Николай Северин - Сын Олонга

• Название: Сын Олонга
• Автор: Николай Северин
• Издательство: Государственное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1930

---

заячье бобокание, — он отвечал птичьими и звериными голосами. Купаясь в холодных ледяных водах, дразнил:

го-го-го-го,

и гагары плачущими ребячьими голосами откликались ему. После купанья залезал с луком в камыши озера и крякал уткой: подплывали близко утята, и он, не тратя стрел, рукой хватал за шейку и зубом перегрызал горлышко. Завидев летающих чаек, горланил по-чаячьи, а во время купания умел пускать пузыри, как делают выскакивающие хариусы. Заползая в лапы кедра, в переливе свиста, подзывал рябчиков.

Мать жарила рябчиков на палочках. Он облизывал жирные пальцы. Запивал кумысом, подбрасывал дров в огонь. Огонь трещал, искрился. Тохтыш запевала:

Цветут травы в лугах,
хорошо коровы, кобылицы доятся:
арака много, кумыса много,
сын хорошо растет!..

В россыпях горной речонки нашел Итко цветные красивые камни, притащил их в аил и, разбрасывая на кошме, спросил мать:

— Откуда они родились?

И рассказала Тохтыш:

— Эрлик сотворил чудище. Оно жило в море и называлось Андылма-Муус. Чудище вытягивало длинный змеевидный язык и, схватывая людей, утаскивало на дно. Был на Алтае великий сильный богатырь — Тюран. Он захотел изловить чудище: поймал четырех медведей, собрал шкуры рукавицей, надел их на руки и ноги, оделся в кожан, намазался салом и пошел на берег. Андылма-Муус выбросил петлей язык, но соскочила петля с сального кожана; тогда на лету намотал Тюран язык на рукавицу, другой рукой ухватился за гору. Не скользят руки и ноги в медвежьих шкурах. Пенится море, и трещат скалы, нагрелась земля под ногами, лопаются медвежьи шкуры на рукавицах. У Тюрана волосяными арканами вздулись жилы, и между двух гор провалились ноги. Тянет Тюран змеевидный язык, а он растянулся на день езды лучшим скакуном, и не видно головы Андылма-Муус — чудовища морского. Тюран привязал язык тройным узлом за самую большую гору, подошел к берегу и в пять дней выпил море, осушил чудище. Рвется Андылма-Муус, шатаются горы, а Тюран подбежал с другой стороны, оторвал скалу и начал дробить ему голову. Полетели черепные осколки, потекла кровь. А кровь у него была разных цветов и застыла она в цветных скалах, камнях и камушках…

Медная синь, медная зелень, малахит, яшма, свинцовый блеск, самородки золота, свинцовая руда — все эти богатства земля, рожденные различными геологическими периодами, были для Тохтыш кровяными брызгами чудища Андылма-Муус, и Итко, находя красные камушки, всегда помнил о кровяных сгустках чудища Андылма-Муус.

Щиплет стадо весеннюю поросль медовых трав, а Тохтыш, вырывая лопаткой мучнистые, годные для лепешек, корни кандыка и кожунэ, поет песню доброму богу Ульгеню, что дал солнце на землю: от него засинели снежные горы, зазеленела Чулышманская долина, и коровы Тохтыш дадут молоко, и овцы нагуливают жир, кобылицы родят игривых жеребят.

Тохтыш копала кандык, а Итко, набивая сумы, отвозил домой, а когда солнце стояло на полдне, — разводили костер и пекли сладко-мучнистые корни кандыка. Мать лежала на траве, а Итко с собаками носился в камнях.

Бурундуки свистят по-птичьи и прыгают с камня на камень; Итко заляжет за камень с острой плиткой, нацелится и так резнет, что плитка в воздухе свистнет, а бурундук лапками вверх. Снимать шкурки Итко ловок: выхватит из-за пояса ножик, чик-чирик у задних лапок, вывернет сначала хвостик, в зубы его, а потом, отдирая ногтем, в два счета, как вареную картошку, облупит. Бросив бурундучье мясо собакам, Итко, махая шкурками перед дымом костра, спрашивал у матери:

— А откуда бурундук взялся?..

— Зародился в лесу…

— А откуда лес взялся?..

Тохтыш шевелила угольки в костре и рассказывала:

— После потопа летел ворон, держа души людей в клюве. Летел день, летел два и ночами тоже летел, а земля голая, черная, точно пожарище. Увидел ворон на одной горе мертвого марала. Сделал круг, снизился, но вспомнив приказ, пролетел около марала, хотя тот холодный был. И снова летел две утренних и две вечерних зори, отощал, из сил выбился, а лететь далеко надо: послал с ним Кудай души людей во все стороны земли. На пятой утренней заре увидел ворон мертвую корову, а глаза у коровы синевой застеклялись — так и манят голодного ворона. Не выдержал ворон и камнем вниз на корову бросился… И вылетели души из клюва… И зацвели из человеческих душ вечно зеленые кедрачи, душистые пихтачи и смолистые ельники…

______

Когда лес почернел и с полными сумами возвращались домой, Тохтыш, ехавшая впереди, круто остановила лошадь и крикнула:

— Белошей-орел с рыбой летит!

Итко встал на седло и прыгнул на ближайший сук и проворной белкой взлез на качающуюся вершинку.

Вечерняя заря играла отблесками на леднике, и, когда орел залетел в солнечные лучи, изгибом сверкнула серебряной чешуей рыба в клюве.

Итко крикнул матери:

— Харьюза большущего тащит!..

Итко напряженно вглядывался в улетающую с добычею птицу. Орел сел на отрог вершины Алтын-ту — Золотой горы.

На другой день вечером Итко стал собираться на опасную охоту при помощи орлов. Мать, качая головой, говорила:

— Ты, Итко, не знал еще беды. Когда орел тер о скалу клюв, сломался один рог мороза; он трижды воспел, и осыпался иней высокого леса; он шесть раз проклекотал, и солнце поднялось выше; подул теплый ветер, и сломался другой рог мороза, все пришло в движение: снег растаял, потекли ручьи. Орел — «дух-покровитель». Небесная птица, кровяная птица, истребитель мелкого зверя и крупной птицы. Берегись, Итко!

Итко, слушая мать, плел на голом колене волосяные петли и на материнский уговор упрямо ответил:

— На заре выезжаю, — охотиться за орлами.

Утром Итко не проспал солнце: оно еще не вынырнуло из ущелья, как Итко седлал лошадь.

Мать положила сырчиков, несколько горстей муки, кишку с маслом, а кандыка, кожунэ — много в горах есть.

Вместе с баранами, полезшими в горы, выехал Итко. Тонет тропа в цветистых зарослях нагорного луга. Сытая кобылица нехотя срывает сочные травники. Верхушки цветов бьют Итко по плечам, и он, точно злясь, сшибает их плеткой.

В набежавшем ветерке колышется розовая долина…

Пылинки цветов залетают в рот Итко, и он сосет их губами. Медовыми запахами, стынет земля.

Лошадь в лесных горах родилась и выросла, она ловко перескакивает валежины и обходит камни и ямы.

От сочных смоляных запахов слипаются у Итко глаза, но он, приподнимаясь на стременах, не спускает глаз с отрога Алтын-ту. Но не видно летающего орла и не слышно орлиного клекота. Вдали синеют ледники, играет солнце искристыми россыпями на снежных вершинах, в расщелинах гор от снегов вьются горные ручьи. Бьет копыта о каменистую тропинку лошадь; чем дальше к вершине, тем меньше сочных трав, исчезают леса, только в ветре качаются полуголые, кривые лиственницы да ярко горят альпийские фиалки, да стелется во мхах низкорослая, узловатая поросль полярной березки. Лошадь, путаясь копытами, спотыкается, но Итко, увидев пару летящих птиц, гикает, вытягивается и махает камчой. Орлы летят низко. Итко видит, что самка (которая меньше) тащит какую-то зверюшку, а самец блестит на солнце зажатой в клюве рыбиной.

Щелевидные монгольские глаза Итко, следя за летящей парой, еще больше узятся. Рысью по спиральной тропинке подъезжает он к скале, на которой орлиное гнездо. Под скалой, в тени, расседлал лошадь и под лиственницей на мхах растянулся отдыхать; под доносящиеся клекочущие звуки орлов уснул.

Проснулся Итко, приставляя ладонь ко лбу, посмотрел на солнце.

— С полдня свернуло, — сказал сам себе, пошел к ручью, сел на камень, поскоблил ножиком задымленные сырчики и, макая в воду, начал их грызть. Это — «обед». После обеда, осмотрев скалу, накатал чумбур на пояс, взял волосяные силочки, главное орудие для лова, и несколько сырчиков и походкой охотника, согнувшись, среди камней полез на скалу. Вьется, припадает в камнях, дышит в кулак, из-под камней глазами сверлит. На ладонях ссадины, на коленках синяки. Орлиный клекот вблизи, похоже, как камушки в корзине катаются. Услышал Итко, замер, охотничье сердце бьется.

Неверно ползет: справа гнездо. В камнях, знай, поворачивайся. За большими камнями клекот. Подполз на край, посмотрел, — внизу пропасть. Гнездо на соседней через пропасть скале. Но чумбур шире щели. Размотал его с пояса, один конец закрутил за камень, а на втором петлю с решето сделал и спустил в пропасть. Отдохнув между камнями, начал спускаться по чумбуру. Добравшись до петли, сел на нее и, отталкиваясь руками и ногами, как на качелях, отлетел на середину пропасти. Качнуло обратно, с новой силой оттолкнулся. В третий раз почти долетел до другой стены, но рука скользнула по выступу, ухватиться не успел; еще качнулся раз с новой силой, — и рука цепко ухватилась за выступ. Закрепив веревку за камень, начал карабкаться вверх. Сквозь камни увидел Итко край гнезда. Из толстых сучьев сплетено гнездо, белым мхом да сединой с елей завито, а бока гнезда камнями выложены. Тихо на площадке. Вытягивается, смотрит вперед Итко, — нет орлов. «Улетели, пока я в пропасти качался!» Хотел на площадку выскочить, как в куче камней клекнуло. Тогда рассмотрел Итко орлов, дремлющих на обрыве: от испуга прижался обратно к камням. Закатился под плиту, лежит не дышит, левая нога неметь начинает, подрыгал, — отошло, потом правую руку судорога тянет, на пальцах повернулся на другой бок. Перед вечерней зарей пара орлов полетела через озеро в темнеющие хребты Корбу.