Анна Берсенева - Единственная женщина

• Название: Единственная женщина
• Автор: Анна Берсенева
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-355-1

Московская жизнь, казавшаяся издалека такой привлекательной, становится для главной героини романа Лизы Успенской жестокой жизненной школой. Ей приходится столкнуться и с обитателями московского «дна», и с капризными светскими дамами. В момент полного отчаяния она встречает человека, которого, как она вскоре понимает, искала всю жизнь. Но, несмотря на взаимную любовь, счастье с ним оказывается нелегким. Став женой крупного предпринимателя, Лиза не только получает возможность отдыхать за границей и жить в роскоши, но и разделяет с мужем все трудности и опасности его жизни.

---

— Нас вот ругают, — наставительно сказал тот. — Дескать, наживаемся. А чего ж нам, за так трудиться, что ли? А от нас польза гражданам. Сервис!

— Жизни от вас нет, пользительных! — вмешалась толстая, усталая, увешанная сетками и сумками женщина, наблюдавшая за этой сценой. — Холера на вас, всем бы вам подохнуть!

Не слушая завязавшейся перебранки, Лиза пошла к выходу на перрон. Волосы у нее промокли, пока она шла вдоль всего состава к своему вагону, тонкие мокрые ручейки потекли за ворот, пока искала свое место в полупустом купейном: оказывается, она забыла надеть шарф.

В купе она была одна: вероятно, между «пользительными» пареньками и кассирами существовала четкая договоренность о том, что в кассе билетов не будет. Лиза вышла в коридор, прижалась лбом к холодному стеклу, к которому лепился мокрый снег.

— Граждане провожающие, — прервалась песня по поездному радио. — Проверьте, не остались ли у вас билеты отъезжающих!

Как всегда, показалось, что поезд стоит на месте, а перрон плывет мимо, увлекая за собою толпу людей с их прощальными криками, воздушными поцелуями, улыбками и слезами.

Лиза долго стояла в коридоре — пока проводница собирала билеты, разносила чай. Мелькали за окном последние станции метро, Фили, Кунцево. Поезд набрал наконец скорость, покидая Москву…

Свое легкое демисезонное пальто — непрактичного светло-сиреневого цвета, из мягко драпирующейся ткани, купленное еще в Германии — она сняла машинально, и тут только вздрогнула, ощутив, как промокла, как липнет к телу тонкая блузка, под которую затекли снежные ручейки. Но холода она не чувствовала, ей даже не пришло в голову выпить горячего чая — и не от холода начали выбивать мелкую дробь ее зубы.

— Девушка, вам что, плохо? — спросила проводница, заглянув в открытую дверь купе. — Простыли? Вы ляжьте, ляжьте, чего вы сидите!

— Нет-нет, спасибо, ничего, — ответила Лиза, вздрогнув от звуков собственного голоса.

— А то аспирин принесу, хотите?

Лиза отказалась, и проводница ушла — она была совсем молоденькая и ездила недавно, но уже привыкла не удивляться странностям пассажиров.

Лиза посмотрела на часы, но так и не поняла, который час. За окном стояла тьма позднего февральского вечера, изредка сверкали огоньки полустанков. Их мелькание постепенно слилось в ее воспаленном сознании в какой-то неясный гул, словно эти огоньки были живыми, разговаривали с нею и даже плакали в темноте — а сама она не могла плакать.

В голове ее мелькали обрывки мыслей, воспоминаний — все об одном, все о нем! Отчего получилось так, отчего судьба обошлась с нею так жестоко? Лиза никогда не думала о том, чтобы более прочно связать свою жизнь с Юрой, ей в голову не приходило требовать от него этого. Но видеть его, любить его, быть счастливой в каждое мгновение, которое они проводили вместе, — неужели и это слишком много для того, чтобы осуществиться въявь? И тут же она вспоминала слова Псковитина: «Был бы подлец — проще было бы дело…»

Она еще заметила, как проехали Можайск, потом слышала, как проводница говорила кому-то в коридоре:

— Вязьма еще, откуда Орша — по России еще едем!

Потом все станции и полустанки слились для нее воедино. Нет, она не спала — невозможно было назвать сном то забытье, в которое она погрузилась, сидя за столом и уронив голову на руки. Ее светло-пепельные волосы рассыпались по столу, словно пожухли, глаза были невидяще открыты…

Из репродуктора неслась музыка, потом стихла, погас яркий свет и загорелся приглушенный, ночной. Лиза сидела все так же неподвижно, дыхание тяжело вырывалось из ее пересохших губ. Время неслось мимо, не задевая ее смятенного сознания…

… Они возвращались поздно вечером из ночного клуба, в который Юра зачем-то повел ее: ему показалось, что он мало уделяет ей внимания, что она скучает однообразными вечерами с ним наедине. Впрочем, это он потом ей сказал о своих опасениях — иначе она бы, наверное, рассмеялась, и они не пошли бы ни в какой клуб, а лучше пошли бы куда-нибудь, где можно сидеть вдвоем, глядя в глаза друг другу и разговаривая без слов…

Но она тоже думала, что ему скучно проводить время с ней наедине, — и постеснялась сказать, что ей совсем не хочется слушать музыку, смотреть на пьющих, поющих и жующих, ловить на себе их оценивающие взгляды.

И вот они шли теперь вдвоем по Тверской — от ночного клуба «Карусель» к Белорусскому, и тут только Юра признался:

— Мне так скучно было, Лиз, еле досидел!

— Да? — Она засмеялась, услышав его смущенно-извиняющийся голос. — Зачем же ты повел меня туда, Юра?

— Да понимаешь… Мне кажется, ты чем-то жертвуешь для меня — да мне и не кажется, так оно и есть. А я этого не люблю, просто не переношу…

Лиза посмотрела удивленно.

— О чем ты говоришь, о каких жертвах? Я жертвую ради тебя ночным клубом «Карусель»? Мальчиками с пустыми глазами? Ах, Юра, смешно, ей-Богу!

— Нет, не мальчиками, — он слегка сжал ее пальцы; рука ее лежала в его ладони. — Не мальчиками, конечно, и «Карусель» — ерунда. Просто ты встретила меня не в самый лучший период моей жизни. И я боюсь иногда, что ты немного заставляешь себя быть со мной, разве нет?

Он посмотрел на нее быстро, чуть исподлобья, и только Лиза открыла рот, чтобы высказать ему что-то возмущенное — как он тут же улыбнулся и, наклонившись, закрыл ей рот поцелуем.

— Ну-ну, не обижайся! Совсем я с тобой расслабился: забыл, что значит строить фразу, говорю, что в голову приходит!..

— И говори! Строить фразу… Смешной ты, Юрка!..

Она впервые назвала его так, как могла бы назвать мальчишку-ровесника, и ей показалось, что его это обрадовало.

— Поехали лучше к тебе, да? — Он приостановился, глядя ей в глаза долгим, призывным взглядом. — Ты не сердись: мне хочется дверь закрыть поскорее…

Она заметила, что желание разгорается в его глазах, почувствовала, как вздрагивает его рука, — и это не обидело ее, наоборот: и ее воспламенил его огонь, все у нее внутри затрепетало при мысли о прикосновениях его рук и губ…

У нее так мало было воспоминаний о нем — наверное, поэтому вспоминался каждый шаг, жест, каждое слово. И вместе с тем она могла думать о нем бесконечно — были ли это воспоминания, она не знала, но он был с нею каждую минуту, она видела его яснее, чем наяву…

… Поезд замедлил ход, плавно остановился. Свет за окном был яркий, назойливый, неслись из динамиков голоса — все говорило о том, что поезд стоит на крупной станции.

Стояли долго: уже отсуетились выходящие пассажиры, потолкались в дверях входящие, уже затих проснувшийся было вагон, — когда вдруг захрипело и ожило поездное радио.

Лиза долго не могла понять, что за слова доносятся из динамика у нее над головой. Потом она вздрогнула, услышав настойчиво повторяемую свою фамилию:

— Пассажирка Успенская Елизавета Дмитриевна, вас просят срочно выйти на перрон! Пассажирка Успенская…

— Девушка, это ж вас! — молоденькая проводница тормошила ее за плечо. — Это ж вы Успенская, я еще в билете посмотрела на всякий случай — показалось, вдруг вы больная…

Лизино забытье прошло в одно мгновение — сердце у нее бешено заколотилось, она вскочила и, не обращая внимания на проводницу, на испуганных пассажиров, выглядывающих из купе, побежала по коридору — к выходу, к выходу, скорее!.. Подножка была уже поднята, и она едва не упала, соскакивая с нее.

Она увидела его сразу, в то самое мгновение, как оказалась на мокром, скользком перроне. Но еще раньше, еще в тот миг, когда прозвучало ее имя по радио, почувствовала, кто зовет ее…

Юра быстро шел по перрону, еще не видя ее, — то оглядываясь, то всматриваясь вперед вдоль состава. Ей показалось, что она вскрикнула: «Юра!» — но она не услышала собственного голоса. И в это же мгновение, когда она остановилась посреди перрона, задыхаясь от своей немоты, — он увидел ее и побежал ей навстречу. Его плащ был расстегнут, крупные снежные хлопья льнули к его волосам и тут же слетали с них — так быстро он бежал. Хлюпала грязь под ногами, в какой-то миг он едва не споткнулся, взмахнул руками, снова побежал — они были довольно далеко друг от друга, но перрон был пуст, и она видела каждое его движение.

Сама она не могла пошевелиться, не могла оторвать подошвы от асфальта — и ужас пронзил ее: вдруг ей показалось, что он исчезнет, не добежав до нее, растворится в воздухе, и окажется, что все это приснилось ей, привиделось в дорожном бреду, в бреду расставания…

Он уже был совсем рядом — и вдруг как вкопанный остановился в полуметре от нее, словно наткнувшись на невидимую стену. Снег падал между ними, мельтешил перед глазами, и все-таки, сквозь эту мокро-снежную завесу, она разглядела в его глазах радость, робость, любовь и немой вопрос… Невероятным усилием шагнула она к нему, заметив в яркой вспышке собственного проясняющегося сознания, как знакомые, любимые, счастливые искорки вспыхнули в его глазах, — и тут же оказалась в его объятиях.