Владимир Набоков - Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

• Название: Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: «Интелвак»
• Жанр: Критика
• Год: 1999
• ISBN: 5-93264-001-4

Комментарии В. В. Набокова освещают многообразие исторических, литературных и бытовых сторон романа. Книга является оригинальным произведением писателя в жанре научно-исторического комментария. Набоков обращается к «потаенным слоям» романа, прослеживает литературные влияния, связи «Евгения Онегина» с другими произведениями поэта, увлекательно повествует о тайнописи Пушкина.

Предназначена для широкого круга читателей и в первую очередь — для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, а также для учителей и учащихся средней школы.

---

«Предупреждать зари восход», как любила делать Татьяна, было романтическим действом. См., например, стих в «Утренней прогулке в лесу Виль-д'Аврэ» (1814) Пьера Лебрена:

J'éprouve de la joie à devancer l'aurore…

<Я испытываю радость приближения утренней зари… >.

6 И вестник утра, ветер веет. Прекрасная аллитерация на «в» и «т». В следующей строке я примирился с простой инверсией, чтобы передать выразительное замедление, создаваемое скольжением на второй стопе.

И всходит постепенно день.

И, конечно, я чувствовал себя обязанным передать, каким чудесным образом строка 8 завершает восьмистишие, чтобы присоединиться к шестистишию.

Если я и достиг точности в этой строфе, то благодаря решительному и торжественному отказу от рифмы. Сохранение рифм было одной из причин того, что привело мою предшественницу (мисс Дейч, 1936) к созданию стихов, якобы представляющих перевод этого отрывка XXVIII, 1–8):

Татьяну можно было застать мечтающей
На балконе одну,
Когда звезды уже перестали мерцать,
Когда первый луч зари едва показался;
Когда прохладный вестник утра,
Ветер, появится и мягко предупредит,
Что скоро день придет
И пробудит птиц на буке и лиственнице.

Погрешности пропусков легко заметить; но здесь присутствует погрешность наращения, типичная именно для этого перевода «ЕО», когда всякого рода образы и подробности щедро прибавляются Пушкину. Что, например, делают здесь эти птицы и деревья: «И пробудит птиц на буке и лиственнице»? Почему это, а не, к примеру: «И возьмется белить и крахмалить» или иная бессмыслица? Особенно мило то, что бук и лиственница не произрастают в западной части центральной России и Пушкин не мог бы вообразить их растущими в усадьбе Лариных.

XXIX

   Ей рано нравились романы;
   Они ей замѣняли всё;
   Она влюбилася въ обманы
 4 И Ричардсона и Руссо.
   Отецъ ея былъ добрый малый,
   Въ прошедшемъ вѣкѣ запоздалый;
   Но въ книгахъ не видалъ вреда;
 8 Онъ, не читая никогда,
   Ихъ почиталъ пустой игрушкой,
   И не заботился о томъ,
   Какой у дочки тайный томъ
12 Дремалъ до утра подъ подушкой,
   Жена жъ его была сама
   Отъ Ричардсона безъ ума.

1–4 романы… И Ричардсона и Руссо; 5–12 Отец ее... См. мои коммент. к более подробному описанию в главе Третьей, IX–X «тайной» библиотеки, которой наслаждается Татьяна, читая эти книги по-французски или во французских переводах в 1819–20 гг., как раз после того, как уехала французская гувернантка (конечно же жившая, вопреки черновикам, в доме Лариных), и незадолго до смерти Дмитрия Ларина. Это — «сентиментальные» романы Руссо, мадам Коттен, мадам Крюднер, Гёте, Ричардсона и мадам де Сталь; а в главе Третьей, XII (см. коммент.) Пушкин в противовес им приводит список более «романтических» произведений (в который, с современной точки зрения, первый список незаметно переходит) Байрона, Метьюрина и его французского последователя Нодье, — произведений, которые «нынче» (т. е. в 1824 г., когда Пушкин писал главу Третью) тревожат сон «отроковицы». Этот второй, модный перечень книг, по существу, принадлежит Онегину 1819–20 г, как следует задним числом из упоминаний в главе Седьмой, XXII, когда Татьяна, погрузившись в чтение книг Онегина, начинает понимать его.

Литературное развитие идет от лорда Бомстона к лорду Байрону.

3 Она влюблялася в обманы. Я уверен, что Пушкин под «обманами» имел в виду «иллюзии», «вымыслы». Ср. сатиру Жильбера «Восемнадцатый век» (1775) против Вольтера:

Sous le voile enchanteur d'aimables fictions…

<Под пленительной вуалью сладких вымыслов… >.

Я заметил также, что Алексей Вульф в своем знаменитом дневнике (1 нояб. 1828 г.)[40] использует слово «обман», чтобы выразить французское «illusion».

8–9 Он, не читая никогда, / Их почитал. Это — каламбурная аллитерация, и если вы замечаете ее, — обе строки для вас испорчены.

XXX

   Она любила Ричардсона,
   Не потому, чтобы прочла,
   Не потому, чтобъ Грандисона
 4 Она Ловласу предпочла;
   Но встарину, Княжна Алина,
   Ея Московская кузина,
   Твердила часто ей объ нихъ.
 8 Въ то время былъ еще женихъ
   Ея супругъ; но по неволѣ;
   Она вздыхала по другомъ,
   Который сердцемъ и умомъ
12 Ей нравился гораздо болѣ;
   Сей Грандисонъ былъ славный франтъ,
   Игрокъ и гвардіи сержантъ.

3 Грандисона. Проф. Чижевский из Гарварда в своих комментариях к «Евгению Онегину» (Кембридж, Масс, 1953) делает следующее невероятное заключение (с. 230): «Грандисон, герой „Клариссы Гарлоу“ [не тот роман!] известен матери только как прозвище московского сержанта [неправильный перевод]… Превращение старой Лариной из чувствительной девицы в строгую метрессу [двусмысленно] было обычно как для мужчин [очень двусмысленно], так и для женщин в России».

3–4 Грандисона… Ловласу. Благородный сэр Чарлз Грандисон и негодяй-джентльмен Ловлас (по-русски Ловлас рифмуется с Фоблаз, фр. «Faublás») — это, как говорит Пушкин в примеч. 14, «герои двух славных романов». Имеются в виду, конечно, эпистолярные романы (1753–54 и 1747–48 соответственно) Сэмюела Ричардсона (1689–1761) «История сэра Чарлза Грандисона» в 7 томах и «Кларисса, или История молодой леди», «охватывающая важнейшие вопросы частной жизни и показывающая, в особенности, бедствия, проистекающие из дурного поведения как родителей, так и детей в отношении к браку», в 8 томах.

Я читал обе эти книги в изданиях 1810 г. В предисловии к «Грандисону» Ричардсон так определяет Клариссу, героиню его более раннего создания: «Молодая леди… оказывается вовлеченной в такие разнообразные и тяжкие бедствия, которые приводят ее к преждевременной смерти; что дает предостережение родителям против насилия над склонностями их детей в самой важной проблеме их жизни… Однако героиня как истинно христианская героиня оказывается выше выпавших ей испытаний; а ее столь прекрасное сердце, еще более возвысившееся чрез эти испытания, радуется в преддверии блаженной вечности».

И Грандисона: «…Грандисон, пример человека, постоянно поступающего хорошо в различных выпавших на его долю испытаниях, потому что во всех своих деяниях он руководствуется одним неизменным принципом: быть религиозным и добродетельным человеком, живым и сильным духом, благовоспитанным и приятным в общении, счастливым для себя и благословенным для других».

8–9 В то время был еще жених / Ее супруг, но поневоле. Очень неловко и нескладно сказано по-русски. В упрощенном виде это звучит следующим образом: «В те дни она была уже помолвлена с Лариным, но по принуждению».

13–14 Сей Грандисон был… гвардии сержант. Чин (упразднен в 1798 г.) соответствовал младшему лейтенанту в армии, в отличие от гвардии, дававшей особые привилегии, касающиеся продвижения офицеров по службе; в соответствии с «Табелью о рангах», введенной царем Петром в 1722 г., чин в гвардии был на два класса выше, чем одноименный чин в армии. С другой стороны, следует отметить, что чин «гвардии сержант» нес в себе больше очарования, чем практического значения и, будучи своего рода ступенькой для последующего быстрого продвижения, отнюдь не предполагал немедленную службу, когда этим чином записывали отрока. Вспомним, что Петр Гринев, главное лицо в прелестной пушкинской повести «Капитанская дочка» (1836), при рождении в 1757 г. был записан батюшкой (по милости титулованного родственника) «гвардии сержантом» (в Семеновский полк), а позднее «считался в отпуску до окончания наук», т. е. случайного обучения, получаемого дома под руководством выпивающего учителя француза. Мальчику было шестнадцать лет, когда его отец решил, что ему пора служить — в армии («будет солдат»), а не в гвардии («мотать и повесничать»), как первоначально предполагалось.

На светских балах лихой «гвардии сержант» царствования Екатерины (1762–96) был сменен во времена Александра (1801–25) томной изысканностью «архивных юношей» (молодых людей в модном Московском архиве коллегии иностранных дел; см. коммент. к главе Седьмой, XLIX, 1) которым, в свою очередь, на смену в тридцатые при Николае I пришли «камер-юнкеры» (младшее придворное звание), как замечает Ф. Вигель (ок. 1830 г.) в своих мерзких, но умных «Записках».