Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

• Название: Всё тот же сон
• Автор: Вячеслав Кабанов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга воспоминаний.

«Разрешите представиться — Вячеслав Кабанов.

Я — главный редактор Советского Союза. В отличие от тьмы сегодняшних издателей, титулованных этим и еще более высокими званиями, меня в главные редакторы произвела Коллегия Госкомиздата СССР. Но это я шучу. Тем более, что моего издательства, некогда громкославного, давно уже нет.

Я прожил немалую жизнь. Сверстники мои понемногу уходят в ту страну, где тишь и благодать. Не увидел двухтысячного года мой сосед по школьной парте Юра Коваль. Не стало пятерых моих однокурсников, они были младше меня. Значит, время собирать пожитки. Что же от нас остается? Коваль, конечно, знал, что он для нас оставляет… А мы, смертные? В лучшем случае оставляем детей и внуков. Но много ли будут знать они про нас? И что мне делать со своей памятью? Она исчезнет, как и я. И я написал про себя книгу, и знаю теперь, что останется от меня…

Не человечеству, конечно, а только близким людям, которых я знал и любил.

Я оставляю им старую Москву и старый Геленджик, я оставляю военное детство и послевоенное кино, море и горы, я оставляю им всем мою маму, деда, прадеда и любимых друзей — спутников моей невыдающейся жизни».

---

Когда крымский хан завел кровопролитную войну с племенем жанинцев, и жанинцы в продолжении семи лет истощили все свои усилия, они принуждены были избрать одну из крайностей: покориться врагу или решиться на отчаянное сражение…

В общем собрании князей и старшин, с гордостью отвергнув первое, единодушно избрали последнее, но как дух народа был совершенно поражен долговременными бедствиями войны и надежда на победу была сомнительна, то некоторые старейшины предложили вывести с собою на поле сражения жен и детей своих и в виду их сразиться с крымцами. Этою отважностию думали они заставить народ отчаянно сражаться и, защищая свои семейства, отразить и победить врагов… Неизвестно, на чьей стороне осталась победа… Как бы то ни было, удивительная решительность жанинцев есть поистине черта героическая.

И последнее.

Однажды молодые люди, собравшись над пропастью, где их лошади паслись, разговорились между собою и забавлялись играми. Один из этих молодых людей предложил вопрос: существует ли человек, который для славы, не убоясь видимой смерти, бросился бы в пучины страшной пропасти? Долго они о том спорили, и, наконец, один из них сказал, что бжедухгцы, гоняясь за славою, любят сражаться, и разве из них не нашелся бы такой отчаянный, который не побоялся бы смерти броситься с этой высоты? В это время пастух, слышавши все споры толпы молодежи, выступает в средину и, произнеся: «Прошу сказать бжедухгцам, что я погиб для их славы», бросается в пропасть и там погибает…

Каждое из племен, составляющих здесь описываемый народ, имеет множество подобных анекдотов, которые старцы с благоговением детям своим передают, и собрание их было бы весьма любопытно, но теперь мы ограничимся этими немногими.

А нам остаётся, «к устам подъяв признательную чашу», проститься с благородным Хан-Гиреем, не забыв при этом сказать спасибо издательству «Эльбрус», двадцать лет спустя от находки пустившему в свет «Записки о Черкесии», и ещё двум почтенным учёным мужам — К. Гарданову и Г.Х. Мамбетову, подготовившим к печати эту книгу.

Свидетельство Д. Никифорова

В начале 1854 года Бутырский пехотный полк, в котором я служил, стоял биваком близ Андреевского поста на берегу реки Кубани.

Так начал свои короткие записки «Из кавказских воспоминаний» старый москвич Никифоров в 1899 году. Записки эти кавказский и крымский ветеран поместил в «Русском Вестнике», московском журнале, который незадолго воротился из Петербурга в старую столицу доживать свою третью эпоху на стезе «возбуждения народного духа».

Сергей Глинка основал «Русский Вестник», когда «Тильзит надменного героя последней славою венчал», и новый журнал, в противность Буонапарту, должен был пробудить в национальной памяти своих родных героев: пусть, дескать, осеняют вас имена Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского! А вы говорите — Сталин! Не он был первый. Хотя, конечно, товарищ Сталин упомянул ещё Кутузова, но Михаил Илларионович к 1808-му году полным героем ещё не стал, и «Русский Вестник» назвать его не мог.

К двадцатым годам, после парижского похода, европейский дух снова возобладал, и «Русский Вестник» тихо угас, не дожив до декабрьских 1825 года событий. Когда же Николай Павлович сильно подморозил Россию, старого коня вновь оседлали — уже Греч с Полевым, но длилось это недолго. Журнал опять вроде бы умер, но это была летаргия, длившаяся двенадцать лет. И, наконец, третью жизнь «Русскому Вестнику» дал Катков для проведения идей просвещённого либерализма, постепенно переходящего в народный патриотизм.

Во все эти разные свои эпохи журнал кочевал из Москвы в Петербург и обратно, а ко времени, когда явил свои записки кавказский ветеран, редакторство взял на себя сын умершего Каткова и опять воротил «Вестник» в Москву, на Малую Дмитровку, 29.

Всё сказанное, хоть и любопытно, но к делу, честно сказать, не относится, потому что речь не о журнале, речь у нас о Кавказе. Потому и записки ветерана оказались кстати. Ведь одно дело исторический курс и война на карте указательным перстом, другое — личный опыт, это всего важней и поучительнее. Вот и нужно немного послушать немудрёный рассказ человека, пребывающего в том возрасте, когда молодые свежие годы помнятся отчётливо точно.

Итак, это 1854 год, и на Кавказскую войну уже наложилась Крымская.

Полк ожидал дальнейших приказаний. Наконец, 13 числа пришла из крепости Анапы полурота Черноморского линейного батальона, и на другой день, вместе с черноморцами, полк переправился через Кубань… Двинулись мы в горы на крепость Остогай для следования в крепость Анапу…

Не успели мы сделать несколько вёрст от реки, как были окружены небольшими шайками черкесов, не приближающимися к нам на два ружейных выстрела. Дорога шла небольшими курганами, покрытыми мелким лесом. Вид был великолепен. Вдали виднелись аулы и хутора, а на возвышенностях гарцевали партии черкесов на своих быстрых конях. В первой же балке (так называются на Кавказе овраги) мост через ручей был сожжён… Только к ночи достигли мы крепости Остогай, где, сварив ужин, заночевали на биваке в соседстве с крепостным валом…

Наутро повторился тот же марш, с теми же препятствиями и теми же остановками и аккомпанементом — постоянною пристрелкою в цепи. Выстрелы были безвредны как с той, так и с другой стороны: расстояние между нами было слишком велико, чтобы наши ружья старого образца могли доставать. Беда была другого рода: рассчитывая на другое утро быть в Анапе, мы не запаслись никакою провизией ни для себя, ни для солдат; между тем от постоянного движения аппетит развивался быстро, а у нас буквально ничего не было, кроме чая и сахара. Когда в 3 часа пополудни какой-то зазевавшийся пастух дозволил нам захватить стадо коров и телят из 8 штук, тотчас разделённых по всем войскам, то немедленно отряд был остановлен, скот убит, освежёван и разделён по ротам. Мы тотчас доставшиеся нам куски начали жарить на ружейных шомполах на кострах. Хотя у нас не было ни хлеба, ни соли, но ростбиф казался нам очень вкусным…

С зарёй поднялся отряд, и в 10 часов мы были у крепости Анапы. Местные торговки с разными съестными припасами — бубликами, пирогами, хлебами — ожидали нас на эспланаде перед крепостью. Вмиг всё было раскуплено, и никакой «Эрмитаж» не мог бы похвастаться более сильным аппетитом своих посетителей…

Крепость Анапа с трёх сторон омывается морем, а с четвёртой выкопан сухой ров… В середине крепости был каменный Гостиный двор на манер всех гостиных дворов губернских городов. Товары были невысокого качества и довольно дорогие. Единственная вещь отличалась своею дешевизною, это — табак. Самый лучший турецкий продавался по 50 коп. за фунт. Его привозили турецкие армяне на кочермах морем и перепродавали анапским армянам за снятием таможни безо всякой пошлины.

Кочерма, которую использовали турецкие армяне для перевозки морем табаку и прочих товаров, это было небольшое, но изрядно вместительное парусно-вёсельное судно наподобие турецкой фелуки (фелюги). Возможно, впрочем, что кочерма и фелука вообще одно и то же, а кочерма — просто русское название фелуки. По свидетельству Владимира Даля, архангельское мореходное судно и сибирское речное имели одно наименование: кочмара, что с кочермой по звучанию явно схоже.

Но послушаем рассказчика дальше.

В начале мая, в четвёртом часу утра мы разбужены были вестовою пушкой и грохотом барабанов, бивших тревогу. Я наскоро оделся, поспешил на назначенный мне бастион и увидел тихо следовавших мимо крепости восемь союзных, английских и французских, паровых судов.

Людей на палубе не было, люки были закрыты. Хотя расстояние между крепостью и судами казалось невелико, но пущенное с крепостного вала ядро не пролетело и половины расстояния, нас разделявшего. Суда молча удалились по направлению к Новороссийску, не сделав ни одного выстрела.

Вот, вот! Направление к Новороссийску нас более всего как раз интересует. И очень кстати…

После посещения нас англо-французским флотом отряд наш двинулся к Новороссийску. Дорога шла широкою лощиной от станицы Николаевской на Ивановскую до форта Раевского. Мы шли по положению военного времени, с авангардом, арьергардом, цепью по сторонам и обозом посередине… Предгорья были покрыты цепким кустарником под названием «держи-дерево»; это род терновника с большими иглами.

А «держи-дерево» Никифоров не мог не помянуть: тот, кому пришлось побродить в горах по этим местам, «держи-дерева» не забудет!