Питирим Сорокин - Человек. Цивилизация. Общество

• Название: Человек. Цивилизация. Общество
• Автор: Питирим Сорокин
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Культурология
• Год: 1992
• ISBN: 5-250-01297-3

В сборнике впервые осуществлена попытка дать целостное представление о творчестве одного из основоположников русской и американской социологических школ — Питирима Александровича Сорокина (1889–1968). В издание включены сочинения по культурологии, социально-политической, социологической и философской проблематике, написанные в России, а также переводы наиболее известных работ, отражающих почти полувековой период его исследований в США.

Адресуется всем интересующимся историей, философией и социальной мыслью XX века.

---

В библиотеке Думы встретился с господином Набоковым, который ознакомил меня с проектом Заявления Временного правительства. В нем декларировались все свободы и гарантии граждан и солдат. Россия становилась самой демократической и самой свободной страной мира.

— Что вы по этому поводу думаете? — гордо спросил он меня.

— Восхитительный документ, но…

— Что но?

— Боюсь, что он слегка расплывчат для революционной поры и самого разгара мировой войны, — вынужден был констатировать я.

— У меня тоже есть некоторые сомнения, — отвечал он, — но я надеюсь, что все будет хорошо.

— Мне остается лишь присоединиться к вашим надеждам.

— Сейчас я намерен составить Декларацию об отмене смертной казни, — продолжил Набоков.

— Как! Даже в армии! И в военное время?

— Да!

— Но это же безумие, — воскликнул кто-то из присутствующих. — Только лунатик может рассуждать о подобном в этот час, когда офицеров безжалостно забивают, подобно овцам. Мне столь же ненавистен царизм, как и любому другому, но я сожалею, что он пал именно в этот час. На свой лад, конечно же, но ему все же лучше было известно, как управлять государством, чем всем этим мечтательным болванам.

Что касалось меня, то я чувствовал его правоту.

Старый режим, без сомнения, уничтожен. И в Москве, и в Петрограде народ гулял, как на Пасху. Все славили новый режим и Республику. «Свобода! Святая Свобода!» — раздавалось повсюду. «Замечательная Революция! Бескровная Революция! Чистая, подобно хитонам безгрешных ангелов!» — услышал я как-то от марширующих по улице студентов.

Все это правильно, конечно. Кровопролитие пока еще не становилось устрашающим. Если не последуют новые жертвы, то наша революция сможет войти в историю как Бескровная Революция.

Раз свобода, то все позволено

Старый режим был упразднен по всей Руси, и мало кто сожалел по этому поводу. Вся страна ликовала. Царь отрекся сам и отрекся от имени своего сына. Великий князь Михаил отказался от престола. Временное правительство было избрано, его манифест стал одним из самых либеральных и демократических документов из числа когда-либо принятых. Все царские чиновники, от министров и до жандармов, были смещены с постов и заменены на преданных республике людей, поскольку не было сомнений, что отныне у нас воцарилась республика. Большинство людей надеялось, что теперь-то уж нас ожидают грандиозные военные успехи. Все — солдаты, служащие, студенты, просто граждане и крестьяне — были полны социальной активностью. Крестьяне привозили в города и в места дислокации воинских подразделений зерно, а подчас отдавали его бесплатно. Полки и группы рабочих несли транспаранты: «Да здравствует революция!», «Крестьяне к плугу, рабочие к станку, солдаты в окопы!», «Свободные народы России, защитим Родину и Революцию!»

— Смотрите, сколь прекрасны эти люди, — восхищался один из моих друзей, обращая мое внимание на одну из подобных демонстраций.

— Действительно, может показаться, что все в порядке. — ответил я.

Но, успокаивая себя тем, что все в порядке, я не мог закрывать глаза на многие реалии. Рабочие, несшие лозунг «Рабочие к станку и прессу!», на самом деле отказывались от работы и проводили большую часть своего времени на политических митингах. Они требовали восьмичасового рабочего дня, а нередко — и шестичасового. Солдаты, явно готовые к сражениям, вчера, к примеру, отказались выполнять приказ, под предлогом, что для защиты революции Петроград нуждается в их помощи. Именно в эти дни поступала информация о крестьянских захватах частных усадеб, грабежах и поджогах. На улицах нередко можно было встретить пьяных людей, непристойно ругающихся и горланяших: «Да здравствует свобода! Раз свобода, то все дозволено!»

Проходя возле Бестужевского женского университета, я обратил внимание на толпу веселящихся и отчаянно жестикулирующих людей. В тени ворот, прямо на открытом месте никому не известные мужчина и женщина вели себя самым непотребным образом. «Ха, ха! веселилась толпа. — раз свобода, то все позволено!»

Прошлой ночью мы провели первое собрание старых членов партии эсеров в составе двадцати — тридцати лидеров, которым всецело можно было доверять. Я отверг предложение экстремистского крыла и постарался уговорить собравшихся принять резолюцию о поддержке правительству. Резолюция была принята большинством голосов с характерной оговоркой: «Предоставить возможность правительству строго придерживаться своей программы». Собрание вновь продемонстрировало для меня, что равновесие умов даже среди старых и надежных членов партии стало нарушаться. Если это происходит с такими людьми, что тогда говорить о толпе? Воистину мы вступили в критический период нашей истории, даже более критический, чем я мог предположить.

Сегодня состоялось еще одно собрание лидеров эсеров. Нужно было основать новую газету и назначить редакторов. Разгоряченная дискуссия снова продемонстрировала наличие двух группировок внутри партии: социал-патриотов и интернационалистов. После длительных и довольно утомительных дебатов пять редакторов газеты «Дело народа» были выбраны. Ими стали Розанов, Иванов-Разумник, Мстиславский. Гуковский и автор этих строк. Тогда мне трудно было даже вообразить, как нам удастся прийти к соглашению относительно направленности газеты: Гуковский и я представляли собой умеренных социал-патриотов, остальные интернационалистов.

Вот оно и свершилось! На самом первом заседании, посвященном выходу газеты, мы убили пять часов в бесплодной дискуссии. Статьи, поддерживаемые интернационалистами, наотрез отметались нами, и наоборот, все наши статьи были отвергнуты ими. Трижды мы покидали залу, где заседали, и каждый раз вновь в нее возвращались. Наконец мы приступили к считыванию редакционных статей, безжалостно редактируя наиболее яркие места каждой из них. В результате умеренные и радикальные статьи были обесцвечены, при этом, однако, они так и не потеряли своего противоречивого характера. Благое начало! По выходе в свет «Дело народа» стала газетой, в которой в одной статье провозглашается то, что отрицается в другой. Такое положение дел должно было прекратиться, и это мы все понимали. Все монархические газеты были запрещены, а помещения, занимаемые ими, конфискованы. Социалисты соглашались с таким поворотом событий, однако как это сочетается со столь пылко провозглашаемой им свободой печати и слова? Как только «честолюбивый долг уплачен», радикалы становятся еще более деспотичными, чем консерваторы. Власть провоцирует тиранию.

На собраниях рабочих я все чаще слышал требование прекратить войну. Идеи, витающие в воздухе, относительно того, что правительство должно быть социалистическим и что немедля следует устроить общую бойню всех эксплуататоров, быстро распространились среди людей. Любая попытка будь то инженеров или предпринимателей установить дисциплину на заводах, дабы как-то поддержать уровень производства или уволить уклоняющихся от службы, тотчас определялась как контрреволюционная. Среди солдат ситуация была не лучшей. Подчинение и дисциплину как рукой сняло.

Что же касается мужиков, то и они стали терять спокойствие и, казалось, вот-вот присоединятся к Советам. Господи помилуй! Тем временем эти авантюристы, сами избравшие себя в депутаты от солдат и рабочих, эти узколобые интеллектуалы продолжали разыгрывать драму революции, нацепив на себя маски французских революционеров. Разговоры, разговоры, бесконечные разговоры. Вся их энергия уходила на подрыв Временного правительства и подготовку «диктатуры пролетариата». Советы вмешивались везде и во все. Их действия приводили лишь к дезорганизации и развязыванию самых диких инстинктов толпы.

Правительство? Лучше ничего не говорить об этих людях. Они были высокого самомнения и идеалистически настроены, они не знали даже основ грамоты науки управления. Они не всегда сознавали, что творят, а если и знали, чего добиваются, то никогда не доводили начатого до конца.

Сегодня проходили похороны погибших за дело революции. Великолепный спектакль! Сотни тысяч людей несли тысячи красных и черных стягов, расписанных словами: «Слава тем, кто погиб за Свободу!» Восхитительная музыка — голоса и оркестры — сливались в едином погребальном гимне. И при этом совершенный порядок, дисциплина в течение часов, пока процессия продвигалась по улицам. На лицах марширующих читался торжественный, духовный подъем. Такая толпа взволновала меня; все это было так по-человечески.

Сегодня же наступила моя очередь главного редактора «Дело народа». Газета ушла в набор около трех часов ночи, и я, как обычно, отправился домой пешком. Улицы были не столь людными, как прежде, и поэтому легче было заметить происшедшие изменения в Петрограде за месяц революции. Картина не радовала. Улицы были захламлены бумагой, грязью, навозом, шелухой от семечек. Круглые окна многих домов были заложены бумагой. На всех углах города солдаты и проститутки вели себя с «революционной непринужденностью».