Владимир Набоков - Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

• Название: Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: «Интелвак»
• Жанр: Критика
• Год: 1999
• ISBN: 5-93264-001-4

Комментарии В. В. Набокова освещают многообразие исторических, литературных и бытовых сторон романа. Книга является оригинальным произведением писателя в жанре научно-исторического комментария. Набоков обращается к «потаенным слоям» романа, прослеживает литературные влияния, связи «Евгения Онегина» с другими произведениями поэта, увлекательно повествует о тайнописи Пушкина.

Предназначена для широкого круга читателей и в первую очередь — для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, а также для учителей и учащихся средней школы.

---

8 У каждого свой ум и толк. Фр. «chacun a son goût». Помимо обычной трудности перевода неопределимого «толк» (мнение, понимание, суждение, толкование и т. д.), здесь есть дополнительная неясность. Означает ли это, что у каждого из кредиторов был свой взгляд на происходившее, или это уже переходная фраза, подводящая нас к индивидуальному пониманию событий Онегиным?

LII

   Вдругъ получилъ онъ въ самомъ дѣлѣ
   Отъ управителя докладъ,
   Что дядя при смерти въ постелѣ
 4 И съ нимъ проститься былъ бы радъ.
   Прочтя печальное посланье,
   Евгеній тотчасъ на свиданье
   Стремглавъ по почтѣ поскакалъ
 8 И ужъ заранѣе зѣвалъ,
   Приготовляясь, денегъ ради,
   На вздохи, скуку и обманъ
   (И тѣмъ я началъ мой романъ);
12 Но, прилетѣвъ въ деревню дяди,
   Его нашелъ ужъ на столѣ,
   Какъ дань, готовую землѣ.

Словесное оформление этой строфы неловко в оригинале. Дважды повторены производные от «готовить» (после того как одно уже использовалось в предыдущей строфе), дважды фигурирует «уж». В третьей строке «при смерти в постеле» (от «постеля», не «постель») — это разложение галлицизма, «sur son lit de mort», который давным-давно вошел в русский язык как «на смертном одре». Было бы нетрудно сгладить все эти неловкости посредством английских парафраз, но я предпочел передать их буквально, хоть это связано с очень кропотливой работой и возней.

7 поскакал. «Переводчики» имели большие трудности с глаголом «скакать», который встречается несколько раз на протяжении всего романа. Он означает буквально «скакать галопом»: см., к примеру, Томас Рейкс, «Посещение Санкт-Петербурга зимой 1829–30» [26 нояб. 1829 г. — 25 марта 1830 г. нов. ст.] (Лондон, 1838): «Экипаж был запряжен четырьмя почтовыми лошадьми в один ряд: они шли легким галопом всю дорогу, и мы проезжали по восемь или девять верст ежечасно» [верста равна 0,6629 мили, или 1,067 километра] (Письмо IV, из Миттавы, 28 нояб. 1829 г.) — и его «Дневник» (запись от пятницы, 17 авг. 1838 г.): «Поездка на званый вечер в Эльнбоген, который расположен примерно в восьми милях [от Карлсбада] и знаменит своими романтическими пейзажами. Граф де Витт, у которого здесь было двадцать лошадей, вывезенных из России, снарядил три экипажа. Мы путешествовали русским аллюром — полным галопом — и достигли пункта назначения в полчаса». Но, использованный в обычном смысле как здесь, так и повсюду в романе, глагол «скакать», хотя и подразумевает известную быстроту движения, означает просто «ехать в экипаже», — если только о путешественнике не заявлено определенно, что он скачет верхом на лошади, когда этот глагол означает «скакать галопом или легким галопом».

11 И тем я начал мой роман. Теперь круг замкнулся (I–LII–I). Он заключает в себе пятьдесят две строфы. Внутри него Евгений перемещается по меньшей, концентрической траектории своих ежедневных занятий (XV–XXXVI). Движущей силой, направляющей «колеса» главы, является дух лирических отступлений, участие Пушкина, ряд лирических взрывов. Как Стерн говорил о своем «Тристраме Шенди» (т. 1, гл. 22), «…произведение мое отступательное, но и поступательное в одно и то же время… Отступления, бесспорно, подобны солнечному свету; они составляют жизнь и душу чтения» <пер. А. Франковского>. Пушкин добавил внутреннего горения.

Следующая строфа (LIII) продолжит историю, начатую в I–II. Она продлится в еще одной строфе (LIV), — и все это будет в рамках прямого повествования в главе Первой (пять строф: I–II, LII–LIV).

12 в деревню. В этом смысле деревня означает поместье, имение, владение, наследственную собственность, а не «село», как «переводчики» понимают его здесь и во всем романе («село» или «села» во времена крепостного права могли быть важнейшей частью имения, но это само собой разумеется). Сам Пушкин в своей переписке, когда писал по-французски, был склонен использовать бросающийся в глаза русицизм «mon village» (например, письмо к Анне Керн, 25 июля 1825 г., по-французски: «…лучшее, что я могу сделать в моей печальной деревне <de mon triste village>, — это стараться больше не думать о Вас») вместо правильного «mon bien» или «ma propriété», или же «ma campagne» (терминов, которые он и его приятели помещики использовали повсюду). Татьяна тоже поэтично использует слово «деревня» в своем письме (глава Третья), в котором ситуация Пушкин — Анна Керн, так сказать, повернута наоборот (см. также коммент. к главе Второй, I, 1).

LIII

   Нашелъ онъ полонъ дворъ услуги;
   Къ покойному со всѣхъ сторонъ
   Съѣзжались недруги и други,
 4 Охотники до похоронъ.
   Покойника похоронили.
   Попы и гости ѣли, пили,
   И послѣ важно разошлись,
 8 Какъ будто дѣломъ занялись.
   Вотъ нашъ Онѣгинъ сельскій житель,
   Заводовъ, водъ, лѣсовъ, земель
   Хозяинъ полный, а досель
12 Порядка врагъ и расточитель,
   И очень радъ, что прежній путь
   Перемѣнилъ на что нибудь.

1–7 В этой строфе, в которой Пушкин трактует тему смерти в духе торжествующий веселости, очень отличающейся от лирического эсхатологизма следующей главы, посвященной Ленскому, читатель насладится забавным рядом аллитераций в строках 1–7, усиленным весомым двойным пропуском ударений в строках 4 и 5 — редко встречающимся ритмом и исключительно редким в соседних строках:

Нашел он полон двор услуги;
К покойнику со всех сторон
Съезжались недруги и други,
Охотники до похорон.
Покойника похоронили.
Попы и гости ели, пили
И после важно разошлись…

Аллитерирующие элементы в эти строках таковы:

           о́л, о́л;
по́, по, по, по, по, по, по́;
     охо́, охо, охо;
          ли, ли.

Эти повторяющиеся звуки пронизывают следующие слова:

нашел, полон;

полон, к покойнику, похорон, покойника похоронили, попы, после;

охотники до похорон, похоронили;

ели, пили.

Компоненты слова «похоронили» здесь, кажется, просто веселятся.

Один вопрос в связи с этим пассажем беспокоит меня с детства. Как могло случиться, что соседи Онегина, Ларины, не присутствовали на похоронах и поминках, ощутимое эхо которых, как кажется, встречается в Татьянином сне (глава Пятая, XVI, 3–4), когда она слышит крики и звон стаканов «как на больших похоронах».

8 делом занялись. В этом стереотипном обороте «дело» означает нечто имеющее ценность, смысл, тогда как под «бездельем» («лень», «ничегонеделание») подразумевается противоположное.

10 Заводов, вод, лесов, земель. «Воды», «леса» звучат подобно «Eaux et forêts» французского чиновничества. Слово, завершающее строку, делает ее окончание несколько неубедителным: целое ковыляет вслед за частями. «Заводов», «вод» — отмечено какой-то слишком бросающейся в глаза аллитерацией. Слово «завод» имеет много значений; «фабрика» или «мастерская» кажутся достаточными здесь, но остается еще несколько возможностей. «Заводы», принадлежащие богатому собственнику того времени, могли включать в себя любой вид мастерской или мельницы, так же как и конный завод, разведение рыбы, винокуренный, кирпичный завод и т. п.

LIV

   Два дня ему казались новы
   Уединенныя поля,
   Прохлада сумрачной дубровы,
 4 Журчанье тихаго ручья;
   На третій, роща, холмъ и поле
   Его не занимали болѣ,
   Потомъ ужъ наводили сонъ;
 8 Потомъ увидѣлъ ясно онъ,
   Что и въ деревнѣ скука та же,
   Хоть нѣтъ ни улицъ, ни дворцовъ,
   Ни картъ, ни баловъ, ни стиховъ.
12 Хандра ждала его на стражѣ
   И бѣгала за нимъ она,
   Какъ тѣнь, иль вѣрная жена.

Очаровательно нарисованная фигура на левом поле идентифицирована Эфросом (который на с. 133 «Рисунков поэта» воспроизводит черновик 2369, л. 20) как Амалия Ризнич (1803–25) в шали и капоре. Ее спокойная поза, положение рук подсказывают проницательному Эфросу мысль о ее беременности (она родила сына в начале 1824 г.). Тот же комментатор идентифицирует красивый профиль на правом поле как профиль ее мужа, Ивана Риз-нича(р. 1792).