Альмудена Грандес - Любовь в ритме танго

• Название: Любовь в ритме танго
• Автор: Альмудена Грандес
• Издательство: ACT, ACT МОСКВА
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-037047-4

История женщины с романтичным именем Малена Фернадес де Алькантара.

История таинственного подарка ее деда — веками хранившегося в семье загадочного изумруда, фамильной реликвии, способной спасти от смерти.

История многолетнего соперничества Малены с сестрой — и ее поисков собственного места в этом жестоком мире.

История загадочного проклятия, которое из поколения в поколение тяготеет над женщинами семьи Алькантара.

История жизни в жестоком и прекрасном ритме танго…

---

— А ты как?.. На пятом месяце? На шестом? — спросила меня одна пациентка, пока мы ожидали, когда Рейне сделают процедуры.

— Нет, — ответила я. — Я почти на седьмом с половиной месяце.

Женщина окинула меня взглядом, в котором смешались страх и удивление, но мгновение спустя изменила выражение своего лица и улыбнулась.

— Как здорово! Такая стройненькая…

— Да, — сказала я и посмотрела на маму, которая попыталась поддержать меня взглядом, обняла за плечо и несмело сказала, что боится худшего.

— Мы все очень плохие роженицы, Малена Алькантара, а это наследуется дочерьми от матерей, понимаешь? У моей бабушки было только двое детей — мой папа и тетя Магдалена — это из шести возможных беременностей, а моя мать потеряла двоих детей и родила Паситу, а это очень редкий случай. Ты же знаешь, так заканчивается только одна из каждых ста тысяч беременностей, обычно плод умирает еще до родов… А у меня была только одна беременность, с Рейной были тоже большие проблемы, так что…

— Но проблемы с Рейной, были, наверное, из-за меня… — сказала я, и неподдельный испуг отразился в глазах матери.

— Нет. Как ты можешь быть виноватой? Единственной виноватой можно было бы назвать меня, потому что моя плацента не была предназначена для того, чтобы кормить вас обеих.

— Твоя плацента была хорошей, мама, просто я высосала все и ничего не оставила для нее, врачи так говорили.

— Нет, дочка, нет. Никто никогда не говорил ничего подобного…

Вдруг зазвонил телефон, и она побежала в комнату. Это был Эрнан, он сообщил, что у меня родилась племянница: вес — три килограмма сто граммов, сорок восемь сантиметров в длину, замечательная упитанная девочка. Она прекрасно себя чувствует, чего не скажешь о Рейне.

Я продолжала идти по незнакомому кварталу: низенькие дома с белыми стенами, посеревшими от дождя. Алькантара с ног до головы: черные брови, индейские губы, неспособность родить. УЗИ не могло сказать мне ничего нового. Несокрушимая цепь фактов выстроилась в моей голове: плохая кровь, плохая судьба, плохая жена, плохая мать, не желавшая иметь сына, которого должна была родить, тысячи раз не желавшая рожать, скрывавшая свою беременность от мужа более месяца. Я не могла смотреть на себя раздетую в зеркале без тошноты и страха. Я боялась, что не наступит время, когда не надо будет покупать слюнявчиков, не спрашивать, какого черта я должна сидеть с ребенком на руках весь день, не кривить губы в идиотской улыбке каждый раз, когда идешь по улице с коляской. Боялась, что след пребывания ребенка в моем теле никогда не исчезнет и я не смогу трахаться как сука с незнакомцем, который медленно будет осваивать мои внутренности. Мне не хотелось ежесекундно зависеть от этого инстинкта, чтобы наконец сказать: «Быть женщиной почти ничего для меня не значит». Я была женщиной и должна была за это платить. Я могла бы проанализировать другой столбец цифр и фактов. Рейна курила в течение всей беременности, а я нет, Рейна употребляла алкоголь, а я нет, Рейна жила в свое удовольствие, а я нет, Рейна отказывалась гулять, потому что сильно уставала, а я нет, Рейна объедалась, ела ящиками конфеты, а я нет, у Рейны не было желания ходить на занятия для беременных, я же не пропустила ни одного. Я ходила на теоретические лекции, и все это я делала одна.

Я захотела рассмеяться и расплакалась. Я осмотрелась вокруг, домов больше не было, только наполовину обработанное поле, словно его готовили стать полигоном для каких-то промышленных целей. Я повернулась и пошла обратно по своим же следам. Это было несправедливо. Но именно так и было.

* * *

Я проснулась в шесть утра, встревоженная причудливыми снами, несколько раз прерванных острой болью, по моему мнению, несуществующей, мифической болью, однако потом, в ванной, я почувствовала что-то липкое между бедер и засунула туда руку, чтобы проверить. Тут же мои пальцы покрылись какой-то прозрачной слизью, густой и липкой. До конца срока мне оставалось более трех недель, но я не знала, на какие расчеты мне полагаться. Гинеколог, оптимистически настроенный тип, был единодушен с врачом, проводившим УЗИ, что не следует волноваться раньше времени. «Я уверен, ты сейчас не на седьмом месяце, а только на шестом, сказал он мне, — мы повторим УЗИ через несколько дней, а если результат не понравится, спровоцируем роды, но все должно быть хорошо, не волнуйся…» Сантьяго, его сестры, мои родители, весь мир предпочитали верить его словам. Я нет. Я знала, что ребенок не родится, но меня хранил страх за саму себя, поэтому я хотела верить в противоположное, а говорить правду значило бы соперничать с судьбой. Я почувствовала, как что-то начало отделяться от моего тела, проскальзывая между моими ногами. Это было что-то вроде скудной бесцветной слизи. Думаю, если бы я вытащила тампон, отошли бы воды. Я подождала, но ничего больше не выходило изнутри, словно там ничего не осталось. Боль усиливалась, но я не задумывалась об этом, потому что должна была дать отойти водам, а этого не происходило, со мной ничего хорошего не происходило. Мое тело выглядело таким несчастным и таким жалким.

Я разбудила Сантьяго и сказала ему, что рожаю, что надо немедленно ехать в клинику, а он как-то не очень мне поверил.

— Невозможно, — сказал он, — еще слишком рано, у тебя должны сначала начаться схватки, ребенок должен подготовиться, вот так.

Когда я увидела, что он повернулся к стене, решив спать дальше, я принялась бить его в плечо кулаком и кричать. Я орала, чтобы он соизволил встать на ноги и одеться. Сантьяго испуганно смотрел на меня, а я кричала, что ребенок уже готов, что роды будут ненормальными, что следовало засечь время, потому что, судя по периодичности схваток, что-то идет не так. Нам следовало поторопиться. Я боялась, что ребенок может задохнуться.

Было воскресенье, на улицах пусто. Я не помнила себя от боли, но не понимала, сильно я страдала или нет, и не могу воссоздать ужас тех мучений, которые периодически нападали на меня. Ребенок жив. Я думала только об этом. Он должен быть жив. Если бы он умер, он бы не двигался, он бы не мучил меня. Мы очень скоро прибыли в клинику. Регистраторша заволновалась, увидев нас. Она посмотрела на меня, а я объяснила, как могла, что роды уже начались, я без остановки говорила о моем состоянии. «Пойдемте со мной», — сказала она и проводила меня в пустую консультационную палату, где была только маленькая кушетка, покрытая зеленой простыней. «Раздевайтесь и подождите секунду, я сейчас приду». Тут я отдала себе отчет в том, что больше здесь никого нет, Сантьяго не пошел со мной. Я разделась, сама взгромоздилась на кушетку и сидела в одиночестве, грязная и замерзшая. Медсестра вернулась вместе с коренастой невысокой женщиной, словно сделанной из твердых пород дерева. Она накрыла меня зеленой простыней, потом просунула свою голову мне между ног. Этого простого осмотра хватило с лихвой. Акушерка поднялась, посмотрела на меня взглядом медузы Горгоны и повернулась к регистраторше.

— Она пришла одна?

— Нет. Ее муж только что был здесь.

Тут акушерка повернулась на каблуках и устремилась к двери, даже не взглянув на меня.

— Кто-нибудь позвонил доктору?

— Да, — ответила регистраторша. — Ее муж позвонил, он сказал, что доктор уже едет, просто немного задерживается. Ты же знаешь, он живет в Гетафе.

Дверь закрылась, и я снова осталась одна. У меня было четкое ощущение того, что боль распространяется по всем направлениям моего тела, она становилась все сильнее и мучительнее, но это помогало мне оставаться в сознании и держать глаза открытыми. Я смотрела на белую стену. Ничего не происходило.

— Послушайте… — я услышала голос акушерки прежде, чем дверь снова открылась. — Полезно, чтобы и вы это видели.

Сантьяго вошел следом за ней, смущенный, бледный, он вошел так тихо, словно не чувствовал своих ног. Он смотрел на меня и еле сдерживал слезы. Я думаю, он хотел улыбнуться, но я не поняла смысла этой гримасы, а только чувствовала его очень сильный страх. Ужас и паника полностью завладели мной, когда я это поняла. Акушерка правой рукой подняла простыню и заговорила тоном специалиста.

— Это ягодицы ребенка… Видите это? А это ножки. Все очень плохо.

— Да, — я почти не слышала ответа, а она продолжала говорить ровным голосом.

— Я хотела, чтобы вы видели.

— Да, — оставалось сказать Сантьяго, и тут она совсем обнажила меня, потом прижала к себе, чтобы засунуть мои руки в рукава холодной зеленой рубашки, которая пахла щелоком, так же, как плитка в колледже.

— Он умер? — спросила я, но мне никто не ответил.

Она обогнула кушетку, оказалась прямо за мной и толкнула кушетку, на которой я лежала, вперед. Мы выехали из комнаты и пересекли вестибюль клиники. Меня везли очень быстро. Сантьяго держал меня за руку и почти бежал, чтобы поспеть за нами. Ситуация казалась мне комичной, но я не помню больше ничего, за исключением того, что я совсем не могла думать, не могла ничего чувствовать, даже боль, словно не имела ничего общего с этим местом, как будто меня здесь и не было, словно все это происходило не со мной. Я видела, как мимо проходят какие-то женщины в зеленых одеждах, смятение и страх на лице моего мужа, причина которого находилась между моими ногами. Все мы были словно герои плохого, дешевого сентиментального фильма, и даже не главные герои. Я не сознавала, жива я еще или уже нет, где я нахожусь, что это за кушетка, а когда заговорила, то не услышала своих собственных слов.