Влад Савин - Страна Гонгури. Полная, с добавлениями

• Название: Страна Гонгури. Полная, с добавлениями
• Автор: Влад Савин
• Жанр: Альтернативная история

Страна Гонгури.

Мир — прекрасный и яростный? Где Любимый и Родной — так называют Вождя, сказавшего — пусть лучше умрут десять невиновных, чем уйдет от расправы один враг революции.

Мир, где про историю НАШЕЙ революции один из персонажей говорит: «И еще — тот мир более приземленный, мягкий, сглаженный, что ли… А мы для них — мечта романтиков, мир прекрасный и яростный, без полутонов, не верь что в Зурбагане высохли причалы! — там нет Зурбагана, это у них как вымышленный город мечты»

Верной дорогой идете.

Продолжение Страны Гонгури. Та же страна, тот же Вождь.

Особенности революционной охоты.

Еще двадцать лет после «Верной дорогой идете..» Революция должна уметь защищаться! И нападать? Даже АБСОЛЮТНОЕ прогрессорство, модернизация — еще не гарантия победы. Нужно — что-то еще. Что?

---

— Обученные, гады — подумал комиссар — ничего: и не таких били! С осторожностью — ведь боятся нас, даже безоружных!

— Не бойсь! — сказал ефрейтор — сперва вас спросят: коммунисты вы, или как? Мы не звери, лишнего греха не берем. Если не партийцы — может быть, еще поживете.

— Не поживут — сказал сержант — у обоих билеты нашли. У того партийный, у меньшого «сокола». Языки развяжут — в конце просто по пуле. А будут долго упорствовать — долго и помирать!

На месте сарая было пепелище. Сгорели еще две избы, забросанные гранатами вместе с защитниками; однако видимых следов ночного боя было на удивление мало. Скрытый яблонями, стоял восьмиколесный броневик, направив на дорогу ствол крупнокалиберного пулемета; двое солдат в пятнистом сидели и курили, свесив ноги в десантный люк. Еще один броневик перегородил улицу с другого конца деревни; солдаты сноровисто таскали канистры с бензином; кажется, какая-то техника стояла еще и за домами — видно было плохо. Занятые делом, пятнистые солдаты с автоматами мелькали по деревне то здесь, то там, заходили и выходили из домов, стояли у колодца, о чем-то говорили с мужиками. Амбар, куда сложили вчера собранное, был открыт, и там толпились мужики и бабы, волоча припасы по домам; стоял шум, вспыхивали споры, кто-то кого-то брал за грудки, замахивался кулаком. Бесчинства и разбоя не было видно — хотя солдатам армии эксплуататоров-буржуев полагалось грабить, насиловать, жечь и убивать, а трудовому народу — бросаться на врагов с вилами и топорами, или хотя бы сверкать ненавидящими взглядами, сжав кулаки.

— Товарищи, что же вы! — крикнул вдруг Гелий толкущимся мужикам — бейте белопогонную сволочь, чем можете: лучше умереть, чем жить в рабстве!

Никто не ответил — кто-то отвернулся, а кто-то усмехнулся злорадно. Гелий ждал за свои слова удара — или даже пули. Но ефрейтор лишь сказал лениво:

— Глотку не рви! На допросе сгодится. Еще орать будешь — горло сорвешь. Или просить — чтобы добили.

— Командир наш сначала всегда вежливо — усмехнулся сержант — будто интересно ему, совесть у вас еще осталась? «Вы в самом деле коммунист — или вас оговорили?» Послушает — а затем такое прикажет, что даже нам, грешным и все повидавшим, иногда не по себе. Не звери мы — бывает, честно предлагаем: отречешься, в подтверждение тайну какую выдав, или своего в расход — отпустим под слово больше против нас не идти. А коль уж сам выбрал иное — наша совесть чиста. Сам знал, на что шел.

Их подвели к церкви — тому же месту, где вчера крестьяне слушали речь. На ступенях церковного крыльца сидел человек в таком же пятнистом, как все солдаты — лишь с висящим на поясе парабеллумом и офицерским планшетом. Лицо его было страшным — похожим на оскаленный череп.

— В танке горел: жаль, что до конца не сгорел, сволочь! — подумал Итин — раз нас вместе привели, значит будут друг перед другом бить, как жандармы любили делать.

Против ожидания, первым вперед вытолкнули Гелия. А комиссар остался поодаль под охраной сержанта. Главарь оглядел Гелия с ног до головы, и приказал:

— Говори. Разрешаю. Сразу не убью — не бойся.

Гелию было страшно. Еще и потому что он не мог видеть старшего товарища, оставшегося за спиной. Зная, как подобает вести себя бойцу революции, Гелий хотел прокричать в лицо врагу что-нибудь вроде:

Вставай в надежде мир проклятых,
Бездомных, нищих и рабов.
Весь гневом праведным объятый,
На смертный бой идти готов.

Но голос подвел его, в первый же миг сорвавшись на кашель. Враг усмехнулся и сказал:

— Бодришься, герой — это хорошо. Потому что чем больше гонору снаружи — тем больше страха внутри. Честно отвечай — боишься? Ну?

Гелий не мог говорить — язык будто свело. И кивок головой вышел совершенно непроизвольно.

— И правильно боишься — сказал горелый главарь — это ведь все правда, про отрезание ушей, пальцев, и всего прочего, а также каленое железо и шомпола. Такие уж мы мерзавцы и палачи. И очень любим ставить научные эксперименты, как например — живот тебе разрежем, без всякого наркоза, чтобы глянуть: там высокие идеи, или такое же дерьмо, как у всех? Или полведра бензина — определить, кто ты есть: человек, который звучит гордо, или топливо живое для костра? После твой труп в канаве будут жрать бродячие псы — а мы уйдем дальше, жить и творить свои грязные дела. Сколько передо мной стояло — ваших.

Он взял лежащую рядом полевую сумку. Она была доверху набита красными книжечками — теми самыми, какие носят у сердца.

— Моя коллекция — пояснил враг — сюда я помещаю не просто уничтоженных мной лично, но лишь всяких так комиссаров, политруков, председателей с секретарями, ну и на худой конец, не ниже ротных — тех, о ком ваша партия и власть будет искренне горевать. Интересный процесс — превращение героев в мясо. Даже любопытно — попадется мне хоть кто-то, кто выстоит до конца, как на плакате вашем? Нет, в итоге все — лишь голая физиология без разума и воли. Так что, тебе очень повезло, что я не буду выпытывать у тебя ваших военных тайн — что ты можешь сказать, неизвестного мне? Впрочем, если ты знаешь что-то — тебе зачтется.

Гелию вдруг стало спокойно. Будто он стоял перед врагом — и в то же время отстраненно смотрел откуда-то. Он шагнул вперед, как в воду. Ефрейтор дернулся было следом — но главарь сделал еле заметный жест, и враг остался на месте. Делая шаг, Гелий больше всего боялся, что револьвер выпадет, или окажется слишком крепко привязанным к ноге. Даже перед зеркалом у него никогда не получался так слаженно этот знаменитый прием сыщика фон Дорна — при шаге левой нога чуть выше, правая рука бьет изнутри по лодыжке — чтобы, ступая на ногу, одним встречным движением задрать штанину, обхватить рукоятку и вскинуть руку вверх.

Главарь что-то почуял, начал было подниматься — но у него не было уже ни времени, ни расстояния. Ефрейтор вскинул автомат — но стрелять не мог, потому что Гелий и главарь оказались перед ним почти на одной линии, и очередь свалила бы обоих. Итин не успел пошевелиться, как сержант одним движением сбил его наземь, придавил ногой и упер в затылок ствол — все же эти битые фронтовые волки были на удивление опытны и быстры. А главарь был лучше всех — но не настолько, чтобы обогнать пулю с трех оставшихся шагов.

Все застыли. Солдаты и крестьяне в отдалении — тоже. Замер и Гелий — держа врага на мушке.

— Ну? — первым спросил горелый главарь — что дальше?

Он смотрел без страха — с любопытством, даже веселым интересом. Будто не его отделял от смерти один миг короткого движения пальца.

— Стреляй! — прохрипел Итин, глотая пыль — стреляй!

Он еле повернул голову — сморщившись от жестокого тычка стволом. Однако теперь мог хоть как-то видеть происходящее.

— Машину нам и оружие! — звенящим голосом выкрикнул Гелий, совсем как в читанных им романах о приключениях фон Дорна — прикажи своим! Ты — поедешь с нами!

Он уже видел себя героем. Все становилось, как должно — орден из рук самого Вождя за спасение товарища Итина и захват злейшего из врагов революции. Затем Гелий представлял, как он, в хрустящей новой кожанке и с маузером в руке ведет свой отряд на штурм последнего вражеского оплота. После он возвращается к отцу — молодым комиссаром, и отныне говорит с ним, как равный. Затем он работает на трудфронте, строя заводы и города — а по вечерам пишет книгу об этом прекрасном времени.

— Дурак — лениво сказал главарь — стреляй.

И враг встал и тоже шагнул вперед — не спеша, совсем мирно. Теперь их разделяло всего два шага. Лицо врага оставалось недвижной маской. А глаза были — умные, оценивающие, живые.

— Мне терять нечего — сказал главарь — ваши же меня сразу к стенке. Хочешь — стреляй. Попробуй. Только — вас же потом живыми на ремни порежут. Очень погано будете помирать, и долго.

— Стреляй! — сипел Итин — стреляй, черт!

Гелий крепче сжал револьвер. Ладонь вдруг вспотела. Раньше он много раз пытался представить — первого своего убитого врага. Перед отправкой отряда, он как и все стрелял в тире, представляя живых врагов вместо фанерных мишеней. Но сейчас что-то мешало ему — палец на спуске будто одеревенел, не повинуясь.

— Трудно в первый самый раз, в живого человека — сказал враг, сделав еще шаг — по себе знаю. И не успеешь.

Он только что был перед дулом — и вдруг оказался сбоку и рядом, так стремительно, что даже неуловимо для глаза. Гелий вдруг почувствовал, как рука его уходит вверх и больно заворачивается назад, так что все еще зажатый в ней револьвер смотрит ему же в лоб — а сам он оседает вниз, подкашивая колени.

— Бабская штучка, без самовзвода — сказал главарь, небрежно вертя в пальцах отобранный револьвер — и курок спущенный хорошо виден. Надо было сначала сделать — вот так. Ты бы не сумел выстрелить — даже если бы решился. Надо знать свое оружие — поэт! Ты хоть раз из него стрелял?