Владимир Лесин - Генерал Ермолов

• Название: Генерал Ермолов
• Автор: Владимир Лесин
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5394-6

Генерал Алексей Петрович Ермолов — блистательный полководец, герой Отечественной войны 1812 года, успешный дипломат и суровый администратор. Его боготворили солдаты, им восхищались друзья и ненавидели враги, на него сделали ставку декабристы и… ошиблись. Он был человеком власти и порядка, но власть не доверяла ему. Почему? На этот и многие другие вопросы читатель найдет ответ в новой книге В.И. Лесина, представляющей собой самое полное на сегодняшний день жизнеописание этого выдающегося русского человека.

---

Все потом садятся… прапорщик не уступает места генералу. Приходит начальник штаба Кавказского корпуса Вельяминов… ему нет стула, и никто не уступает ему места

— Кто это — Иван Кузьмич?

— Это поручик, — и назвал знакомую фамилию… Мне это показалось очень странно»{654}. Воспоминания Паскевича в целом и приведенный фрагмент в частности преследовали цель представить Ермолова в максимально неприглядном виде. А получилось все наоборот, он нарисовал нам привлекательный образ военачальника, сумевшего создать в Кавказском корпусе демократическую атмосферу, исключавшую даже попытки заискивания младших офицеров перед старшими.

Можно, конечно, и так оценить ситуацию, сложившуюся в Кавказском корпусе. Но ведь можно и иначе, как совершенный развал воинской дисциплины и субординации. Одного приведённого примера вполне достаточно, чтобы подтвердить это.

Не знаю, тогда ли, раньше ли или позднее Алексей Петрович пустил гулять по свету остроту: «Паскевич пишет без запятых, но говорит с запятыми». Похоже, каждая эпоха выдвигает своего Цицерона на государственную службу, военную или гражданскую. И наша, как известно, не стала исключением… Чего стоит только одна фраза, ставшая крылатой: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Бедная Россия: почему здесь никогда не любили людей умных и честных? Подтверждением этого тезиса являются судьбы героев более позднего времени — Сергея Юльевича Витте и Петра Аркадьевича Столыпина, последних гениев романовской империи. Я не говорю уже о первой в мире социалистической империи…

Через три дня после Паскевича в Тифлис прибыли: Грибоедов, освобожденный из-под ареста по делу декабристов с «очистительным аттестатом», и Давыдов, желавший поступить на службу в Кавказский корпус Ермолова. Денис Васильевич свои впечатления от путешествия по Кавказу закрепил на бумаге с изяществом опытного литератора, может быть, с пристрастием.

Доехав до Кавказской линии, Денис Васильевич готов был убедиться в достоверности столичных слухов о глубоком расстройстве горного края, находившегося под управлением Ермолова, с детства уважаемого им человека…

Из воспоминаний Д.В. Давыдова;

«Но каково было мое удивление, когда я только коснулся границы стран, его управлению вверенных! И как удивление мое усиливалось по мере путешествия моего далее и далее. Я попал в другой мир! Я оставил тот, где ему поют анафему, и вступил туда, где только что не служат ему молебны!

Это — отец и покровитель всех от малого до великого, от бедного до богатого!

Вместо… возмущенных горцев, нашел я горцев, которые никогда не были смирнее; в нынешнем году не было даже слабых набегов, в десять-пятнадцать человек; вместо грузин, помогающих персиянам, увидел, как от одного слова Ермолова поднялись все на войну против общего врага. Даже дагестанцы, получившие фирманы для действий против нас, остались спокойными и прислали сии фирманы в оригинале Алексею Петровичу. Лишь провинции, занятые персиянами, отложились от нас, но потому только, что принуждаемы были к этому силой, и потому, что они магометане.

Между тем я уже нашел войска нами собранные и, хотя их было мало, Алексей Петрович, зная персиян, был уверен, что для отражения неприятеля этого достаточно… Он денно и нощно работал, распоряжался, приказывал и был так весел, тверд и свеж, как петербургский житель на вахтпараде.

Около семи тысяч человек было собрано против Аббас-Мирзы и около трех тысяч против сардаря Эриванского. Алексей Петрович хотел на днях отправиться к первому отряду, а вторым послал командовать Алексея Александровича Вельяминова. Дела задержали его в Тифлисе на несколько дней»...{655}

Приведенный фрагмент из воспоминаний Давыдова написан, конечно, с пристрастием. Автор пытается защитить двоюродного брата Ермолова от обвинений в том, что он не подготовился к войне, а когда она началась, проявил нерешительность; своей жестокостью вызвал озлобление горцев, которые, воспользовавшись вторжением персиян, якобы в едином порыве поднялись против русских.

Биограф проконсула Кавказа не может отмахнуться от этих обвинений только потому, что они исходили от его противников. Если не вникать в суть дела, то в чем-то можно согласиться с его критиками, скорее с хулителями. Да, узнав о вторжении персиян, главнокомандующий действовал очень осторожно. Денис Васильевич, конечно, лукавил, когда писал, что Алексей Петрович в это время «был так весел, тверд и свеж, как петербургский житель на вахтпараде». Для повседневной радости не было причин: русский поверенный в Тегеране Симон Иванович Мазарович не предупредил Тифлис вовремя о готовящемся нападении, царь сомневался в преданности генерала, а потому не прислал подкреплений.

В общем, было от чего прийти в уныние, отметил лет сто назад крупный кавказовед Евгений Густавович Вейденбаум. Другое дело, что неудачи русских на начальном этапе войны не были фатальными: уже через два месяца они, обладая теми же силами и той же ермоловской выучкой солдат, стали одерживать победы над персами.

Да, горянки не без причин пугали детей именем Ермолова. Бывало, он сжигал аулы, вешал в назидание другим горцев, уличенных в набегах на русские пограничные станицы и села, брал заложников, но делал это не чаще своих предшественников. Все это было, но только не в 1826—1827 годах. Не случайно, по-видимому, историки в это время не видят массового народного движения против русских{656}.

Да, весь мусульманский Кавказ восстал против русских, но это произошло одновременно с вторжением персиян, а не раньше. А пришли государь Ермолову хотя бы одну дивизию из резерва, и войны не было бы вообще, считали современники.

Блистательный историк-писатель новейшего времени Натан Яковлевич Эйдельман, чьи выводы мало зависели от идеологической ситуации, утверждал, что жестокость Ермолова вполне соответствовала той эпохе и тем обстоятельствам, при которых он служил{657}.

Мнение же об исключительной жестокости наместника основывалось на двух совершенно противоположных источниках.

Во-первых, оно исходило от самого Ермолова, который с удовольствием называл себя «проконсулом Кавказа» и живо рассказывал о том, что другие скрывали. На это обратили внимание ещё дореволюционные историки.

Во-вторых, оно исходило от государя Николая Павловича и генерала Ивана Фёдоровича Паскевича, считавших необходимым прежде дискредитировать знаменитого полководца, чтобы потом с легким сердцем отправить его в отставку{658}.

Когда в Тифлис прибыли Паскевич и Давыдов, Ермолов назначил их командовать войсками, направлявшимися против персиян. Обе стороны готовились к генеральному сражению, которое должно было состояться близ города Елизаветполя. Но прежде чем оно состоялось, князь Мадатов с отрядом в составе полутора батальонов пехоты, полка нижегородских драгун и двухсот казаков 3 сентября в пух и прах разнёс десятитысячный корпус принца Мамеда при Шамхоре, положив на месте и особенно во время преследования более полутора тысяч человек. Сам же лишился семи своих героев.

Поздравляя русских солдат и казаков с победой, карабахский армянин Мадатов, подкручивая огромные усищи, говорил:

— Вы, русские воины, я с вами никогда не буду побеждён; мы персиян не только здесь, но и везде разобьём. Ура!

— Ура-а-а! — разнеслось эхом по окрестностям. Ермолов был доволен. В письме к Мадатову он писал: «Как хорошо, что вы, любезный князь, положили начало

совершенно в подтверждение моего донесения о том, что я распорядился начать наступательные действия прежде прибытия генерала Паскевича. Они там думают, что мы перепугались и ничего не смеем предпринять! Происшествие сие порадует столицу, а я ожидаю донесения о взятии Елизаветполя»{659}.

Алексей Петрович не напрасно ожидал. Уже в ночь на 4 сентября Мадатов, желая захватить неприятеля врасплох в Елизаветполе, поднял войска и приказал выступать. Сам же с двумя сотнями казаков и двумя орудиями помчался вперёд. По пути он узнал от местных жителей, что неприятеля в городе уже нет, что гарнизон его был увлечён всеобщим бегством. Немного позднее стало известно, что комендант крепости Назар-Али-хан за трусость понёс самое позорное в Персии наказание: ему обрили бороду и, посадив на осла задом наперёд, возили по всему лагерю принца Аббаса-мирзы.

4 сентября князь с войсками вошёл в Елизаветполь. Значительную часть населения его форштадта составляли армяне. Они встречали освободителей хлебом-солью, фруктами, а их полководца обнимали за колени. Вечером во многих дворах звучали песни.

Победителям достались громадные трофеи, в том числе «жизненные припасы», в которых очень нуждались русские.