Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

• Название: История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2
• Автор: Джованни Казанова
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Я прибыл в Анкону вечером 25 февраля 1744 года и остановился в лучшей гостинице города. Довольный своей комнатой, я сказал хозяину, что хочу заказать скоромное. Он ответил, что в пост христиане едят постное. Я ответил, что папа дал мне разрешение есть скоромное; он просил показать разрешение; я ответил, что разрешение было устное; он не хотел мне поверить; я назвал его дураком; он предложил остановиться где-нибудь в другом месте; это последнее неожиданное предложение хозяина меня озадачило. Я клянусь, я ругаюсь; и вот, появляется из комнаты важный персонаж и заявляет, что я неправ, желая есть скоромное, потому что в Анконе постная еда лучше, что я неправ, желая заставить хозяина верить мне на слово, что у меня есть разрешение, что я неправ, если получил такое разрешение в моем возрасте, что я неправ, не попросив письменного разрешения, что я неправ, наградив хозяина титулом дурака, поскольку тот волен не желать меня поселить у себя, и, наконец, я неправ, наделав столько шуму. Этот человек, который без спросу явился вмешиваться в мои дела и который вышел из своей комнаты единственно для того, чтобы заявить мне все эти мыслимые упреки, чуть не рассмешил меня…»

---

Месяц, что я провел на Корфу перед приездом Байо, я не был занят никаким образом на службе стране, ни физически, ни морально. За исключением дней, когда я должен был стоять в карауле, я проводил время в кафе, страстно увлекаясь фараоном и испытывая, как и следовало ожидать, невезение, которое упорно пытался преодолеть. Я ни разу не возвращался к себе, утешенный выигрышем, и ни разу не находил в себе силы кончить игру прежде, чем окончательно проигрывался. Единственным нелепым утешением моим было слышать от банкёра — «прекрасный игрок», во всех случаях, когда бывала бита моя решающая карта.

В этой печальной ситуации я почувствовал себя воскресшим, когда пушечные выстрелы возвестили прибытие Байо. Он приплыл на «Европе», военном корабле, вооруженном семьюдесятью двумя пушками, потратившем на путь от Венеции только восемь дней. Бросив якорь, он развернул флаг командующего морскими силами Республики, и генеральный проведитор Корфу спустил свой. Венецианскую республику в области оттоманской Порты не представляло лицо выше, чем Байо. Его светлость Венье сопровождал блестящий кортеж. Граф Аннибал Гамбера и граф Карло Зенобио, венецианские нобили, маркиз Аркетти, брешианский нобиль, сопровождали его до самого Константинополя, для удовлетворения своего любопытства. Все восемь дней, что они провели на Корфу, все морские командиры, каждый про очереди, приветствовали Байо и его группу пышными ужинами и балами. Когда я был представлен Его Светлости, он сказал, что говорил обо мне с г-ном главным проведитором, который предоставил мне отпуск на шесть месяцев, чтобы я сопровождал его до Константинополя в качестве аджюдана (унтер-офицера). Получив это распоряжение, я отправился на корабль со своим небольшим имуществом, и на другой день судно подняло якорь, и г-н Байо прибыл на борт на фелуке генерального проведитора. Мы двинулись под парусами и через шесть дней при попутном ветре достигли Сериго, где бросили якорь, отправив на берег группу матросов для пополнения запасов пресной воды. Любопытство при виде Сериго, где, как говорили, находилась древняя Цитера, толкнуло меня попросить разрешения высадиться. Лучше бы я остался на борту, потому что свел неприятное знакомство. Я был в компании с капитаном, командовавшим гарнизоном корабля.

Двое мужчин скверной наружности и плохо одетых подошли и попросили у нас милостыни. Я спросил у них, кто они, и тот, что имел более неприятный вид, мне сказал:

— Мы приговорены жить и, быть может, умереть на этом острове деспотическим решением Совета Десяти, вместе с тринадцатью или четырнадцатью другими несчастными; мы урожденные подданные Республики. Нам вменяется в вину, что ни в малой степени не соответствует действительности, обыкновение жить со своими любовницами и не ревновать их к тем из своих друзей, которые, находя их красивыми, пользуются, с нашего согласия, их прелестями. Отнюдь не будучи богатыми, мы не имеем с этого ни гроша. Наш образ жизни сочли недозволенным и нас отправили сюда, где нам выдают десять су в день местной монетой. Нас называют «поедателями каштанов». Мы находимся на положении галерников, потому что нас изнуряет нужда и мучит голод. Я Антонио Покчини, дворянин из Падуи, и моя мать из известного дома Кампо С. Пьеро.

Мы подали им милостыню, затем покинули остров и, осмотрев крепость, вернулись на борт. Мы будем говорить об этом Покчини через пятнадцать или шестнадцать лет после этого.

Благоприятные ветры доставили нас к Дарданеллам за восемь — десять дней, затем прибыли турецкие барки и на буксире доставили нас в Константинополь. Вид этого города с расстояния в льё удивителен. В мире нет столь прекрасного зрелища. Этот превосходный вид стал причиной конца римской империи и возникновения греческой. Константин Великий, прибыв в Константинополь морем, пораженный видом Византия, воскликнул: «Вот где центр всемирной империи», и, чтобы подтвердить неминуемость своего пророчества, покинул Рим и обосновался здесь. Если верить в предсказание Горация, никогда не совершалось столь великой глупости. Поэт написал, что римская империя подойдет к своему концу, лишь когда завоеватель Август задумает перенести ее столицу туда, где он был рожден. Троада находится неподалеку от Фракии.

Мы прибыли в Перу[13], во дворец Венеции, в середине июля. В это время в великом городе не было чумы, что случается редко. Мы все хорошо разместились; но сильная жара заставила всех Байо искать прохлады в загородном доме, который построил Байо Дона. Это в Буйюдкаре. Первый приказ, притом письменный, полученный мной, был никогда не выходить без ведома Байо и без янычара. В то время русские еще не укротили дерзость турок. Меня заверили, что сейчас все иностранцы могут ходить, где хотят, без всякого опасения.

На третий день после моего прибытия я сказал отвести меня к Осману, паше Карамании. Так назывался граф де Бонневаль после своего вероотступничества.

Я передал ему мое письмо и был отведен в комнату на первом этаже, меблированную в французском стиле, где увидел крупного пожилого господина, одетого как француз; он поднялся и спросил смеясь, что он может сделать здесь, в Константинополе, для человека, рекомендованного ему кардиналом Церкви, которую он не может больше называть своей матерью. Отвечая, я рассказал историю, которая заставила меня с сокрушенным сердцем просить у кардинала рекомендательного письма в Константинополе, получив которое, я счел непременным долгом представить его ему. Так что, заметил он, не будь этого письма, вы и не думали бы прийти сюда, где вы не имеете абсолютно никакой надобности во мне.

— Никакой; однако, я счастлив иметь, благодаря этому, честь узнать Ваше Сиятельство, человека, о котором говорит вся Европа, и будет говорить еще долго.

Высказав некоторые замечания по поводу счастья молодого человека, такого как я, который, без всякой нужды и цели, будучи ничем не связан, отказывается от карьеры, не переживая и не надеясь ни на что, он сказал, что, поскольку письмо кардинала Аквавива обязывает его сделать что-нибудь для меня, он хочет познакомить меня с тремя — четырьмя из своих турецких друзей, которые того стоят. Он пригласил меня обедать в каждый четверг, обещая отправить мне янычара, который гарантирует мне защиту от дерзости каналий, и покажет все, что стоит посмотреть.

Поскольку письмо кардинала характеризовало меня как человека литературы, хозяин поднялся, сказав, что хочет показать мне свою библиотеку. Я последовал за ним через сад. Мы вошли в комнату, заставленную обрешеченными шкафами: за решетками из латунной проволоки, закрытые занавесками, должны были стоять книги.

Но я расхохотался, вместе с толстым пашой, когда, открыв ниши, закрытые на ключ, он показал мне вместо книг, бутылки, полные самых разнообразных вин.

— Это, — сказал он, — моя библиотека и мой сераль, потому что в старости женщины сокращают жизнь, в то время как доброе вино может только ее сохранить, или, по крайней мере, сделать более приятной.

— Полагаю, что Ваша Светлость получили разрешение муфтия?

— Вы ошибаетесь, если полагаете, что Папа турок обладает властью вашего Папы. Он ни в коем случае не может позволить то, что запретил Алкоран; но это ничему не мешает, поскольку каждый волен подвергнуть себя проклятию, если это его забавляет. Турецкие праведники сожалеют о грешниках, но не преследуют их. Здесь нет инквизиции. Те, кто не соблюдает религиозных предписаний, — говорят они, — будут достаточно несчастны в другой жизни, чтобы налагать на них какое-то наказание еще и в этом мире. Льгота, которую я испросил и которую получил без всяких затруднений, освобождение от того, что вы зовете обрезанием, потому что, собственно, это нельзя назвать обрезанием. В моем возрасте это может быть опасно. Это церемония, которую обычно исполняют, но она не обязательна.

За те два часа, что я провел с ним, он расспросил меня о новостях касательно нескольких венецианцев, своих друзей, особенно о г-не Марке-Антонио Диедо; я сказал ему, что они его по-прежнему любят и жалеют только о его вероотступничестве; он мне ответил, что он такой же турок, каким был христианином, и что знает Алкоран не больше, чем знал Евангелие.

— Я уверен, — сказал он, — что умру спокойным и гораздо более счастливым, чем принц Евгений. Я должен был произнести: «Бог это Бог, и Магомет пророк его». Я это сказал, и турки не пытаются узнать, что я при этом думаю. Я ношу, впрочем, тюрбан, потому что обязан носить униформу моего хозяина.

Он мне сказал, что, не зная другого ремесла, кроме военного, он должен служить султану в качестве генерал-лейтенанта только в случае, если ему не на что будет жить. Когда я покидал Венецию, — сказал он, — суп ели из тарелок; если еврейская нация поставит меня во главе пятидесяти тысяч человек, я пойду осаждать Иерусалим.

Он был красивым мужчиной, хотя и слишком полным. Вследствие удара сабли он носил внизу живота серебряную пластину для поддержки опущения. Он был сослан в Азию, но не надолго, потому что, как он мне сказал, интриги не продолжаются в Турции так долго, как в в Европе, а особенно в Вене. Когда я его покидал, он сказал, что с того времени, как он стал турком, он не проводил таких приятных пары часов, как со мной, и просил меня передать привет всем Байо.