Питирим Сорокин - Человек. Цивилизация. Общество

• Название: Человек. Цивилизация. Общество
• Автор: Питирим Сорокин
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Культурология
• Год: 1992
• ISBN: 5-250-01297-3

В сборнике впервые осуществлена попытка дать целостное представление о творчестве одного из основоположников русской и американской социологических школ — Питирима Александровича Сорокина (1889–1968). В издание включены сочинения по культурологии, социально-политической, социологической и философской проблематике, написанные в России, а также переводы наиболее известных работ, отражающих почти полувековой период его исследований в США.

Адресуется всем интересующимся историей, философией и социальной мыслью XX века.

---

Любопытный эпизод, происшедший на съезде, связан с появлением там Ленина. Взобравшись на подмостки, он театральным жестом сбросил с себя плащ и стал говорить. Лицо этого человека содержало нечто, что очень напоминало религиозный фанатизм староверов. Он был достаточно скучным оратором, и его попытка возбудить большевистский энтузиазм в массах полностью провалилась. Его речь была принята холодно, а персона встречена даже с некоторым озлоблением, так что он вынужден был покинуть съезд с явным провалом. После этого большевистская «Правда» и другие интернационалистические газеты возобновили нападки на съезд, обвиняя его в мелкой буржуазности и называя его «цитаделью» социал-патриотов. Ну да ладно, это их дело.

Съезд завершал свою работу голосованием за создание Крестьянских Советов, выбором депутатов, исполнительного комитета и представителей в другие избирательные органы. Я был избран в качестве члена исполнительного комитета и делегирован на «Комиссию по разработке Закона о выборах членов Учредительного Собрания».

По пути домой я проходил мимо виллы Кшесинской, захваченной большевиками и используемой ими в качестве штаб-квартиры. День ото дня ораторы выступали с балконов дворца перед толпами рабочих и солдат. Все попытки правительства изгнать захватчиков из дворца оканчивались неудачами. Дворец Дурново, оккупированный анархистами столь же нелегально, как и другие виллы, охранялся преступниками, именовавшими себя анархистами или коммунистами. Тщетно суды предписывали захватчикам покинуть эти здания, столь же тщетно отправлял свои предписания и министр юстиции. Ничего изменить не удавалось. Я остановился перед виллой Кшесинской, чтобы послушать. Ленина. Воистину он слабый оратор, но мне казалось, что этот человек может пойти далеко. Почему? Да потому, что он был готов поощрить толпу на любое насилие, преступление, жестокость, на которые в создавшихся деморализованных условиях люди и так были готовы.

— Товарищи рабочие, — продолжал свою речь Ленин, — отвоевывайте фабрики у предпринимателей! Товарищи крестьяне, берите землю у врагов ваших, помещиков! Товарищи солдаты, прекращайте войну и возвращайтесь домой. Заключите мир с немцами! Бедняги, вы умираете с голода, когда вокруг вас плутократы и банкиры. Почему бы вам не захватить все эти богатства? Грабьте награбленное! Безжалостно громите весь этот капиталистический мир! Покончите с ним! Покончите с его правительством! Покончите с войной! Да здравствует социалистическая революция! Да здравствует классовая война! Да здравствует диктатура пролетариата!

Подобные речи всегда находили жаркий отклик. Вслед за Лениным выступал Зиновьев. Что за неприятная фигура, этот Зиновьев! В его высоком женоподобном голосе, внешности, толстой фигуре, во всем сквозило нечто одиозное, жестокое; он был безусловно дегенеративная личность. Ленин нашел себе прекрасного ученика в этом человеке.

Прослушав их около часу, я пересек Троицкий мост и побрел в сторону своего офиса. День был прекрасный. Солнце ярко блистало, и в Неве отражалось безоблачное небо. Но душа моя была темна. Эти люди, я знал это наверняка, предвещали страшные вещи. Будь я в правительстве, я бы, без сомнения, арестовал их. Несчастный Керенский вынужден делать все, что он в силах. Он сопровождает одну красноречивую речь другой, однако диких зверей нельзя остановить речами, пусть даже и красноречивыми. В городах распространился голод, работу найти было все труднее. Должно заметить, что пропагандистски газета «Правда» была блестящим изданием. Особенно хороши были саркастические статьи Троцкого, в которых он, высмеивая, глумился над своими оппонентами. И я был в их числе. Великолепная сатира.

Советы крестьянских депутатов оставались последним надежным бастионом. Большинство из мужиков, представлявших крестьянство, умудрялись все еще сохранять в себе интеллектуальное равновесие.

26 мая 1917 года был днем моей женитьбы. Это было поистине революционное бракосочетание. После церковного венчания, на которое, кстати, я прибыл прямо с одного важного собрания, мы с женой и друзьями устроили получасовой легкий завтрак, после чего я вновь поспешил на очередное заседание. Только в периоды войны или революций могут случаться подобные вещи. Вечером я послал революцию к дьяволу и вернулся домой к своей возлюбленной. Вихрь все приближался, но в тот день я был счастлив.

Сегодня профессор Масарик из Праги посетил меня в моем офисе. Какое удовольствие беседовать с разумным, интеллигентным, серьезным и широко мыслящим человеком. Мы обсудили чешскую проблему, о которой я в то время писал. Безусловно, с такими лидерами, как Масарик, Чехословакия вновь обретет независимость. Об этой нашей надежде мы написали в «Воле народа».

Работа в Советах крестьянских депутатов шла своим чередом и вполне успешно. Принципиальные вопросы будущей России — аграрная реформа, конституция, организация правительства, защита страны и т. п. — получили пробные решения. Собрания Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов шли порознь. Старые Советы поначалу пытались установить свой контроль, но теперь было ясно, что крестьянская организация вполне самостоятельна. В зале Думы члены крестьянских Советов занимали правую сторону, левую же занимали группы, большевиков, интернационалистов и левых эсеров. Стоило нам войти в залу, как «красные» начинали насмешливо приветствовать нас выкриками: «А вот и мелкая буржуазия идет!» Мы платили им тем же: «А вот там предатели!»

Наступил серьезный кризис. Пока заседал исполнительный комитет Совета крестьянских депутатов, нас внезапно информировали по телефону, что большевики организовывают на следующее утро вооруженную демонстрацию солдат и рабочих с требованием: «Долой капиталистическое правительство!» Не было сомнений, что подобная демонстрация будет означать падение Временного правительства и конец наступательных операций на фронте. А значило это также и гражданскую войну и кровопролитие. В противовес их акции мы проголосовали за организацию невооруженной демонстрации, запланированной на следующую неделю. Тем самым мы постарались пресечь попытку проведения вооруженной демонстрации. На следующее утро «Правда» анонсировала согласие большевиков принять участие в нашей мирной демонстрации. На этот раз мы выиграли, но я опасался, что в следующий раз победа будет на их стороне.

Вечером в городе произошли стычки и совершены были несколько убийств. Красный подол революции все более и более приобретал кровавую окраску. Голод возрастал.

Наступательные операции на фронте попервоначалу пошли удачно, и мгновенно настроение людей резко поднялось. Патриотические демонстрации заполняли улицы, популярность Керенского существенно возросла. Большевики на время были оттеснены.

Но вот и катастрофа. Наша революционная армия разгромлена. В сумасшедшей панике армия развалилась, разбредаясь во все концы и разрушая все на своем пути: убийства, насилие, погромы полей, деревень и всякое такое. Никакой дисциплины, никакого подчинения, никакого милосердия ни по отношению к ни в чем не повинным женщинам, ни к простым гражданам. Генерал Корнилов и Б. Савинков требовали восстановления смертной казни для дезертиров. Увы, тщетно! Бессильное правительство и Советы даже в такую минуту опасности не могут действовать. И вновь начали превалировать большевики и анархия.

Сегодня произошло серьезное событие. На митинге, организованном «бабушкой» Брешковской, Савинковым, Плехановым, Чайковским и мною, аудитория солдат и рабочих внезапно взорвалась свистом и угрозами лидерам революции. Мученики Брешковская и Чайковский были осыпаны эпитетами типа «предатели!», «контрреволюционеры!». Мгновенно вскочив на ноги, Савинков прокричал: «Кто вы такие, чтобы именовать нас таким образом? Лодыри! Что вы сделали для революции? Вовсе ничего. Чем вы когда-либо рисковали? Ничем. А эти люди (указывая в нашу сторону) мучались в тюрьмах, голодали, мерзли в Сибири, каждый раз рискуя собственной жизнью. Именно я, а не кто-либо из вас бросил бомбу в царского министра. Я, а не кто-либо из вас слышал смертный приговор, вынесенный мне царским правительством. Как смеете вы обвинять меня в измене революции? Кто вы, как не толпа безмозглых бездельников, замысливших разрушить Россию, революцию и тем самым самих себя?!»

Этот взрыв гнева впечатлил и несколько охладил пыл собравшихся людей. Но было ясно, что именно в такие минуты все великие революционеры переживают трагедию. Об их преданности делу и самопожертвовании вдруг все забывают. В сравнении с «мартовскими» старые революционеры воспринимаются уже как реакционеры, отставшие от времени.

— Думали ли вы о себе когда-либо как о контрреволюционере? — спросил я у Плеханова.