Александр Панцов - Дэн Сяопин

• Название: Дэн Сяопин
• Автор: Александр Панцов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03602-4

Александр Панцов, известный китаевед, доктор исторических наук, профессор, автор нашумевшей биографии Мао Цзэдуна, представляет свою новую книгу — о преемнике «великого кормчего» — выдающемся реформаторе Китая Дэн Сяопине (1904–1997). На сегодняшний день это наиболее полное жизнеописание одного из крупнейших мировых лидеров второй половины XX века. Загадочная фигура творца «китайского экономического чуда», на практике доказавшего жизнеспособность «социализма с китайской спецификой», вот уже несколько десятилетий волнует умы на всех континентах; интригует общественность и сам феномен китайского коммунизма. Книга, основанная на ранее недоступных материалах из архивов России, Китая, США, в том числе хранилищ ЦК КПК и ЦК КПСС, написанная в живой и образной повествовательной манере, с экскурсами в историю и мифологию Поднебесной, несомненно, заинтересует как политиков, экономистов, историков, так и самый широкий круг читателей.

---

Между тем Дэн все больше нервничал. Он понимал, что отношение к нему в обществе сильно меняется: в глазах многих, и не только молодых людей, он быстро превращается из отца-благодетеля в тирана-душителя. Он страшно расстроился, когда узнал, что Ли Пэн, отдавая распоряжение главному редактору «Жэньминь жибао» опубликовать пресловутую статью, сослался на него и даже перефразировал его выражения. Дэн предпочитал оставаться в тени и, отдавая жесткие указания, не желал тем не менее, чтобы его имя трепали в народе.

О реноме отца заботились и члены его семьи. Маомао, например, позвонила Бао Туну, секретарю Чжао Цзыяна, готовившему речь генсека на предстоявшем праздновании 70-й годовщины молодежного движения «4 мая», потребовав, чтобы он включил в речь абзац о том, как Дэн Сяопин всю жизнь заботился о молодом поколении. И Бао по согласию с Чжао Цзыяном, вернувшимся из Северной Кореи 30 апреля, это сделал217.

Но, несмотря на это, речь генсека, произнесенная 3 мая, крайне обострила ситуацию внутри партийного руководства. Хоть Чжао и говорил на исторические темы, но параллель между двумя патриотическими движениями молодежи — 1919 и 1989 годов — напрашивалась сама собой. А главное — генсек, изо всех сил пытавшийся решить проблему мирно, дал по существу совершенно иную оценку студенческим волнениям, нежели та, что была изложена в «Жэньминь жибао». Он не только ничего не сказал о борьбе с «буржуазной либерализацией», хотя Ли Пэн с Ян Шанкунем просили его об этом, но и признал, что молодежь правильно делает, что стремится к демократии и осуждает коррупцию218. Масла в огонь подлило и выступление Чжао на совещании правления международного Азиатского банка развития на следующий день. Генсек подчеркнул, что «студенты не выступают против основ нашей системы, но требуют устранить ошибки, допущенные в нашей работе»219.

Этого ему Дэн простить не мог. Ведь Чжао по существу дезавуировал его оценку движения. Возмущены были и другие ветераны, не говоря уже о Ли Пэне. 11 мая Дэн пригласил к себе в дом Ян Шанкуня и заявил, что, с его точки зрения, разговоры студентов о коррупции не более чем «дым. А их подлинная цель — свергнуть КПК и социалистическую систему». Он осудил Чжао.

Во время разговора речь зашла о шанхайском вожде Цзян Цзэмине, который за две недели до того закрыл одну местную газету за то, что она будоражила массы. Хотя это и вызвало бурный протест журналистов по всему Китаю (9 мая 1013 из них подписали петицию), Дэн передал Ян Шанкуню, что Чэнь Юнь и Ли Сяньнянь от действий Цзяна в восторге. Чувствовалось, что и он сам высоко оценивает Цзян Цзэминя за верность четырем кардинальным принципам. Ян Шанкунь полностью поддержал эту оценку, добавив, что шанхайский босс не только знает, как сбивать волны протеста, но и поразительно хорошо разбирается в марксизме: «Он [даже как-то] цитировал Маркса на английском языке!»220 В конце беседы Дэн попросил Ян Шанкуня привести к нему Чжао.

И через два дня утром явно выходивший из повиновения генсек вместе с Ян Шанкунем появился у него в доме. Дэн прежде всего хотел понять: что произошло, почему Чжао вдруг «предал» его? Ведь не далее как 25 апреля он прислал из Кореи телеграмму, выразив «полное согласие» с дэновской точкой зрения. Чжао объяснил:

— Я заметил, что ни один из лозунгов студентов не противоречит Конституции; они выступают за демократию, против коррупции. Эти требования в целом соответствуют линии партии и правительства, поэтому мы не можем просто так их отрицать. Число демонстрантов и сочувствующих огромно, это люди из разных слоев общества. Поэтому я считаю, что мы должны следить за тем, как ведет себя большинство, и выражать одобрение их взглядам, если мы хотим, чтобы всё успокоилось.

Дэн поморщился:

— Мы не можем допустить, чтобы нас водили за нос. Это движение длится уже очень долго, почти месяц. Старшие товарищи волнуются… Мы должны быть решительными. Я много раз говорил, что нам нужна стабильность, если мы хотим развиваться. Эти люди хотят свергнуть партию и государство221.

На этом, собственно, разговор и закончился. Каждый, и Дэн и Чжао, остался при своем мнении. Только Чжао не учел одного: в тоталитарном Китае даже спустя 13 лет после смерти Мао лишь одно мнение могло быть правильным — то, которое выражал вождь. И хотя Дэн сам же боролся против «двух абсолютов», свою точку зрения считал непререкаемой. Тем более что он был уже очень стар и, как многие пожилые люди, искренне и упрямо верил в свою непогрешимость.

С того дня Дэн перестал доверять Чжао Цзыяну. А ведь совсем недавно, в «черном августе» 1988 года, когда рыночная реформа цен провалилась, он не дал никому его тронуть. Много было тогда желающих пнуть либерального генсека: от Ли Пэна до Ли Сяньняня. Но Дэн всем твердо заявил: «Чжао будет Генеральным секретарем еще два срока». И даже в частном разговоре предложил Чжао Цзыяну помимо ЦК партии возглавить и Военный совет — вместо самого Дэна. Но Чжао упросил его подождать еще год222.

Как же быстро всё изменилось! Теперь Чжао предстояло стать новой жертвой той самой системы власти, которая уже раздавила Ху Яобана. Но ведь оба они, и Ху и Чжао, сами вместе с другими китайскими коммунистами сознательно создавали эту систему. Чего же после этого они хотели? Следовали бы принятым правилам, не имели бы проблем! Но их в какой-то момент начала мучить совесть, и конфликт с системой стал неизбежным.

Только два человека в руководстве разделяли взгляды Чжао: хорошо знакомые нам Вань Ли и Ху Цили. Но Вань 12 мая уехал с официальным визитом в Канаду и США, так что помочь генсеку не мог. Находясь за океаном, он лишь по мере сил расхваливал китайских студентов за патриотизм и стремление к демократии223.

Между тем приближалось время визита Горбачева, но многие студенты не желали успокаиваться, даже несмотря на столь лестное для них выступление Чжао. Движение то затихало, то вновь набирало силу. Демонстрации шли в пятидесяти одном городе. 11 мая часть студентов Пекина решила устроить массовую голодовку протеста против статьи в «Жэньминь жибао» на площади Тяньаньмэнь для того, чтобы привлечь внимание Горбачева, которого, как мы понимаем, все они уважали. Студенты надеялись, что «сердобольный» Михаил Сергеевич, увидев голодающих, заступится за них перед Дэном.

Тринадцатого мая в два часа дня около тысячи человек оккупировали Тяньаньмэнь и, разбив палаточный лагерь, начали голодовку. «Родина-мать! Посмотри на своих детей, — написали они в дацзыбао, развешанным в ряде кампусов. — Неужели ты не дрогнешь, видя, как мы умираем?»224 Теперь они требовали от правительства в основном одного: признать статью в «Жэньминь жибао» ошибочной. Но именно этого-то Дэн и не мог: это бы означало, что он «потерял лицо»225.

Пятнадцатого мая, в день приезда Горбачева, на Тяньаньмэнь уже голодали две тысячи студентов, на следующий день — три тысячи, а более чем десятитысячная толпа окружала их и выражала сочувствие. Многие громко ругали Дэна, требуя его отставки. А ведь ему надо было встречаться с советским генсеком в здании Всекитайского собрания народных представителей, как раз у палаточного лагеря голодавших!

Да, для 84-летнего обидчивого старика это было серьезное испытание. Но 16 мая утром во время встречи в верхах Дэн выглядел веселым и даже вел беседу «в свободной и непринужденной манере» в течение двух с половиной часов. Он сразу предложил Горбачеву «поставить точку на прошлом и открыть двери в будущее». Тот согласился. Тем самым отношения были нормализованы. Дэн признал, что сам играл «совсем немаловажную роль» в «ожесточенной полемике» двух компартий, сказав, что «обе стороны отдали немалую дань пустословию». При этом, правда, не удержался, чтобы не напомнить гостю, сколько жутких несправедливостей Китаю пришлось вытерпеть от России, в том числе Советской, в прошлом. Горбачев на все это ответил: мы не можем переписать историю, но свои ошибки, допущенные в недавнем прошлом, признаем226.

Во время визита студенты с замиранием сердца ждали, не выйдет ли к ним на встречу их дорогой Гээрбацяофу. Они собирали подписи под обращением к нему, прося выступить перед ними. Толпа молодежи собралась перед посольством СССР и скандировала: «Горбачев! Выходи!» Но он, конечно, не вышел, тем более что находился не в посольстве, а в роскошной резиденции Дяоюйтай на другом конце города. Да к тому же вообще не желал осложнять поездку и даже был весьма удивлен, когда вечером 16 мая Чжао вдруг завел с ним разговор о студенческих волнениях. А Чжао, во-первых, заметил, что у китайской компартии и молодежи сейчас отсутствует взаимопонимание; во-вторых, что в будущем может возникнуть вопрос о введении в Китае многопартийной системы; а в-третьих, дал гостю понять, что за всё в стране отвечает Дэн: именно он стоит во главе партии и страны со времени 3-го пленума ЦК партии227. Иными словами, свалил ответственность за все, что могло произойти в Китае в ближайшее время, на Дэна!