Павел Саксонов - Можайский — 5: Кирилов и другие

• Название: Можайский — 5: Кирилов и другие
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Детектив

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?

Рассказывает брандмайор Петербурга Митрофан Андреевич Кирилов.

---

Митрофан Андреевич согласно кивнул:

— Конечно.

— Но в таком случае…

— Нет.

— Почему?

— Потому что экспертам дается возможность оценить материалы!

Инихов растерялся:

— Но вы же сами только что сказали…

Митрофан Андреевич взял Инихова за руку и подвел к валявшейся поодаль паркетине:

— Возьмите ее! — коротко велел он.

Инихов поднял.

— Как по-вашему, — спросил тогда Митрофан Андреевич, — сколько таких паркетин пошло на отделку этой гостиной?

Инихов осмотрелся, начал прикидывать в уме… но я его опередил:

— Не трудитесь, Сергей Ильич, — сказал я. — Тысяча сто сорок две штуки!

Тогда Митрофан Андреевич обернулся ко мне:

— Это — полное число?

— Нет, — ответил я. — Были излишки.

— А почему?

— Невозможно подобрать полное количество, — пустился в объяснения я, — площадь помещения и площадь потребного количества паркетин не совпадают. Поэтому количество паркетин больше. Кроме того…

Я подошел к стене и поманил к себе Митрофана Андреевича и Сергея Ильича. Но подошли не только эти двое, но и остальные.

— Обратите внимание, — я указал рукой на низ стены: туда, где он прикрывался плинтусом. — Часть паркетин обрезаны.

И в самом деле: часть паркетин была обрезана так, что создавалась иллюзия, будто рисунок уходит вглубь стены.

— Что и требовалось доказать! — воскликнул тогда Митрофан Андреевич. — Видите, господа? Сколько материала пропало втуне!

— Да, — вздохнул я. — Но тут уж ничего не попишешь…

— А вот и попишешь! — немедленно возразил Митрофан Андреевич. — И очень даже! Куда вы дели излишки?

— Ну, как — куда… — замялся я. — Продать их невозможно…

— Но ведь не выбросили?

— Бог с вами! Нет, конечно!

— Так куда же?

— Мастера и забрали.

— Нужно полагать, избавив вас от хлопот по избавлению от мусора?

— Верно.

Митрофан Андреевич широко развел руками:

— А потом всё это — обрезки паркета, его излишки, излишки обоев… ведь у обоев тоже были излишки?

Я подтвердил и это предположение.

— Стало быть, и обои, — продолжил Митрофан Андреевич, — а заодно, полагаю, и плитка с кухни, и побелка, и краска, и обивочный материал, и…

— Да, да, да! — всё подтвердил я.

— Всё досталось мастерам!

— Конечно!

— А после них — Кальбергу!

Я поперхнулся. Митрофан Андреевич хлопнул меня по спине:

— Крепитесь, мой друг! — совершенно серьезно сказал он.

Никто вокруг тоже ни смешка не издал, ни улыбнулся. Все были мрачными и сосредоточенными.

— Вот так, Сергей Ильич, и попадали качественные материалы мошенникам. Нашему дорогому барону — в их числе. Теперь понимаете?

Инихов — ступая тяжело — вернулся в свое кресло.

— Понятно, — усевшись, сказал он и достал сигару. — В ход шли подделки, а экспертам предъявлялись качественные остатки из других мест.

— Верно.

— Но стоит ли овчинка выделки?

— Что вы имеете в виду?

Инихов, раскурив сигару, пояснил:

— Какова доля качественного ремонта в стоимости дома или квартиры?

Лоб Митрофана Андреевича пошел морщинами, усы шевельнулись.

— По-разному. Однако…

— Сколько? — Инихов выдохнул дым. — И не забудьте еще и то обстоятельство, что ссуды под залог никогда не выдаются на полную стоимость залога!

Митрофан Андреевич кашлянул:

— Как вы посмотрите на сумму в две трети от оценки?

Инихов стремительно вынул сигару изо рта:

— Что? — воскликнул он. — Две трети?

— И даже больше.

— Да больше-то как? — изумился Инихов.

— А если мрамору подпустить? Позолоты?

— Тьфу!

— Вот вам и «тьфу!»

— Совсем народ ополоумел!

— Согласен!

Инихов и Митрофан Андреевич замолчали.

— Выходит, — спросил тогда Гесс, — поджог — и впрямь единственная возможность скрыть улики?

— Да. — Ответил Митрофан Андреевич. — Так как полученная сумма существенно превышала реальную стоимость имущества, и возвращать эти деньги никто не собирался, неизбежно возникал риск судебного преследования за подлог. Ведь банк, вступив во владение залогом, обязательно обнаружил бы, что его попросту надули!

— И тогда, как это часто бывает, было решено прикрыть одно преступление другим — еще более тяжким!

— Правильно.

— Я так понимаю, Бочаров согласился?

— Сразу же!

— А потом?

— А потом, наконец, дошло и до убийств.

— Минутку! — вмешался я. — А страховка?

Митрофан Андреевич посмотрел на меня с нескрываемым удивлением:

— Помилуйте, Сушкин! Какая страховка? Платить ее тоже никто не собирался!

— Но в этом случае, — я стоял на своем, — вся тяжесть ответственности падала бы на поджигателя! То есть — на страхователя! Ему пришлось бы возмещать банку убытки!

— Ничего подобного! — Митрофан Андреевич кивнул на Можайского. — Юрий Михайлович! Объясните вашему другу разницу между умыслом и случайностью.

— Да какая случайность! — перебил я начавшего было говорить Можайского. — Если страховку не платят, значит — умысел!

— Или, — теперь Можайский перебил меня, — невиновная небрежность.

— Невиновная небрежность? Ты в своем уме? Как такое возможно?

— Очень просто. — Можайский, пристально — даже театрально-пристально — глядя на меня, сделал шаг в сторону.

— Ты…

— Ой! — воскликнул он, не сводя с меня взгляда.

Послышался плотный хруст. Резко запахло водкой. Я перевел взгляд от глаз Можайского на пол и вскрикнул:

— Ты раздавил бутылку!

— Да что ты! — Можайский тоже посмотрел себе под ноги. — Вот ведь какая незадача!

— Ну, и что ты хочешь показать этой нелепой демонстрацией? — нахмурился я. — Разница очевидна!

— Совсем не настолько, как тебе кажется, — парировал Можайский.

— А я говорю…

— Послушай, — перебил меня Можайский. — У тебя ведь есть приходящая прислуга?

— Конечно. Да ты же сам знаешь: тетушка Поля…

— А если, допустим, — вновь перебил меня Можайский, — эта почтенная дама допустит какую-нибудь оплошность?

— Какую? — не понял я.

— Да вот хотя бы…

Можайский быстро осмотрелся, а затем — не найдя, очевидно, ничего подходящего в гостиной — даже высунулся в коридор и осмотрел и его. В коридоре, однако, тоже ничего не нашлось. Тогда Можайский совсем вышел из гостиной и исчез на полминуты — минуту.

Вернулся он с объемной бутылью.

— Зачем тебе керосин? — ахнул я.

— А вот зачем!

Можайский направился к камину, а во мне взметнулось недоброе предчувствие:

— Эй! — закричал я. — Остановись! Стой, говорю!

Но было поздно.

Можайский, на ходу откупорив бутылку, в несколько шагов подскочил к камину и, кочергой отбросив подальше тлевшие угли, сунул бутылку в камин.

Тогда уже ахнули все. Митрофан Андреевич подбежал к Можайскому и схватил его за руку:

— Что вы делаете, князь?!

— Посмотрим…

Митрофан Андреевич схватил кочергу и попытался подцепить уже разогревшуюся бутыль, но вышло еще хуже: бутыль опрокинулась, керосин хлынул на угли. К самой полке немедленно взвилось пламя. Митрофан Андреевич, чертыхаясь, отскочил.

— Что вы наделали!

Отпихивая нас, к камину подлетел Чулицкий:

— Невероятно! Глазам своим не верю!

И — как до него Митрофан Андреевич — отпрыгнул.

Пламя уже вырывалось наружу. Я в оцепенении смотрел на готовую вот-вот разразиться катастрофу.

За моей спиной послышался топот. К камину протиснулся поручик…

— Нет! — заорал Митрофан Андреевич, пытаясь перехватить нашего юного друга.

Однако поручик успел выплеснуть на пламя добрую половину эмалированного таза воды.

В следующий миг пламя вырвалось из камина и — по водяным дорожкам — начало растекаться по гостиной[56]. Я схватился за голову.

— Я не хотел… — начал бормотать поручик.

— Олух царя небесного! — закричал на него Митрофан Андреевич.

И тут — на счастье, хотя, как вы, читатель, помните, непродолжительное — кто-то вырвал из рук поручика таз с остатками воды. Наш юный друг ойкнул, но таз выпустил. Я круто повернулся к новому действующему лицу: им оказался Инихов.

Сергей Ильич — молча, сосредоточенно — сунул в таз подобранную где-то с пола скатерть, еще какое-то время назад покрывавшую разломанный чуть позже стол, вымочил ее в воде и швырнул на огненные дорожки. Скатерти хватило на все: она покрыла их разом, и все они разом потухли.

Я с облегчением вздохнул.

— Вот так, вот так… — тогда и только проговорил Инихов и снова вернулся в свое кресло.

— Отличная работа! — взглядом знатока оценил поступок Инихова Митрофан Андреевич.

— Ну, Можайский!

Мы обернулись на Чулицкого.