Дмитрий Щербинин - Сборник рассказов

• Название: Сборник рассказов
• Автор: Дмитрий Щербинин
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Десять. - отвечал кто-то молодой.

- И кто вызвал-то, знаешь?

- Говорят старуха какая-то.

- Во-во, а спрашивается - какая такая старуха? Какая старуха могла про это знать, когда этот жилиц никого к себе не пускал?!

- Скорее здесь дело связанно с психиатрией. Как и в прошлый раз - сидит пишет стихи. А братец на диване. Мне еще видеть такого не доводилось: все лицо в крови, все руки, вся рубашка. Слушайте, Петр Алексеевич, а может он их того., ну вы поняли... если псих то...

- Хватит чепуху молоть: уже экспертизу провели; инфекционное заболевание - долго теплилось, а вот в последние дни проросло - нервный стресс сказался. У них тут и жилье конечно, что говорить - все и так видно. Я уж и справки навел; в доме заселенными остались эта и еще пять квартир; остальные уже новоселье давно справили, да и этих еще в сентябре переселить должны были, да какие-то там темные делишки сказались; вроде, квартиры те, кто уж перекупил, ну и оставили их здесь до следующего года...

- Ну и что с ним делать-то?

- А что делать? Человек он, конечно, странный, но никого еще не искусал; что с ним делать... Я думаю тяжело ему теперь - один во всем доме...

А я все это время сжимавший губы, чтобы не закричать, простонал: "В мире - во всем чуждом ему мире - он один".

Я вжался лбом в промерзающую стен и увидел перед собой Сашу - он был весь в крови, кашлял и кровь рывками выплескивалась изо рта его.

"Зачем же... - шептал я. - зачем, ты усыпил меня? Зачем, не дал помочь? Ведь ты же не хочешь оставаться совсем один..."

И тут изо тьмы выступило лицо древней старухи с черными глазами и раздался ее воющий голос: "Годы... годы..." - и вновь я видел этот дом со стороны; мрачный, высился он над чуждыми ему улицами, стонал-стонал год от года, но никто не приходил к нему, как и к Николаю... Они были похожи: оба всеми покинутые, оба ненавидящие новый мир, оба злые, со взвинченными до предела, рвущимися нервами, но оба еще хранящие в себе истинный, сильный свет - Николай, среди припадков бешенства выплескивал его на страницы; ну а дом - среди тьмы - в светлых грезах, которые, правда, тоже разбивались хладными ветрами.

"Ведь я же мог помочь, ведь был рядом; ведь мог в больницу отвести; ведь поклялся что исполню, что задумал и вот..." - я застонал, и несколько раз ударился лбом о стену.

- Петр Алексеевич, слышали - стонал вроде кто! В той вон квартире!

- Да брось ты - просто ветер подул.

- Да точно - кто-то стонал.

- Ну, может, бомж какой?

- Эй, есть здесь кто?! Я осторожно отошел к забитому окну, прижался там у стены и замер.

- Эй, есть кто?! - кричавший остановился в коридоре, потом хмыкнул и отошел обратно на лестницу.

Вновь возобновился разговор; но теперь он начал удалятся; а вскоре и совсем замолк где-то на нижних этажах; пронзительно и тяжело скрипнула там дверь, а я стоял и смотрел в какую-то точку на противоположной стене...

Неожиданно я понял, что смотрю на глаз!

Глаз, раздутый изнутри капельками человеческой боли - теперь еще больше нестерпимо раздутый, казалось, что он лопнет сейчас и затопит болью всю комнату - ни с чьим глазом не спутал бы этот. Он внимательно смотрел на меня из проделанного в стене отверстия и еще слышен был тихий, беспрерывный стон.

- Николай. - прошептал я, чувствуя, как холодные мурашки, и отнюдь не от холода, бегут по моему телу.

- Николай... - повторил я, но не в силах был сделать шаг навстречу этому невиданно болезненному взгляду. А он все смотрел на меня и не моргал, только стон все усиливался. Наконец, я шагнул, а он тогда отдернулся в сторону, и какая-то черная материя завесила с его стороны отверстие.

"Что же нам делать теперь" - прошептал я, подойдя к этой стене; потом, опустив плечи, медленно вышел из пустой квартиры; встал у его двери.

Я знал, что он стоит за этой дверью, прямо напротив меня, всего лишь в одном шаге; жжет эту дверь своим измученным, одиноким взглядом...

И тут я представил себе, что предстоит ему и, прислонившись к оказавшейся неожиданно теплой железной поверхности, заплакал: увидел эти долгие зимние ночи, когда совсем один в старом, продуваемом ветрами, стонущем доме. Одна ночь, другая; неделя, месяц, месяцы... и все воет и воет холодный ветер. Как можно выдержать одну такую зиму, а потом еще и вторую; без друзей, без любимой, всегда один на один с этим домом...

Мне стало жарко и тут же болезненный озноб пробил тело:

- Николай, открой, пожалуйста. Мне есть что сказать тебе... пожалуйста... - обожгла щеку слеза, завыл ветер, а за дверью - тишина...

Не знаю, сколько простоял так, но потом провожаемый воем толи ветра, толи Николая, медленно побрел по лестнице.

И когда вышел во двор, почувствовал, как холодно, как нестерпимо холодно мне. Холод этот шел изнутри, леденил тело, а до тепла так далеко...

Рядом с прогнившими пнями остановился, повернулся и посмотрел в квадратное окно-глаз. За ним сгущался сумрак и все же, в этом сумраке, я различил какое-то движение.

Николай стоял там; быть может плакал, и смотрел как я ухожу, слышал, как воет ветер, а впереди его ждал одинокий день, за ним еще один, а потом еще и еще...

Когда я шел по темной арке; и в спину мне дул, гнал прочь ледяной ветер, и выл кто-то бесконечно одинокий - я поклялся, что приду сюда и на следующий день и потом еще и еще (на работу я собирался выйти недели через две), что каждый день буду приходить к его квартире; кричать, шептать, звонить; но только бы он впустил, только бы дал поговорить объяснить, что не все так черно на этом свете, как он представляет...

Но тогда было черно на моей душе - глаза болели, слезились; что-то жаркое засело в груди и резалось там, но и холодный озноб пробивал тело; по улицам шел медленно и покачивался, как пьяный; то нахлынет хладная тьма и где-то в ней Саша, обхватывает меня своей окровавленной ручкой; то ворочается выпуклый, раздутый до предела страданием глаз; а вокруг все выл ветер...

Очнулся уже на следующее утро в своей кровати, которая была разобрана, также я как-то умудрился сбросить пальто да и всю одежду, хоть и не помнил этого. Проспал, значит, весь предыдущий день и ночь...

Подошел к окну; а за ним все мело и мело и низкие серые громады плыли над городом; бросился к телефону - звонил на работу, ходил услышать голос медсестры Катерины, но ее не оказалось на месте.

И остановился у окна и страшно было; снег все падал и падал, и город смыл с себя все цвета кроме грязных... И я чувствовал, что и Николай в это же время стоит у своего квадратного окна, смотрит на этот же снег, за которым темнели громады домов...

"А не сплю ли я?.. быть может, все это сон? Ведь, и тот яркий день мне приснился, хоть и было все, как наяву... Как бы хотелось, чтобы наступила поскорее весна... как бы..." - я вжался в стекло с такой силой, что оно затрещало... "Мы с ним похожи, только он, по природе своей лучше всех людей, мне известных. И он не может принять то, с чем смирился я и оттого страдает - всегда страдает. Но он сильнее меня..."

Взвизгнул телефон и я бросился к нему, зная уже, что это Катерина звонит и, действительно услышал ее светлый голос - да тут где-то в проводах зашипело чудище и связь оборвалась...

Попытался еще несколько раз дозвониться - ну а потом тесно и жарко мне стало в своей комнатке, я оделся и выбежал на улицу.

По нашим узеньким, смирившимся уже со скорой смертью улочкам, пошел к темному дому. А вот и он; изъеденный морщинами, изуродованный временем и одиночеством, с неприязнью смотрящий на людей.

По арке, чуть согнувшись против воющего ветра, пошел быстро, но вот остановился - около стены, повернувшись ко мне сгорбленной спиной, стояла старушка; я сразу почувствовал, что эта та самая - из моего "прекрасно-кошмарного" виденья. И вновь подумал тогда - не сон ли это?

Прошел мимо и уже за спиной услышал ее шепот, только слов разобрать не мог; слишком сильно стонал ветер...

Двор, лестница, дверь - стучу, кричу, чтобы открыл, потом шепчу и даже плачу от тоски от боли; и ветер все воет страшно и тоскливо; и в пустых квартирах катился шелест, но тоже тоскливый, безысходный.

- Пожалуйста. - шептал я. - Ведь мы похожи с тобой. - в ответ только ветер воет да шелестит без конца что-то.

Прошел в ту квартиру, где в нескольких шагах от умирающего Саши проспал на полу ночь, и там из отверстия в стене встретил меня его мученический взор. Все было, как в темном сне и как во сне я ничему не удивлялся.

- Я хотел тебе сказать только...

Глаз отодвинулся и на место его пало что-то темное.

В такой тоске, какой не испытывал еще никогда в жизни, вышел, склонивши голову, из подъезда. Медленно побрел по арке, и там, у испещренной шрамами стены, стояла сморщенная, согнутая старушка - на этот раз повернувшись ко мне лицом. Она стояла без единого движенья и даже заштопанное пальтишко и платок оставались недвижимы; и черные глаза тоже недвижимые, беспросветные, словно камни. И вновь она шептала... Я поскорее прошел мимо, но и после, идя по улицам, чувствовал на себе ее тяжелый взгляд.