретт? Когда они виделись в Баге Багу, она так и не сказала ни "да", ни "нет". Она лишь смеялась... Она все откладывала решение...

За стенами михманханы загудел сигнал. Алиев готов был ринуться в ночную тьму, в неизвестность. Славный, бесстрашный Алиев. Что ж, Алиев показывал пример. Надо ехать...

Помогая надевать шинель, Аббас Кули шептал ему на ухо:

- Вождь, великий Джемшид повелел племени погасить пламя смут, а если кто не подчинится - ударить мечом. И еще повелел рукой строгости надрать уши бунтовщикам!

Не мог не улыбнуться суровый, озабоченный генерал. Вот он, весь великий Джемшид, - свирепый и добродушный, яростный, прямолинейный, меняющийся ежеминутно. Он словно знал о сомнениях Мансурова. Он решительной дланью навел порядок в степи, чтобы... Да, чтобы открыть путь к кочевью, облегчить приезд того, кого он боялся и кого не хотел видеть... Он не желал приезда ненавистного зятя, мужа своей дочери, отца своего внука. Он сделал все, чтобы помешать его приезду, и в то же время с ужасным волнением, любопытством и нетерпением ждал его в своем шатре... Зачем? Для чего?

"Это будет видно", - с холодком в душе думал Мансуров, но вслух спросил у Аббаса Кули:

- А где мюршид сейчас?

- Час тому назад он ускакал, - быстро вмешался кетхуда и, вскочив с места, почтительно поклонился.

- Мазнул, навонял - и в кусты. Что ж вы смотрели, господин кетхуда? У вас что ж, нет распоряжения охранять мою высокую особу посла и парламентера?

Он говорил резко, прямо смотря в лицо пуштуна. Глаза того суетливо бегали.

- У мюршида два десятка отборных калтаманов. А я один здесь воин.

- Друг смотрит в глаза, а вот кто смотрит на ноги, сами догадайтесь. А где Гассан?

Оказывается, Гассан-бардефуруш тоже уехал. Предупредительно, переминаясь с ноги на ногу, извиняющимся тоном кетхуда объяснил:

- Этот Гассан не Гассан. Он - настоящий аллемани. Он здесь живет, в селении. Давно проживает. Сад, имение... У него вид из столицы. Бумага от министра. Примите мое великое уважение, ага. Вы великий воин, украшенный рубцами. Вас уважают за доблесть и правдивое слово все пуштуны, и я поэтому обязан говорить правду, пусть мне отрубят голову на площади. Здесь в провинции много в одеянии афганцев, могулов и бербери есть людей из аллемани. Их много было и раньше. А теперь набежало сюда еще больше. Прячутся степные крысы. Остерегайтесь! И для великого воина достаточно одной предательской стрелы, вылетевшей из-за жалкого куста... Я клянусь стоять с вами, о господин доблести, и ходить всюду с вами, пока вы будете здесь. Вы в моих мыслях, вы перед моими глазами.

Пока они шли к машине, Аббас Кули думал. Уже в машине он наклонился к Мансурову и быстро сказал:

- Там, где лев попадает в западню, лис обходит ее стороной. Товарищ генерал, послушайте меня. Беда будет. У вас, хозяин... дорогой горбан Алексей-ага, один камень в руках на сто ворон.

- Ну, Аббас Кули, вас никто за язык не тянет. Товарищ Алиев, остановите машину.

- Нет. Не останавливай. Я с вами.

- Но только дайте знать вашим удальцам кочакчам, чтобы они держались подальше от кочевья и не попадались мне на глаза.

- Шюд! Исполнено!

- Не хватает, чтобы эскорт состоял из... кочакчей.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Я - вол на мельнице, кружащийся

вокруг жернова беды, израненный плетью

времени, все кружу и кружу.

Н и з а м и

За деньги готов отдать плоть, и

кровь, и самого себя.

А х и к а р

Бросало из стороны в сторону. Фары вырывали из темноты бесчисленные колеи в пыли дорог. Наскакивали с обеих сторон скалы и суковатые деревья, похожие на великанов. А машина надрывалась в реве мотора.

Откинувшись назад, Алексей Иванович перегнулся через спинку сиденья, рукой нащупал воротник чухи задремавшего Аббаса - а он был способен спать в любых обстоятельствах и в любом положении - и резко, даже грубо притянул к себе.

- Что слышно? - спросил Мансуров, стараясь перекричать рев мотора машины, выбиравшейся из какой-то особенно глубокой колеи. - Что вы слышали... черт бы побрал эту скверную колдобину! Что слышно о ней... О дочери вождя?

- О святой пророчице? О Шагаретт?

- Да, о ней.

- Плохо, когда кобылка брыкается.

- Что-что? - Ему показалось, что из-за шума мотора он ослышался.

- По правде говоря, медная голова мужчины лучше золотой головы женщины...

- Что? Говорите громче!

- Святая пророчица? Ох-ох! Во всех кочевьях смятение и недоумение. Говорят, великий мюршид... да не прыгай ты, тарах-турух... язык прикусил... В степи бьют в литавры и барабаны... Одни позорят пророчицу... так требует мюршид... ох, опять ухаб... другие прославляют.

- За что?

- Мюршид кричит: святая больше не святая. Она опозорила себя... жила со своим кяфиром мужем... Опоганила свое священное естество... Народ кричит: долой мюршида-клеветника! Великий мюршид, великий клеветник, паскудник, оговаривает святую...

Машина ревела и рвалась во тьму сквозь облака золотой пыли. На зубах скрипел песок. Алиев отчаянно выворачивал руль. Аббаса с трудом можно было понять. Пуштун, спесивый кетхуда, по-видимому, заснул.

- Что вы говорите? - пытался разобраться в хаосе звуков Мансуров, сдерживая биение сердца. А Аббас выкрикивал что-то неразборчивое, злое:

- Призывал... мюршид, именем пророка... побить ее камнями... Когда она вернулась из Баге Багу... Провела дни в Баге Багу... за это закопать по пояс в яму... устроить бурю камней... побить камнями... Подлый мюршид, гнусный мюршид... Отпустите руку... задушите. Ему не удалось! Не бойтесь!

- Что не удалось? - кричал Мансуров. - Да говорите громче!

- Я кричу. Я не говорю - я кричу. Я говорю - не удалось! Ай, моя голова. Ох, я ударился головой о железку! Остановите машину, остановите! Тарах-турух, меня убьет...

- Да говорите же!

- Мюршиду не удалось! Не получилась буря камней. Джемшиды пошли в пещеру! Прогнали шейха. Отвезли пророчицу в Бадхыз. Поставили ей юрту-шатер. Ходят поклоняются вашей пророчице... Сумасшедшей бабе!

Пропустив мимо ушей "сумасшедшую бабу" - он мог в реве, шуме и тряске не расслышать таких обидных слов, - Алексей Иванович удивился. Значит, и это не тайна в степи, значит, Аббас Кули знал и молчал. Алексей Иванович не мог унять боли в сердце, которую он ощутил, когда Аббас Кули кричал ему в ухо о "буре камней". Он видел, и не однажды, тела казненных этим излюбленным на Востоке способом. И он, ничему, казалось, не способный ужасаться, ужаснулся.

С ужасом он вдруг увидел на песке ее прекрасное, в крови и ранах, тело, иссеченное камнями, щебенкой.

- Да погрузится во мрак жизнь человека, который берет такую жену! Жену - святую пророчицу!

Чьи это слова? Кто прокричал их сейчас ему, оглушенному ревом мотора и новостью! Да это философствует Аббас Кули! И на него нельзя сердиться. Ведь именно это Аббас Кули говорил ему, Алексею Ивановичу, в Баят Ходжи, когда он, счастливый, ошеломленный, уезжал с Шагаретт через Мисрианскую пустыню в Казанджик.

Тогда надо было уехать немедленно, чтобы потушить ярость племен пограничных областей. Тогда можно было истолковать заявление Аббаса Кули как предостережение от опасностей. А теперь выходило, что Аббас Кули напророчил беду. Простая ты душа, Аббас Кули!