Агустин Яньес - Перед грозой

• Название: Перед грозой
• Автор: Агустин Яньес
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1983

Роман прогрессивного мексиканского писателя Агустина Яньеса «Перед грозой» рассказывает о предреволюционных событиях (мексиканская революция 1910–1917 гг.) в глухом захолустье, где господствовали церковники, действовавшие против интересов народа.

---

Когда донья Кармен и Виктория вернулись к нему, то нашли его лежащим ничком на полу; он чуть слышно пел «Летанию святых», временами с усилием выкрикивая: «Святая Мария Магдалина, святая Инесса, святая Сесилия, святая Агуэда, святая Анастасия, все святые девы и вдовы…» А почувствовав, что в комнату вошла Виктория, он повысил голос, и слова вырывались у него из горла тяжелым хрипом: «…девы и вдовы… я буду осужден из-за вас, по вашей вине, предвижу это, ведь господь не возжелал, чтобы я умер как мученик, как монах, как отшельник и поднялся на небо новым светом субботней зари в тот час, когда, словно утренняя звезда, загорается свеча, вся благоухающая ладаном, и во мраке — lumen Christi — блестят три таинственные свечи таинственного канделябра, и благословляют воду для купели! Уходите! Оставьте осужденного! Я чувствую, как начинаю гореть изнутри, и в этом виновны вы, вы и сеньор приходский священник; уходите, Виктория, пусть она уйдет! libera nos, Domine, te rogamus, audi nos, ab omni malo, ab omni peccato, a morte perpelua, in die iudicii, ut nobis parcas, ut nos exaudire digneris… — И снова начал: — Святой Михаил, святой Гавриил, святой Рафаэль… святой Сильвестр (Иегова будто святой Сильвестр… Я погиб!.. Он смилостивился надо мной!)… vere beata пох… Осужденный при жизни! Уходите!»

Припадок привел всех в ужас. Донья Кармеп упала в обморок. Бедпяга дон Альфредо — и всегда-то робкий и несчастный — вызывал жалость своим восковым, прозрачным лицом. Викторию увиденное потрясло: она стояла без кровинки в лице и вся дрожала, но все же ей пришло в голову вызвать сюда кого-нибудь из священнослужителей, успокоить больного. «Да, да, — отвечал, как во сне, дон Альфредо, — но только не падре Исласа, потому что именно его придирчивость всему виной, а падре Рейеса тоже нельзя — при одном взгляде на него больному станет еще хуже; падре Видриалес — тоже не годится…» И в конце концов дон Альфредо так и не двинулся с места и, бледный как воск, продолжал слушать сбивчивые крики сына. «Я осужден по вине приехавшей, по вине сеньора приходского священника, тщетно я пытался бежать, пытался умереть на рассвете в субботу, чтобы воскреснуть в освященной купели, в освященной свече, в трех свечах канделябра, господь не захотел смилостивиться падо мной, и вот я осужден, у меня горят все внутренности, и руки, и голова, не приближайтесь ко мне…»

3

Во вторник — тревога. Прибыл пикет жандармов. Улицы унылы, как никогда. Лавки закрыты. Мало-помалу распространился слух, что жандармы сопровождают нового политического начальника.

Дон Роман Канистран уволен. Снова начинать с кем-то другим, да еще неизвестно, что у него за идеи, ведь он наверняка подослан, навязай этими либералами из Теокальтиче!

4

Четверг — почтовый день, и, несмотря на прибытие нового политического начальника, падре Рейес отправился выполнять одну из своих приходских обязанностей — проверить, что делается в почтовом агентстве; и прежде всего узнать, какие газеты получены для местных жителей. Прибыл какой-то пакет на имя нового представителя власти, и падре Рейес обеспечил себе возможность проследить, куда и кому в дальнейшем будут направлены полученные бумаги. Не считая тех, кто так или иначе находится на содержании властей, один только Дамиан Лимон сблизился с новым начальником, lie исключено, что тот не дурак выпить. Проверка почты по пролила света на тайную деятельность либеральных и спиритических центров, однако следует иметь в виду, что погонщики перевозят много частной корреспонденции, а поскольку они любят прикидываться недоумками, то из них не вытянешь, что они привезли и что увезли; с другой стороны, это их работа, и она им помогает ускользнуть от расспросов; Дом покаяния они не посещают и нипочем не заставишь их бывать на наставлениях, — как тут потребовать от них сотрудничества на духовное благо народа; это они доставляют сюда спиртные напитки, привозят веселых женщин (говорят, что по меньшей мере две из них уже вернулись в проклятый квартал, а ведь только наступил пасхальный четверг); погонщики выполняют всякие тайные и предосудительные поручения, поддерживают опасные и внушающие тревогу отношения, они угрожают спокойствию селения — разносчики заразы, связанные с другими селениями, со столицей, с миром — врагом христианских душ.

Пришло письмо для Микаэлы, «до востребования». («Некие влиятельные лица из Мехико, которым я не мог отказать, предложили мне сопровождать их до Чапалы[76], а кроме того, оказалось крайне трудным найти кого-нибудь, кто довез бы меня, и вот с грустью мне пришлось отступиться от мечты достигнуть заветной цели моего путешествия… Как мне хотелось бы побывать с Вами в Чанале, чудеснейшем рае, который нельзя сравнит! ни с какими другими мне известными местами, мне выпало счастье любоваться восхитительными лунными ночами и волшебными сумерками!.. Вопреки своему желанию, волей-неволей, мне приходится возвращаться сегодня в столицу…»)

5

Только что осиротевшие, они один за другим начали думать, — особенно в час молитв по покойной, не осмеливаясь, однако, поделиться друг с другом своими мыслями, в силу разных, но все же сходных причин, — начали думать, не придется ли ему опять жениться и так ли скоро, как в первый раз, он, в его возрасте, лишит кого-то невинности.

В понедельник селение проснулось и все утро слушало гулкие удары колоколов, звонящих на всех колокольнях, будто умер сам папа или архиепископ. И нашлись такие, кто уже забыл о донье Анастасии, скончавшейся три дня назад, и спрашивал: кто это? по ком это? но ком это звонит колокол? Были и такие, что подумали, не сеньору ли приходскому священнику пришел последний час. Но были и такие, что — разумеется, втихомолку — посмеивались над заупокойным звоном, которому уже давно вышел срок.

По случаю прибытия жандармов и нового политического начальника во вторник всем хотелось повторить вчерашний заупокойный звон, но царила такая тишина, словно и сами звонари ушли в мир иной.

6

В субботу была проведена, согласно уставу, ассамблея Дщерей Марии. И катехизис. Ассамблея вызвала интерес, поскольку в течение всей недели не было никаких собраний; во вторник не приглашали из Братства покровительства бедным, в среду — из Общества святого Висенте, в четверг — из Апостольского братства, в пятницу — из Благостной кончины. Не было и занятий хора. Дни проходили еще тоскливее, чем раньше: все устали и были угнетены наступившими буднями, столь непохожими на праздники. Всем было грустно, что праздники кончились. Серая пасха. Шум работы — замедленный, ленивый. Петушиное пенье, мычание скота, лай собак — тоже вялое, глухое, дремотное. И колокола.

Родригесы не пошли на поминальную службу по донье Таче. Решили пренебречь. А Микаэла задумала сделать Дамиана орудием своей мести: странно, что раньше она его не замечала, а ведь он как раз то, что надо.

Нового политического начальника, говорят, зовут Элиодоро Фернандес, — говорят, не дурак выпить и любит похваляться своими подвигами.

Они вернулись с Севера

1

Семена сорняков приносит ветер, а эти сорняки появляются сами по себе, но вреда от них куда больше, чем даже от погонщиков. (О кровавых раздорах в семьях, на полях и говорить не будем. И еще неизвестно, что хуже: их отсутствие пли возвращение.) «Хуже, что они возвращаются», — считает большинство. «И то, что они заработали, пользы не приносит». — «Возомнят о себе, и родной край им уже не по вкусу». — «Многие и работать здесь не хотят, дескать, какая здесь работа, на все пальцем указывают, все осуждают». — «Дурной пример всем подают, смеются над верой, родиной, обычаями», — «Сеют зависть, убивают любовь к земле, соблазняют других покинуть это нищее, грязное селение». — «Это они занесли сюда идеи масонства, социализма, спиритизма». — «И неуважение к женщинам», — «Все они — пустомели». — «Развращенные». — «Драчливые». — «Вот-вот, самое главное — драчливые». — «Бога не боятся — о чем еще можно говорить?» — «И чем их больше, тем больше они отравляют всем жизнь, никому не дают покоя: богачам — за то, что богачи; беднякам — за то, что бедняки; все им мешают и стоят им поперек дороги». — «Несчастный народ, несчастная страна». — «Только они — самые мудрые, самые отважные, и почему? Лишь потому, что примешивают какие-то чужие словечки к нашему христианскому языку, а ведь читать все равно не умеют, как и тогда, когда уезжали отсюда». — «А уж коли у них золотые зубы вставлены, так они готовы в любую минуту пустить их в ход». — «Щеголяют тупорылыми ботинками, фетровыми шляпами, широкими штанами да сорочками с манжетами и блестящими запонками». — «Волосы напомажены, как у заправских франтов, подбородок бритый, а сами косматые». — «А усы не одобряют». — «Шуты гороховые». — «Да еще какие, вон пасынок дона Педро Рубио, бедняга, даже забыл, что такое атоле[77]». — «Плетку небось не забыл». — «Шуты». — «Что меня выводит из себя, так это их манера хохотать во всю глотку и сплевывать сквозь зубы». — «А разговаривают как — похоже, забыли и язык, которому родители учили». — «Они доведут нас до гибели; предатели они, вот кто, не знаю, право, по злому ли умыслу либо по глупости, но, по-моему, выслуживаются они перед этими гринго, а те их засылают к нам, чтоб с их помощью забрать у нас оставшуюся землицу, которую гринго не могли зацапать в прошлые разы». — «Чего уж никак не могу понять, так это почему женщины вокруг них так и вьются».