Сергей Мансуров - Очерки по истории церкви

• Название: Очерки по истории церкви
• Автор: Сергей Мансуров
• Издательство: Издательство спасо-преображенского валаамского монастыря
• Жанр: Религия
• Год: 1994
• ISBN: 5-7302-0797-2

«История Церкви — это история прежде всего того, как среди человечества созидалась и соблюдалась… новая жизнь, огонь которой возгорелся от Христа». Книга свящ. Сергия Мансурова (1890–1929) воплощает этот сокровенный взгляд автора на сущность истории Церкви.

Лишь до III в. довёл свои «Очерки» о. Сергий: смерть прервала работу над книгой. Но труд этот сохраняет значение как одна из первых о нашем веке попыток «изобразить, — по словам автора, — жизнь Церкви соответственно тому, как Церковь сама сознает свою жизнь и как свидетельствует о ней её многовековая литература».

Принципиальный подход автора к истории Церкви сжато отразился в таблице (во Введении), которая позволяет реконструировать общий ход дальнейшего обзора вплоть до XIX в. и может служить ценнейшим пособием для самостоятельного изучения церковной истории.

---

Блондина, повешенная на дереве в виде креста и отданная на съедение выпущенным зверям, пламенною своею молитвою вселяла в подвижников великое мужество. Даже телесными очами в сестре они созерцали Того, Который был распят за них. Верующие убеждались, что всякий, страждущий за славу Христову, имеет вечное общение с Богом Живым.

К Блондине не прикоснулся ни один зверь. Она снова была заключена в темницу до нового подвига, чтобы, как пишут ее сограждане, «одушевить братий примером малорослой, немощной, легко уничижаемой женщины, которая, облекшись в непреоборимого Подвижника Христа, многократно одолевала противника» и за подвиг увенчана венцом нетления.

Толпа громко требовала казни Аттала из Пергама. Он всем был известен. Основательно наставленный в христианском учении, он всегда был в Лионе свидетелем истины, столпом и утверждением их Церкви. Не тот ли это малоазиец Аттал, не ученик ли святого Поликарпа, которому слал с любовью привет святой Игнатий?[175]

Он выступил на подвиг с готовностью. Его обвели кругом по амфитеатру, неся перед ним дощечку с надписью по-латыни: «Это Аттал — христианин». Чернь сильно свирепела и требовала расправы, но легат, узнав, что он римский гражданин, приказал его вернуть и держать в тюрьме вместе с другими. Написав о них кесарю, он ожидал решения. (Римского гражданина нельзя было лишать жизни без согласия императора.)

Несмотря на строгость заключения, христианам Лиона удавалось поддерживать с мучениками общение, говорить с ними и писать им письма. Сохранилось несколько рассказов, по которым можно понять их душевное состояние. Покрытые ожогами, рубцами, ранами, они не позволяли себя называть «мучениками»; даже негодовали, если кто в письме или разговоре именовал их так. Они любили именовать «Истинным мучеником» Христа Спасителя. Они говорили: «Мученики суть те, которые сподобились скончаться в исповедании и которых мученичество Христос запечатлел смертию; а мы только слабые и смиренные исповедники». Они со слезами просили братий усердно молиться, чтобы достигнуть им совершенства.

В этот же промежуток случилось в тюрьме радостное событие. «Через живых ожили мертвые», — говорит описание. Любовью мучеников снова были приняты в лоно Матери-Церкви, «снова зачаты ею и согреты живительною ее теплотою, снова научились исповедовать» те, кто ранее отпали, отреклись. Живыми и сильными предстали они на судилище, на второй допрос легата, «быв услаждены Богом, Который не хочет смерти грешника». Это испрошено было у Бога слезами и молитвами мучеников.

«Величайшую брань против диавола предприняли они по любви к ближним и вели ее с тою целью, чтобы сей зверь, быв умерщвлен, изверг из себя живыми тех, коих прежде считал поглощенными. Мученики не превозносились над падшими, но чем богаты были сами, то сообщили и нуждающимся: потому что имели материнское к ним милосердие и обильно проливали о них слезы пред Отцом. Они просили жизни, и Отец давал им, — эту жизнь потом они разделяли с ближними, и, одержав победу во всем, отходили к Богу».

В следующем веке был поднят вопрос об отношении к падшим. Некоторые христиане, оберегая, как они считали, чистоту церковной жизни, признавали невозможным принимать в Церковь отрекшихся. Но им пришлось самим отпасть от Церкви, ибо Церковь всегда в отношении к падшим продолжала возгревать ту любовь, образец которой показали лионские мученики.

Господь поддерживал и руководил мучеников не только в их тяжелом подвиге. «Мучеников не переставала блюсти благодать Божия» на всех путях их жизни. «Сам Дух Святой был их советник», — говорится в послании. Так, один из мучеников, Алкивиад, ведший всегда строгую и воздержную жизнь, не оставил своих правил жизни и в тюрьме. Он не ел приносимого братиями в тюрьму, питаясь только хлебом с водой. Атталу Пергамцу после первого выдержанного им подвига в амфитеатре было открыто, что Алкивиад поступает нехорошо, не употребляя творений Божиих, подавая повод к соблазну прочим. Алкивиад повиновался и стал все вкушать, благодаря Бога.

Просвещенные Богом мученики простирали свою любовь и заботу далеко за стены тюрьмы. Они писали в Рим, в Азию, во Фригию. Их заботило умиротворение Церквей, терзаемых недавно возникшим расколом монтанизма.

Так, святого Иринея, их «сообщника», как они его называли, сперва пресвитера, потом епископа Лиона, они посылали в Рим со своими поручениями. Знакомясь с его сочинениями, мы можем ближе узнать дух Лионской Церкви, как она разрешала трудности и заблуждения среди христиан.

Но вернемся к подвигам мучеников. От императора на запрос легата пришло предписание: исповедникам отсечь голову, а отрекшихся освободить. Тут вскоре случилась большая лионская ярмарка. На нее из всех стран во множестве стекался народ. «Легат, тщеславясь перед толпою, привел блаженных на судилище с театральною пышностью». Он снова начал их допрашивать. Римских граждан обезглавил, остальных же бросил на съедение зверям.

Легат отдельно допрашивал ранее отрекшихся, чтобы освободить. Но «Христос дивно в них прославился» неожиданною твердостью. Теперь, против чаяния язычников, они исповедали себя христианами и присоединились к мученикам. «Вне этого лика остались лишь те недостойные христиане, в которых и ранее никогда не было ни следа веры, ни мысли о брачной одежде, ни понятия о страхе Божием, которые самим поведением обесчестили свой путь — остались сынами погибели», — все же прочие присоединились вновь к Церкви.

Толпа была сильно раздосадована. При этом заметили, что некто Александр Фригиец (из Малой Азии), врач по профессии, стоя у судейской скамьи (кафедры), делал знаки падшим, поощряя их к исповеданию.

Он много лет уже жил в Галлии и был известен своею любовью к Богу и дерзновением в проповеди (он «причастен был дара апостольского» — по выражению лионцев). Народ стал кричать, что причиною исповедания ранее отрекшихся был Александр. Легат, обратившись к нему, спросил: «Кто он?» Тот прямо ответил, что он христианин. Легат разгневался и осудил его на съедение зверям.

На следующий день Александр вступил в амфитеатр вместе с Атталом. Легат в угождение толпе, вопреки распоряжению императора, отдал на съедение зверям и Аттала, который был римским гражданином. Испытав на себе все изобретеннные для казни орудия и выдержав величайшую борьбу, они были, наконец, заколоты. Александр не испустил ни вздоха, ни звука, но в сердце беседовал с Богом. Аттал же, когда положили его на раскаленную железную скамью и от тела его пошел смрад, сказал народу по-латыни: «Вот это — то, что делаете с нами вы, — называется людоедством; между тем как мы и людей не едим и не совершаем никакого зла». На вопрос: как имя его Бога? — он отвечал: «Бог не знает имени, подобно человеку».

После всех этих пыток мучеников в последний день борьбы снова привели Блондину с Понтиком. Приводили их каждый день и раньше, но только смотреть на мучения прочих, принуждая клясться идолами. Они опять остались непоколебимыми. Народ был раздосадован; безжалостно смотрел, как их подвергли всякого рода страданиям. Блондина всячески поощряла мальчика. Понтик, воодушевляемый сестрою, терпел мужественно всякое мучение и, наконец, испустил дух. Блондина же, с радостью испытав все роды мучений, спутанная сетью, была брошена волу. Животное долго подбрасывало ее, но занятая надеждою и предощущением обетованных благ и беседуя со Христом, Блондина уже не чувствовала боли и, наконец, умерла. Сами язычники сознавались, что никогда у них ни одна женщина не перенесла бы таких мучений.

Не одолев мучеников, не услыхав от них ни отречения, ни слов слабости, раздосадованные своим поражением, язычники неистовствовали над трупами. Одни с гневом и насмешками издевались над останками, другие с упреком говорили: «Где теперь Бог их, к чему послужила им их вера, которую они предпочли самой жизни?» Несмотря на усилия христиан спасти останки мучеников, их сожгли и пепел высыпали в Рону. «Для того, — говорили язычники, — чтобы мученики не имели надежды воскресения, на которое надеясь, вводят они у нас какую-то странную и новую веру и, презирая мучения, охотно и с радостью идут на смерть. Теперь посмотрим, воскреснут ли они и сможет ли Бог их помочь им и избавить их из рук наших?»

Так кончился мученический подвиг лионских и виеннских христиан. Но велики были плоды их мужественного подвига. Вселенская Церковь обильно пожала их. Огромное значение для Вселенской Церкви имели труды святого Иринея, епископа Лионского, собрата и «сообщника» лионских мучеников.

Ему в истории конца II в. должно быть уделено особое внимание.

Святой Ириней Лионский

Возжженный лионскими мучениками дух долго пламенел в Лионской Церкви.

Святой Ириней — будущий мученик и епископ Лионский — был великим продолжателем их дела во Вселенской Церкви. Мученики чувствовали будущее его значение. Это видно из того отзыва, который они дают о нем в послании к епископу Римскому Елевферию: «Желаем тебе во всем и всегда благополучия от Бога, отец Елевферий. Мы просили нашего брата и сообщника Иринея отвезти вам эти письма и представляем его вам как человека, ревнующего о завете Христовом. Если бы мы полагали, что сан что-нибудь прибавляет достоинству человека (или: доставляет праведность. — С. М.), то прежде всего представили бы вам Иринея как пресвитера Церкви»[176].