Войцех Жукровский - На троне в Блабоне

• Название: На троне в Блабоне
• Автор: Войцех Жукровский
• Издательство: Радуга
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1989
• ISBN: 5-05-002369-6

В сборник сказочно-фантастических произведений известного польского писателя Войцеха Жукровского (род. в 1916 г.) вошла философская сказка «На троне в Блабоне»; в ней мудро и остроумно поставлены многосложные проблемы нашего бытия: борьба добра и зла, власть и справедливость, ответственность художника за свое творчество, старшего поколения — за юную смену и т. п.

Дополняют сборник рассказы фантастического характера.

---

Довольно ровная дорога успокаивала, ведь имеет же этот туннель выход, возможно, он ведет за оборонительные стены, на берег Кошмарки? Фонарик я погасил. Надо экономить свет. Чувствовал себя все увереннее, даже насвистывал от удовольствия — ха, удалось бежать.

Вдруг коридор оборвался, кирпичная дорожка под моими ногами исчезла, и я с отчаянным криком полетел вниз. Мгновение я удерживался за край, но пальцы разжались — за скользкие кирпичи невозможно зацепиться, — и я съехал в глубокий колодец. Пока поднялся, вытер ободранные колени, горсть гравия посыпалась мне на голову, словно кто-то прощался навсегда согласно погребальным обычаям.

Я на минуту включил фонарик. Стены отвесные, никакой надежды выбраться из ловушки. Колодец на дне немного расширялся, наклонные стены отталкивали. Фонарик едва светил, я попытался ощупать камни. Я находился в водосборнике, куда стекала вода из коридора, где кто-то потрудился убрать решетку, закрывавшую колодец. Рядом со мной из песка щерил зубы череп и, словно поблекшие стебли, торчали ребра того, кто упал сюда до меня, верно, несколько лет назад… Вот и ответ на вопрос: что со мной будет? Ничего особенного — как и мой предшественник, погибну, к облегчению многих. Может быть, тот бедняга оказался счастливее и сразу свернул себе шею, а не умирал долго голодной смертью.

Я сел на влажный песок, нанесенный водой. Обхватил руками колени. Затылком прислонился к холодным камням. Помощи ждать не приходилось. Обречен. Судьба должна свершиться, жаль, моя гибель минет бесследно. Ни то ни сё: жил, больше не живет.

Весь наш поход с самого начала показался мне обреченным на неудачу. Что может сделать горстка честных людей против организованного насилия, против хитрости акиимов, жестокости Директора, против армии бульдогов, вооруженной стражи, специальных отрядов у ворот и в замке, множества доносчиков, осведомителей, целого муравейника рьяных дураков, жадюг и маленьких иуд, свои доносы начинающих словами: „Считаю своим гражданским долгом сообщить, что…“

Много их, готовых, как гончие, идти по нашему следу, и даже не ради денег, а ради похвалы, одобрительной усмешки на узких губах вышестоящего, лишь бы подладиться. Хотя власти всегда презирают тех, кто готов продать все, и совесть в том числе.

А кто же такой Директор, если он и вправду стоит „во главе“? Возможно, над ним тоже есть кто-нибудь, а еще выше — другие, глубоко законспирированные, и я, не ведая всех взаимосвязей, доверялся им, строил предположения, развивал планы, мечтал? Они, нераспознанные, с достоинством восседают, окруженные всеобщим уважением, каковое подобает оказывать людям науки, экспертам, знатокам проблемы: как ускорить разложение королевства. Холодно взирают они на толпы, потрясаемые то отчаянием, гневом, то взрывом надежды, энтузиазма, слепой веры. И потирают руки в удовлетворении, что блаблаки сами себя хватают за горло, душат друг друга и рьяно трудятся над разрушением собственного государства.

Все здесь идет псу под хвост. Король обцирюлился. Королева, обычная кумушка, с соседками чешет языком, принцесса бездельничает, а не учится, свою жизнь хотела бы превратить в приключенческий роман, какие отдельными тетрадками продаются на ярмарках. Добряк Бухло давно забыл, зачем нужна пушка, и через жерло звездами любуется. Петух Эпикур с башни ратуши себе и небу кукарекает, трубит, трубит тревогу. А о безвозвратно уходящих днях никто не желает помнить. На бесполезные споры уходит время — единственная ценность, которой не выкупишь обратно, не вернешь бессмысленной спешкой, не отработаешь.

Только кот Мышебрат смело путешествует по крышам: некая черная кошечка у него в башке. О ней мечтает. Да, это уже не тот дерзкий батрак с мельницы, с мешком муки на спине вбегавший по крутой лестнице в амбар. А Мышик? Мне стало стыдно: спасаясь, я забыл о нем, оставил закрытым в столе нашего храброго Мышика! Если бы я о нем помнил… Взял бы с собой, освободил из ловушки. Он бежал бы впереди меня и предупредил вовремя — он прекрасно видит в темноте, чувствует несчастье. Позор! Даже теперь думаю о нем, а забочусь только о себе. Однажды Мышик уже выбрался из стола, может, и сейчас выберется? Спасется… Только для меня нет спасения, убивался я, горе мне, несчастному.

Сжавшись в комок, я впал в дрему, полную видений. Раз показалось, что слышу высоко над собой какой-то шепот, и даже несколько песчинок упало мне на лицо.

— На помощь! — крикнул я. — Смилуйтесь! Не дайте мне подохнуть в этой дыре!

Сверху никто не отозвался.

Напрасно я ругал их извергами, трусами, подлыми убийцами. Молчали. Верно, там, наверху, просто никого не было. Но где же выход? Я нащупал на дне углубление, разгреб песок руками, обнажилось отверстие не больше кулака, засыпанное костями скелета, о который я столько раз спотыкался, когда в отчаянии обтанцовывал дно колодца. Череп давал мне ответ: оставить надежду. Колодец оказался вместительной могилой, еще многих может принять.

Я мечтал только об одном: лестница! Если бы у меня была лестница… Рулон легких поперечин, обмотанных крепкой веревкой. На крышу замка мне удалось забраться по ней без труда, вылез бы и отсюда…

— Дайте мне лестницу! Пол жизни за лестницу! — выл я, кулаком ударяя в мокрые камни. А удары отдавались эхом — словно по грязной дороге прыгала лягушка.

И вдруг я услышал нарастающий грохот. Камни и песок сыпались на голову. Я втиснулся в углубление у самого дна колодца. Сверху с сухим треском, обиваясь о стены, упала моя вожделенная веревочная лестница! Ухнула в песок. Я тотчас нащупал ее, прижал к груди и… расплакался. Не могли унизить больнее! На кой черт мне лестница здесь, внизу, если веревку наверху никто не закрепил. Как я могу выбраться, ведь лестница издевательски лежит у моих ног, а наверху нет руки друга!

Я подложил свернутый рулон под голову и улегся в тупом забытьи, глотая соленую горечь слез. С небывалой ясностью размышлял о Книге. Поможет ли кому-нибудь обрести правду? Увидеть прошлое? Понять причины поражений и возродить надежду?

Нет, даже ценой жизни я не отдал бы Книгу в руки Директора для мелких, как уверял, поправок и дополнений. Холодный песок дрожью пронизывал тело. В широко открытых глазах мельтешила темнота. По-видимому, я уснул; когда проснулся и пошарил под головой, стряхивая с волос песок, лестницы уже не было. Вытянули наверх? Незаметно забрали обратно? И вдруг я понял: лестницы здесь никогда не было, просто я надеялся выбраться с ее помощью, вот и появился в горячечном сне мучительный кошмар.

Из задумчивости меня вывел плевок — попало на лоб. Я стер слюну тыльной стороной руки и заорал, подняв лицо:

— Свиньи! Дайте мне только выбраться, такого пинка получите…

И вытер глаз — снова попали сверху. Наконец до меня дошло: там, на земле, прошел осенний ливень, вода просочилась в подземный ход, на потолке стянулись крупные капли и падают на меня. А мне казалось: вон высунулись бульдожьи морды и с брыл на меня капает слюна. Клянусь, даже слышал сопение приплюснутых носов, вынюхивающих меня, а возможно, прислушивающихся, бьется ли сердце, потому что, будь судьба немного доброжелательнее, при падении я мог бы убиться сразу.

Я поправил сумку и нащупал закрытую банку. Достал и начал поглощать римское варенье. Какой вкус! Какая спелая сладость слив-венгерок, яблочного желе! Я наслаждался зернистыми дольками груш и долго сосал набухшие изюмины… После варенья почувствовал себя лучше. Дом в саду, столь часто посещаемый не только героями моего сказа, показался мне желанным прибежищем.

Аромат терпкого крепкого чая. Тихая музыка из Касиной комнаты, у нее-то, пожалуй, и громкая — через две закрытые двери так отчетливо слышу ритмы. Осторожно ступает пес, стучит когтями по паркету, вот он мягко плюхнулся на пол. Теплая тяжесть кудлатой морды на моей ноге. И ему, и мне очень необходимо это чувство единства, стада.

Видно, я громко звал его: все ближе голос дочки, нетерпеливый лай пса, словно не камень нас разделял, а закрытые двери комнаты, где я работаю.

— Он здесь! — нежно посапывал Мумик. — Здесь наверняка…

— Папа! Что с тобой? Почему сидишь в темноте?

Дочка погладила меня по лицу, пальцами ощутила влагу.

— Ты плакал? Вылезай из своей норы, сделай небольшой перерыв. Они подождут… Мамонтенок ужасно злится, что ты не спускаешься ужинать, я боюсь ей и на глаза попадаться…

И это был не сон. Это было спасение. Мумик поставил передние лапы мне на колени, лизнул теплым языком доверительно, выражая радость.

Каська с Мумиком появились в самое время: останься я дольше узником на дне каменного колодца в ожидании голодной смерти, я и вправду потерял бы сознание… Столь велика сила фантазии.

Я встал, поправил на плече ремень. Сумка на боку, ложка, всунутая в наполовину опростанную банку, звякала о края.