Вольфганг Киссель - Беглые взгляды

• Название: Беглые взгляды
• Автор: Вольфганг Киссель
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-86793-800-0

В европейских литературах жанр травелога (travelogue, англ. — повествование о путешествии) занимает центральное место с самого начала Нового времени. Эта книга предлагает широкий спектр новых прочтений русских травелогов первой трети XX века, охватывая произведения А. Чехова, В. Розанова, М. Цветаевой, О. Мандельштама, А. Белого, В. Шкловского, И. Эренбурга, Г. Иванова, М. Горького, А. Платонова. Основное внимание уделяется травелогам в границах или на границы советской империи, однако представлены и те, в которых речь идет о впечатлениях русских писателей в Западной Европе. Название «Беглые взгляды», с одной стороны, подразумевает историческое состояние бегства, в которое были ввергнуты люди вследствие Первой мировой войны, Октябрьской революции и Гражданской войны в России, с другой стороны — акцентирует эстетическую и поэтологическую «беглость» травелогов модернизма, их ассоциативный и коннотативный потенциал. Так возникает новый образ жанра травелога и его эволюции в русской литературе.

---

Нет сомнения, М. Бахтин назвал бы карнавальным этот образ реки с «умирающим и рождающим телом» и тем самым втянул бы в нечто переворачивающее, безостановочное, пролетающее мимо. Мобильность наблюдательного пункта на быстро плывущем вниз по реке пароходе соответствует подвижности воды. Во флюиде[202], который в слиянии семени и пота, крови и слез представляет розановский центральный архетип, соединяются, вслед за вейнингеровским определением еврейского как женственного, обозначение русского как женского[203], особенно в качестве femina-mater. Это женское начало оттесняет мужское (отечество) и ставит на его место Россию как родину-мать.

Во время путешествия по реке Розанов встречает русско-еврейскую супружескую пару. Молодой мужчина по фамилии Рабинович — учитель математики и физики, сын основателя русско-еврейского общества «Израиль Нового завета», которое приняло евангелистское вероисповедание (религиозный философ Владимир Соловьев приводил его как пример «моста» от иудейства к христианству[204]) — Жена его, напротив, русская. Здесь, как и в своем путевом отчете о поездке в Саров, Розанов выступает в качестве этнолога. Он описывает внешность, манеру поведения и образ мыслей обоих супругов, причем меняет местами хиазмы стереотипов: голубоглазый белокурый еврей и черноглазая русская женщина. И Розанов судит об этнических особенностях еврея и русской на основании их взаимоотношения: в совершенном противоречии своему всего через два года разыгравшемуся антисемитизму: он ожидает от их связи, в особенности от детей русско-еврейского происхождения, общей гениальной будущности. Розанов подчеркивает, что именно Христос разрушил препоны между религией и этносом и создал религию, годящуюся для всех народов. Мужчина еврейского происхождения служит доказательством тезиса, что евреи так же любят своих ближних, как христиане, и не думают причинять зло последним. И Розанов осуждает еврейские погромы, как осуждал их и позднее, после революции 1917 года.

Затем он описывает встречу с двенадцатилетней русской девочкой, написавшей стихотворение. В этом ребенке антрополог увидел предвосхищение будущей судьбы человека. Хотя в качестве источника текста назван журнал «Русское богатство» (С. 398), стихотворение в нем отсутствует. Так как создатель путевых записок и прежде изображал на палубе колесного парохода пятерых детей — своих собственных, — можно с легкостью предположить, что в качестве гимназистки выступила его дочь Таня, а текст воспроизводил одно из его ранних стихотворений. Во всяком случае, звучание, ритм и традиционное рифмообразование так напоминают розановское стихотворение «Поэту»[205], что позволяют и здесь предположить его авторство. В пользу такого предположения говорит и то обстоятельство, что Розанов вначале цитирует по памяти (причем с ошибками) своего поэтического кумира М. Лермонтова (С. 374)[206], а также приводит точный биографический факт: стихотворение было адресовано девятнадцатилетней девушке. Конечно, речь здесь идет о Юлии Алексеевне Каменской, учительнице музыки, первой гимназической любви Розанова[207].

На Дальнем Востоке заря загоралась.
Сегодня уснуть я всю ночь не могла.
То жизнь мне в венке из цветов улыбалась,
То терном колючим грозила и жгла.
О жизнь, не хочу я позорного счастья.
Твоих не прощу я обманчивых роз.
Хочу я свободы, свободы, свободы.
И знай, — не боюсь ни страданий, ни гроз.
Иди, я бороться с тобою готова,
Я жажду волнений, я жажду борьбы.
И пусть я паду за любовь, пусть паду я,
Не буду покорной рабыней судьбы.

(С. 397)

В качестве примера русского этнического поведения Розанов представляет еще одну молодую женщину, купеческую дочь, которая намеревается самоотверженно «идти в народ»: она хочет помочь больным в устье Волги бороться с холерой. Он заканчивает эту предпоследнюю часть своего путевого эссе вопросом, наиболее точно определяющим цель изображаемого:

И кто запишет эти подвиги? Кто знает о них? Я услышал и точнейшим образом передал первые строки тихого подвига. А сколько их, сколько среди горькой и благородной русской земли! И — клянусь, — как ни бедна и истерзана и, наконец, унижена теперь наша Русь, — я не захотел бы ни за что быть сыном какой-нибудь другой земли, кроме нее (С. 401).

В то время как Розанов в начале ее великого подвига «слышит» первые строки героического произведения (предполагается, что женщина заразилась холерой и тем самым пожертвовала собой), он придает литературный характер всему, что окинул своим беглым взглядом. Вопреки утверждениям спонтанности и аутентичности взгляда и мысли, его путешествия в пределах России предстают большими инсценировками, которые служат единственной цели: продемонстрировать видение счастья не угнетенного ложной цивилизацией человека в святом мире природы и роль русских как спасителей человечества в этом мире[208].

V. «Сердитый лебедь» и «зоологический» взгляд путешественника в душу природы

Наблюдение путешественника, которое должно быть его окончательным выводом, Розанов спрятал в очерке «О непорочной семье и ее главном условии» в своем двухтомнике «Семейный вопрос в России». Словно бы против всех розановских правил, здесь с географической точки зрения движение не идет вниз, а остается на одном и том же уровне; разве только мы сможем увидеть спуск в выходе путешественника из повозки. Рассказчик изображает перерыв в странствии для утоления жажды из источника; по инициативе кучера, путь лежит к «сердитому лебедю»[209], обитающему в одном из прудов. Этот лебедь потерял свою подругу и вел себя так, что Розанов истолковал это как начинающееся психическое заболевание; казалось, птица лишилась всякой свободы движений. И это напоминает путешественнику о необыкновенной книге В. Вундта «Душа человека в животных»[210]. Лебедь потерял свою подругу уже четыре года назад и не принял другую взамен. С тех пор он ведет себя агрессивно по отношению к людям.

Сам Розанов находит необъяснимым то обстоятельство, что в его воспоминаниях вместо удивительных крымских впечатлений — лимонов над головой и кипарисовых рощ у ног, дворцов древних властителей и их картинных галерей — остался и навсегда останется только один сердитый лебедь: «Но этого прекрасного лебедя, истинное чудо рук Божиих, не могу никогда забыть. В самом деле: мне показалось, что я прошел перед чудом природы»[211]. Здесь более всего удивляет отождествление Бога и природы. Лебедь — чудесное творение их обоих. Ярко выраженное «очеловечивание природы», диаметрально противостоящее богочеловечеству В. Соловьева, Розанов понимает как поставленный с ног на голову дарвинизм. Не животное стало человеком в ходе своей эволюции, но человек постоянно присутствовал в животном. Тезису Дарвина «человек это животное» Розанов противопоставил антитезис: «И животное человек»[212]. Поражает его конечный вывод: «Есть все причины не для отрицания Бога, но для утучения молитв Ему»[213]. Истинный Бог всегда пребывает в полной гармонии с природой. Путешествия Розанова привели его в конечном итоге к природе, чтобы укрепить веру в нее.

Его путешествие в природу аналогично книжному путешествию в древнеегипетское прошлое. Как путешествие в природу, вслед за паулизмом, взглядом открывая телесность, обнаруживает слабое место христианства[214] и пытается через срыв в реальность наполнить его языческим материалом, так путешествие в историю культуры, наряду с античной Грецией и иудейско-христианским Иерусалимом, должно было создать перед каждым социальным грехопадением мнимо-аутентичную первую ступень восточно-европейской культуры — райский древний Египет. Однако русские путешествия, так же как культурные или «природные» путешествия Розанова, вместо того чтобы вести к единению знания и веры, вели к литературному одиночеству. Гнездарь, несмотря на все придуманные и реальные путешествия, находится в конечном итоге в «гнезде»[215].

Проект квазиаутентичной, постепенно возникающей «первой культуры»[216], которая противостоит «другой» — обжигающей, стремительной, принуждающей и потому терзающей, — Розанов восстанавливает в рассказе о путешествии, озаглавленном «В Владимирском соборе», и включает в свой путевой отчет о посещении Киева. Розанов писал его во время путешествия в Киев (6–14 сентября 1911 года) по заданию редакции «Нового времени» в связи с покушением на российского председателя Совета министров П. А. Столыпина. Выстрел эсера еврейского происхождения Дмитрия Григорьевича Богрова в киевском оперном театре, который изменил направление русской истории, ибо положил конец смелым реформам Столыпина, стал для Розанова толчком к будущей ненависти к евреям, живущим в России[217].