Владимир Набоков - Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

• Название: Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: «Интелвак»
• Жанр: Критика
• Год: 1999
• ISBN: 5-93264-001-4

Комментарии В. В. Набокова освещают многообразие исторических, литературных и бытовых сторон романа. Книга является оригинальным произведением писателя в жанре научно-исторического комментария. Набоков обращается к «потаенным слоям» романа, прослеживает литературные влияния, связи «Евгения Онегина» с другими произведениями поэта, увлекательно повествует о тайнописи Пушкина.

Предназначена для широкого круга читателей и в первую очередь — для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, а также для учителей и учащихся средней школы.

---

Господский дом (как он описывался в 1838 г) был очень скромным, деревянным, на каменном фундаменте, одноэтажным, пятидесяти шести футов длиной и сорока пяти с половиной футов шириной, с двумя крылечками, одним балконом, двадцатью дверями, четырнадцатью окнами и шестью голландскими печами. Его окружали кусты сирени. Было четыре жилых помещения, одно с баней, и парк в три тысячи футов протяженностью, с еловыми аллеями и дорогой, обсаженной липами. С садовой террасы можно было видеть речку Сороть (шириной в четырнадцать футов), вьющуюся по сочным лугам, с озером на каждой ее стороне: маленьким озером Малинец и очень большим Лучановым озером. Читатель найдет эту речку упомянутой в последней строфе «Путешествия Онегина» (ее образ есть и в главе Четвертой, XXXVII), Лучаново озеро фигурирует в главе Четвертой, XXXV и упомянуто в стихотворении, которое я цитирую в моих комментариях к первой строфе главы Второй.

13 в тени. Здесь наблюдается типографская ошибка: словосочетание «в тиши», которое не рифмуется с «дни», — в обоих отдельных изданиях главы и в полных изданиях 1833 и 1837 гг. В черновике (2369, л. 20 об.) имеется «в сени», исправленное из «в тени». Последнее исправление в беловой рукописи — «в тени» (рукою Пушкина), тогда как в копии — «в тиши» (рукою Льва Пушкина).

LVI

   Цвѣты, любовь, деревня, праздность,
   Поля! я преданъ вамъ душой.
   Всегда я радъ замѣтить разность
 4 Между Онѣгинымъ и мной,
   Чтобы насмѣшливый читатель,
   Или какой нибудь издатель
   Замысловатой клеветы,
 8 Сличая здѣсь мои черты,
   Не повторялъ потомъ безбожно,
   Что намаралъ я свой портретъ,
   Какъ Байронъ, гордости поэтъ, —
12 Какъ будто намъ ужъ невозможно
   Писать поэмы о другомъ,
   Какъ только о себѣ самомъ?

1 Цветы, любовь, деревня. Здесь интонация банальна, как и интонация похожих перечислений «objets charmants» <«прелестных вещей»> во второстепенной французской поэзии. Ср. у Ж. Б. Руссо, «Оды», III, VII:

Des objets si charmants, un séjour si tranquille,
La verdure, les fleurs, les ruisseaux, les beaux jours…

<O, сколь прелестные вещи — пребывание в покое,
Зелень, цветы, ручьи, прекрасные дни… >.

2 Поля! Французское слово «champs», употребленное в псевдолатинском смысле (деревня), досадное галлицистское клише. «Aller aux champs» <«ехать в поля»> означало в семнадцатом столетии «ехать в деревню», «aller à la campagne». См., к примеру, Этьен Мартен де Пеншен (1616–1705), «Георгики Вергилия», II:

Champs, agréables champs, vos bois et vos fontaines
Régleront désormais mes plaisirs et mes peines;
Je cueillerai vos fleurs, vivrai des votre fruit,
Content d'être éloigné de la gloire et du bruit.

<Поля, милые поля, ваши леса и ваши родники
Определят впредь мои радости и мои страдания;
Я нарву цветов, буду вкушать ваши плоды,
Довольный жизнью вдали от славы и шума>.

Восхваление деревни было около 1820 г., возможно, самым затертым общим местом поэзии. От «Посланий» великого Горация до рационалистических поделок Делиля эта тема пережила традиционную кристаллизацию и художественное разжижение. Даже мощная мелодичность Андре Шенье в конце восемнадцатого столетия не сумела дать ей новую жизнь:

Quand pourrai-je habiter un champ qui soit à moi?
Et, villageois tranquille, ayant pour tout emploi
Dormir et ne rien faire, inutile poète,
Goûter le doux oubli d'une vie inquiète?
Vous savez si toujours, dès mes plus jeunes ans,
Mes rustiques souhaits m'ont porté vers les champs…

<Ах, суждено ли мне иметь земли клочок
Где, мирный селянин, на воле я бы мог
Лишь спать и праздным быть, и в тишине, в забвенье,
Поэт ненадобный, найти успокоенье.
Вам, Музы, ведомо: еще на утре дней
Стремился я душой в объятия полей.

Пер. Е. Гречаной>. «Элегии», II, строки 19–24.

Mes rêves nonchalants, l'oisiveté, la paix,
A l'ombre, au bord des eaux, les sommeil pur et frais.

<Беспечной праздности, в тени, у лона вод,
Где греза чистая над берегом плывет.

Пер. М. Яснова>. «Элегии», VIII, 2, Авелю де Фонда, строки 5–6.

См. также коммент. к главе Четвертой, XXXIV, 1–4.

«Деревенские пристрастия» Пушкина были реализованы, несколько неожиданно для него, в августе следующего (1824) года.

См. также у Гийома Амфри де Шольё (1639–1720), который начинает свои «Похвалы сельской жизни» так:

Désert, aimable solitude,
Séjour du calme et de la paix,
............................................
C'est toi qui me rends à moi-même;
Tu calmes mon coeur agité;
Et de ma seule oisiveté
Tu me fais un bonheur extrême.

<Пустынное, приятное уединение,
Обитель покоя и мира,
............................................
Это ты возвращаешь меня самому себе;
Ты успокаиваешь мое возбужденное сердце;
И в праздности моей одинокой
Ты делаешь меня необыкновенно счастливым>.

На русском языке примером обращения к этой теме уже в 1752 г. (когда русской метрической <силлабо-тонической> системе стихосложения еще не исполнилось и двадцати лет) были «Строфы похвальные поселянскому житию» Василия Тредиаковского (подражание Горацию, написанное пятистопным хореем с перекрестной рифмовкой; этот размер был прекрасно использован в девятнадцатом веке Лермонтовым и в двадцатом — Блоком), в которых аркадский декор дан в строках 37–40:

Быстрые текут между тем речки;
Сладко птички по лесам поют;
Трубят звонко пастухи в рожечки;
С гор ключи струю гремящу льют.

3–4 разность / Между Онегиным и мной; 10–11 [Не] намарал я свой портрет, / Как Байрон... Ср.: Байрон, «Чайльд-Гарольд», песнь IV, посвящение Джону Хобхаузу, 2 янв. 1818 г.:

«…я устал последовательно проводить линию, которую все, кажется, решили не замечать… Я напрасно доказывал и воображал, будто мне это удалось, что пилигрима не следует смешивать с автором. Но боязнь утерять различие между ними и постоянное недовольство тем, что мои усилия ни к чему не приводят, настолько угнетали меня, что я решил затею эту бросить — и так и сделал [в последней песни]»

<пер. В. Левика>.

В черновом наброске письма к Николаю Раевскому-младшему, в июле 1825 г., в Михайловском, в самый разгар работы над «Борисом Годуновым», Пушкин писал: «Правдоподобие положений и истинность диалога… вот истинное правило трагедии… Какой человек этот Ш[експир]… Сколь жалок перед ним Байрон как трагик… этот Байрон… разделил между своими персонажами те или иные черты собственного характера: свою гордость отдал одному, свою ненависть другому, свою меланхолию — третьему… это вовсе не трагедия… Читайте Ш[експира]…» <оригинал по-французски>.

7 Замысловатой: Этот эпитет не имеет точного английского эквивалента. Здесь подразумеваются, иронически, «невразумительный», «причудливый», «запутанный» и другие подобные значения.

LVII

   Замѣчу кстати: всѣ поэты —
   Любви мечтательной друзья.
   Бывало, милые предметы
 4 Мнѣ снились, и душа моя
   Ихъ образъ тайный сохранила;
   Ихъ послѣ Муза оживила:
   Такъ я, безпеченъ, воспѣвалъ
 8 И дѣву горъ, мой идеалъ,
   И плѣнницъ береговъ Салгира.
   Теперь отъ васъ, мои друзья,
   Вопросъ не рѣдко слышу я:
12 «О комъ твоя вздыхаетъ лира?
   «Кому, въ толпѣ ревнивыхъ дѣвъ,
   «Ты посвятилъ ея напѣвъ?

Пушкин дает здесь свою концепцию того, как работает ум поэта, и выделяет четыре стадии:

1. Прямое восприятие «милых предметов» или событий.

2. Горячее, безмолвное потрясение от иррационального восторга, сопровождающего воскрешение этого впечатления в фантазии или во сне.

3. Сохранение образа.

4. Более позднее и спокойное прикосновение к нему искусства, отождествленного с рационально контролируемым вдохновением, словесным преображением и новой гармонией.

2 мечтательной. Слово «мечта», с производными от него, — главное «действующее лицо» в словаре русских романтиков… Комбинация звуков в слове «мечта» смешивает сочное «м-» с легким «-ч-» и музыкальным «-та»; естественные рифмы для «-та» (ж. р., ед. ч.) или «-ты» (род. пад., ед. ч. и им. пад., мн. ч.) — это слова «красота», «цветы» и «ты»; многочисленные оттенки значения (от «химеры» до «амбиции»), передаче которых оно служит, делают его самым прилежным, трудолюбивым членом романтической команды. И поэты девятнадцатого века, действительно, слишком уж эксплуатировали это слово, пока оно не потеряло всякое значение и всякую привлекательность в вялых строках рифмоплетов и дам-писательниц. Пушкин очень благоволит не только к «мечте», но и ко всем производным от этого слова, таким, как «мечтание», «мечтанье», «мечтать», «мечтатель» и «мечтательный», которое близко к «задумчивый» — другому пушкинскому любимому слову.