Владимир Набоков - Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

• Название: Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: «Интелвак»
• Жанр: Критика
• Год: 1999
• ISBN: 5-93264-001-4

Комментарии В. В. Набокова освещают многообразие исторических, литературных и бытовых сторон романа. Книга является оригинальным произведением писателя в жанре научно-исторического комментария. Набоков обращается к «потаенным слоям» романа, прослеживает литературные влияния, связи «Евгения Онегина» с другими произведениями поэта, увлекательно повествует о тайнописи Пушкина.

Предназначена для широкого круга читателей и в первую очередь — для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, а также для учителей и учащихся средней школы.

---

5 В любви считаясь инвалидом. Сполдинг перефразирует:

Считая себя ветераном, раненным
В любовных сраженьях…

14 для нас. Для Пушкина, Онегина и третьего героя романа — Читателя, все трое — светские люди.

XX

   Ахъ, онъ любилъ, какъ въ наши лѣта
   Уже не любятъ; какъ одна
   Безумная душа поэта
 4 Еще любить осуждена:
   Всегда, вездѣ одно мечтанье,
   Одно привычное желанье,
   Одна привычная печаль!
 8 Ни охлаждающая даль,
   Ни долгія лѣта разлуки,
   Ни музамъ данные часы,
   Ни чужеземныя красы,
12 Ни шумъ веселій, ни науки
   Души не измѣнили въ немъ,
   Согрѣтой дѣвственнымъ огнемъ.

1,9 наши ле́та; долгие лета́. Интересен сдвиг в ударении (аналогично «годы», «года»). Не знаю, подразумевал ли Пушкин в первой строке «в наше время» или «в нашем возрасте».

12 Науки. Широкое понятие, включающее в себя все виды знаний. См. также вводное замечание к коммент. строфы XVI.

14 девственным огнем. Этот и иные эпитеты, характеризующие Ленского, были общепринятыми. См., например, описание Аллана Клэра в «Розамунде Грей» Чарлза Лэма (1798), глава 4: «…при виде Розамунды Грей в нем вспыхнул первый огонь» и «в его характере была та мягкая и благородная откровенность, которая свидетельствовала, что он еще девственно невинен в делах света».

XXI

   Чуть отрокъ, Ольгою плѣненный,
   Сердечныхъ мукъ еще не знавъ,
   Онъ былъ свидѣтель умиленный
 4 Ея младенческихъ забавъ;
   Въ тѣни хранительной дубравы
   Онъ раздѣлялъ ея забавы,
   И дѣтямъ прочили вѣнцы
 8 Друзья-сосѣди, ихъ отцы.
   Въ глуши, подъ сѣнію смиренной,
   Невинной прелести полна,
   Въ глазахъ родителей, она
12 Цвѣла какъ ландышъ потаенный,
   Незнаемый въ травѣ глухой,
   Ни мотыльками, ни пчелой.

3 умиленный. Фр. «attendri» — растроганный, умильный, смягченный, готовый расплакаться, трогательный.

3–4 Он был свидетель умиленный / Ее младенческих забав. Явно французская фраза: «Il fut le témoin attendri de ses ébats enfantins». Любопытно и привлекательно соответствие русского «забав» и французского «ébats», также, равным образом, русского «надменных» и французского «inhumaines» в главе Первой XXXIV, 9.

9–14 Ср.: Парни. «Эротические стихотворения», кн. IV, элегия IX:

Belle de ta seule candeur,
Tu semblois une fleur nouvelle
Qui, loin du Zéphyr corrupteur,
Sous l'ombrage qui la recèle,
S'épanouit avec lenteur.

<Прекрасная своим душевным чистосердием,
Ты казалась новым цветком,
Который вдали от соблазнителя Зефира
Таится в тени листвы
И медленно распускается>.

11 В глазах. Галлицизм («aux yeux») быстро укоренился. См. полвека спустя у Толстого в «Анне Карениной», ч. I, гл. 6: «в глазах родных».

12–14 Мотыльки, как правило, не обращают внимания на сладкий запах белых колокольчиков Convallaria majalis, по Линнею, который у русских называется ландышем, у французов — «muguet», в старой сельской Англии — «mugget», у Томсона («Весна», строка 447) — «Lily of the Vale», а у Китса («Эндимион», кн. I, строка 157) — «valleylilly» — прекрасного, но ядовитого растения, которое, хотя поэты и расцвечивали им свои пасторальные пейзажи, в действительности смертельно для ягнят.

В другой, зачеркнутой, метафоре, относящейся к той же девице (вариант строфы XXI), Пушкин, несомненно, имел в виду этот же цветок, намекая, что он может погибнуть под косой (очевидно, по его первоначальному плану, Ольга должна была подвергнуться более настойчивым ухаживаниям Онегина, чем в окончательном тексте).

В заметке на полях, оставленной нашим поэтом на его экземпляре «Опытов в стихах и прозе» Батюшкова (ч. II, с. 33; «Выздоровление», 1808), Пушкин правильно критикует своего предшественника за то, что применил для «убиения» ландыша серп жнеца вместо косы косаря (см. Сочинения 1949, т. VII, с. 575; дата неизвестна, вероятно 1825–30 гг.)[38].

Следует заметить, что в главе Шестой, XVII, 9–10 ландыш превращается в обычную лилию, которую точит некий обобщенный, но энтомологически вполне возможный червь.

XXII

   Она поэту подарила
   Младыхъ восторговъ первый сонъ,
   И мысль объ ней одушевила
 4 Его цѣвницы первый стонъ.
   Простите, игры золотыя!
   Онъ рощи полюбилъ густыя,
   Уединенье, тишину,
 8 И ночь, и звѣзды, и луну —
   Луну, небесную лампаду,
   Которой посвящали мы
   Прогулки средь вечерней тмы,
12 И слезы, тайныхъ мукъ отраду....
   Но нынѣ видимъ только въ ней
   Замѣну тусклыхъ фонарей.

4 Его цевницы. Поэты начинают с этого аркадского инструмента, переходят к лире или лютне и кончают тем, что полагаются на вольные свирели своих собственных голосовых связок, что по-гегелевски, замыкает круг.

5 игры золотые. Детство — золотая пора жизни, поэтому детские шалости тоже золотые.

Все это мало что значит в тексте; оно и не предназначено что-либо значить или выражать современное представление о детстве. Мы всецело находимся во французском (более, чем в немецком) словесном мире Ленского: «flamme» («пламень»), «volupté» («сладострастие»), «rêve» («мечта»), «ombrage» («тень»), «jeux» («игра») и т. д.

5–8 Было бы ошибочно рассматривать Ленского, лирического любовника, как «типичный продукт своего времени» (как будто время может существовать отдельно от своих «продуктов»). Напомним услады «любовной меланхолии»: «Источники и непротоптанные рощи, / Места, любимые блеклой страстью, / Прогулки при луне… / Полночный колокол, стон при расставанию» (Флетчер. «Славная доблесть», дейст. III, сц. 1) и прочий подобный «fadaises» <«вздор»> семнадцатого века, восходящий к тошнотворным персонажам ранних итальянских и испанских пасторалей.

6 рощи. Пушкин отдал Ленскому (чтобы не пропадали) в строфах XXI и XXII строки, которые сам сочинял в юности. Ср. черновик отрывка, написанного предположительно в 1819 г.:

В с<ени пленительных> дубрав,
Я был свидетель умиленный
Ее [младенческих] забав
........................................
И мысль об ней одушевила
[Моей] цевницы первый звук.

Обычно я перевожу слово «дубрава» английским словом «парк» (каковым она и предстает в ряде мест на протяжении романа), но иногда «парк» незаметно переходит в «лес» или «рощу». К тому же множественное число в элегии 1819 г. дает определенный ключ к пониманию единственного числа в строке 1823 г.

XXIII

   Всегда скромна, всегда послушна,
   Всегда какъ утро весела,
   Какъ жизнь поэта простодушна,
 4 Какъ поцѣлуй любви мила,
   Глаза какъ небо голубые,
   Улыбка, локоны льняные,
   Движенья, голосъ, легкій станъ,
 8 Все въ Ольгѣ.... но любой романъ
   Возмите, и найдете вѣрно
   Ея портретъ: онъ очень милъ;
   Я прежде самъ его любилъ,
12 Но надоѣлъ онъ мнѣ безмѣрно.
   Позвольте мнѣ, читатель мой,
   Заняться старшею сестрой.

1–2 Пушкин, вероятно, не знал и даже не слышал об Эндрю Марвелле (1621–78), который во многих отношениях схож с ним. Ср. в «Эпитафии…» Марвелла (опубл. в 1681 г.), строка 17: «Скромна как утро, светла как полдень…» и в «Моей малютке Пегги» («Нежный пастушок», 1725) Аллана Рамзея (1686–1785), строка 4: «Светла как день и вечно весела».