Виктор Некрас - Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды

• Название: Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды
• Автор: Виктор Некрас
• Жанр: Фэнтези

После гибели Ростислава Владимирича Всеслав Чародей продолжает борьбу с Ярославичами. Война стремительно втягивает в свою орбиту всё новые земли, и, наконец, в битве на Немиге Ярославичи и Всеслав сходятся лицом к лицу…

---

А у отца, в переяславской рати — иная назола. Лето — пора степных набегов. Были у русской межи печенеги, сгинули, пришли торки — не стало торков, теперь новая заноза — половцы. Эти и числом поболее, и вояки посильнее… Потому переяславские кмети больше других рвались домой, потому Всеволод Ярославич скорее иных князей стремился разрешить полоцкую болячку: боем — так боем, миром — так миром.

Владимир Всеволодич знал, что и при Всеславе тоже наверняка осталась только дружина, и числом она южные дружины не превосходит… но то числом… Опричь того, ведал Мономах и то, что в полоцкой рати оставались ещё и бешеные менчане, которые в глубине души надеялись на то, что доведётся всё же переведаться с Ярославичами в бою.

— Едут, — подтвердил рядом гридень Порей, тоже щурясь из-под руки на солнце. Младший сын былого новогородского тысяцкого Остромира Коснятича на Немиге был ранен в правое плечо. Теперь, четыре месяца спустя, рана уже зажила, но нет-нет да и напоминала о себе резкими уколами боли.

Поперёк рябящего солнечного сияния по реке быстро бежала тёмная чёрточка — приближалась. Ехал князь Всеслав Брячиславич. И ехал не один.

Челнок-однодеревка вспарывал мелкие волны. Левый берег приближался.

Днепр у Орши не особенно широк — меньше перестрела. Всеслав хорошо видел на левом берегу стан Ярославичей. Давно Ярославичи у Орши стоят, успели стан свой обнести и тыном и даже валом — не полевой стан рати уже, а почти что и городок. Только тын невысок — Всеслав и с воды ясно различал в городке шевеление — по валу и за тыном быстро перебегали маленькие издалека люди, кое-где мелькали и всадники.

Ждут.

— Ждут, — негромко сказал за плечом Брячислав, с усмешкой теребя густой светло-русый ус.

Старшему сыну недавно миновал семнадцатый год, он отлично показал себя на Немиге — и полк в бой водил, и меч окровавил, и от ворогов отбился и ушёл, когда всё рухнуло. Гордость отцова. Сейчас Брячислав был слегка бледен, но спокоен — навык полоцкий княжич верить отцу. Верить отцу и верить в отца, в его ратный и государственный талан, помнил и о Велесовом знаке на отцовой жизни. И не разуверился даже после зимнего поражения — и после менского разорения и даже после погрома на Немиге.

Второй сын, Рогволод, названный древним родовым именем полоцких князей, именем великого пращура, погубленного вероотступником-рабичичем, моложе — ему всего-то четырнадцатый год. И это его первый поход — настоял мальчишка. Спорил мало не до слёз, то глядел гордо, то срывая голос в плач: "Брячислава берёшь везде, а меня?! Я — князь!". И опять веяло от этого "Я — князь!" истинно княжьей породой, древней гордостью полоцких князей, до сих пор перед Киевом да перед силой креста не согнувшихся.

Согласился Всеслав.

Сейчас Рогволод изо всех сил старался показать, что и он ничего не боится, ничуть не хуже старшего брата, хотя сам в волнении постоянно то бледнел, то краснел. Шутка ли — трое полоцких князей всего с двумя гриднями да с десятком кметей едут в стан киевских Ярославичей. Одни — против всей вражьей рати.

Всеслав Брячиславич, прекрасно понимая, какие мысли одолевают Рогволода, незаметно подмигнул ему и коснулся своего неразлучного оберега — зашитого в кожу куска родовой рубашки с Велесовым знаменом. Не робей, мол, Рогволоде, боги с нами, так кто на ны? Сын понял, вспыхнул, сжал зубы, но тут же глянул на отца с благодарностью за то, что не сказал ничего родитель вслух, не стал позорить его при старшем брате — деваться бы потом некуда было от насмешек.

Да и чего бояться-то? Не воевать едут — мириться. Охолонули Ярославичи, поняли, что даже со всей силой совокупной им не одолеть кривской земли с Новгородом вкупе: с войском Всеславлим воевать — это не смердов кривских грабить да резать.

Всеслав усмехнулся.

И вдруг подумалось недобро — а правильно ли он сделал? Едет во вражий стан — вражий, вражий, чего там! — и обоих старших сыновей с собой взял? А случится чего? Глебу всего одиннадцатое лето, а остальным и того меньше… Святослав, младший, вовсе только подстягу нынче прошёл. На кого Полоцк останется?

Нет. Не может быть!

Ярославичи клялись ему! Клялись и на мече, и крест свой целовали! Честь княжья должна же быть у них альбо как?! Тот же Святослав Ярославич — витязь! И он клялся тоже!

Да и рать на том берегу! И не на пустое же место рать он оставил — воевода Брень там, пестун любимый, да и иные гридни в войском деле не последние.

Всеслав Брячиславич встретился взглядом с каменно-твёрдым взглядом зелёных глаз своего ближнего гридня, Несмеяна. Вот кто сомнений не ведает! Сказал князь воевать против Ярославичей — значит, воевать! Сказал мириться — значит, мириться! Сказал ехать с ним в стан к Изяславу Ярославичу — значит ехать. Скажет голову великому князю отрубить — отрубит!

Второй гридень, Витко, друг Несмеянов ближний, не так твёрд, но этот сомнений не ведает тоже — беспечен гридень, мало думает о грядущем — ему и нынешний день хорош.

Невольно вспомнилось прощание с женой — два месяца уже не виделся Всеслав Брячиславич с Ольгой и младшими сыновьями. Едва спала распутица, как Всеслав сорвался из Полоцка, понимая — вот сейчас Ярославичи и насядут всей силой. Ольга тогда смотрела вслед с такой тоской, словно чувствовала что-то недоброе.

Всеслав снова мотнул головой, отгоняя навязчивые мысли.

Княжий чёлн причалил к левому берегу. Брень видел, как сошёл на берег князь — лиц из такой дали было не различить, но княжье корзно видно было хорошо. Видел пестун полоцкого князя и встречающих кметей и гридней. И князей тоже видел — корзно на том берегу было не одно и не два.

Ну и правильно… опричь Всеслава Брячиславича там сейчас… трое Ярославичей; да Мстислав Изяславич, тот, которого мы из Новгорода вышибли; да Ярополк Изяславич — смоленский князь; да Владимир Мономах — ростовский князь, самый молодой во всём киевском войске. Да и ещё…

Брень оборотился к стоящему за левым плечом гридню:

— Славята Судилич, а скажи-ка… тьмутороканский князь, Глеб Святославич… как мыслишь, там он?

Не стал уточнять, где это — там. И так ясно.

— Глеб? — хищно прищурился Славята, бывший старшой Ростиславлей дружины, и видно было — взяли его за живое слова про Тьмуторокань… хоть и год уже почти, как Всеславу служит Славята, а взяли. Подумал немного новогородец, прошедший за свою службу и Новгород, и Волынь, и Тьмуторокань, и Дикое Поле, и Полоцк, и Немигу. — Вряд ли. Ему оттуда идти далековато. Хотя на Немиге был, да… и сидит он на столе крепко, мог и… — подумал ещё чуть и решительно мотнул головой. — Нет. У него летом в Диком Поле забот хватает. А вот иные черниговские княжичи наверняка там — и Роман, и Давыд… может даже и Ольг! Святослав Ярославич — стратилат… и детей воеводами растит!

Брень чуть было не спросил, чего это Славята про своего главного ворога говорит с таким уважением, но смолчал — достало ума, нажитого за долгую жизнь. Только Славята тоже не вчера родился и мысли тысяцкого угадал. Насупился и бросил:

— Святослав… ворог не главный. Не он моего князя сгубил!

И снова смолчал воевода Брень, не сказал — чего же ты, мол, тогда на Тьмуторокани не остался. А Славята опять понял несказанное воеводой.

— Был у меня кметь один… мальчишка совсем… Шепелем звали… из донских "козар", так он звал… соберем, дескать, с Дону рать, княжичей Ростиславлих выкрадем из полона… посадим снова на тьмутороканский стол… А потом на Немиге против нас бился… его Несмеян в полон взял.

Гридень по-прежнему молчал, разглядывая левый берег — там князья, постояв мало времени у берега — кланялись да здоровались — гурьбой двинулись к высокому златоверхому шатру. Самого Изяслава Ярославича шатёр был, не иначе.

— А остаться я там не мог… — говорил за спиной меж тем Славята. — Чего там делать, если господа тьмутороканская иного князя возжелала? А Глебу идти служить… — у него своя дружина есть, и как бы она на нас глядела, после того как мы их из города два раза выгоняли?

Дробный конский топот за спиной заставил вздрогнуть. И ещё оборачиваясь, ещё не видя ни самого всадника, ни лица его, Брень уже понял — беда!

Всадник подлетел, излиха горяча коня, рывком спрыгнул с седла. По чёрному, как смоль, чупруну и тёмным, по матери-гречанке глазам оба — и Брень, и Славята — враз признали Мальгу, беглого корсуньского акрита.

— Беда, воевода! — хрипло крикнул он, словно ворон каркнул.

Не положился Брень на клятвы и крёстные целования киевских князей — разослал во все стороны дозоры, даже и князю своему не сказал ни единого слова про то.

— Ярославичи… — хрипло бросил Мальга, сплёвывая коричневый от пыли комок слюны. — Пять полков, не меньше, тысячи полторы мечей и копий!

— Где?! — от голоса воеводы кровь стыла в жилах.