Петер Энглунд - Первая мировая война в 211 эпизодах

• Название: Первая мировая война в 211 эпизодах
• Автор: Петер Энглунд
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-083400-6

Петер Энглунд известен всякому человеку, поскольку именно он — постоянный секретарь Шведской академии наук, председатель жюри Нобелевской премии по литературе — ежегодно объявляет имена лауреатов нобелевских премий. Ученый с мировым именем, историк, он положил в основу своей книги о Первой мировой войне дневники и воспоминания ее участников. Девятнадцать совершенно разных людей — искатель приключений, пылкий латиноамериканец, от услуг которого отказываются все армии, кроме османской; датский пацифист, мобилизованный в немецкую армию; многодетная американка, проводившая лето в имении в Польше; русская медсестра; австралийка, приехавшая на своем грузовике в Сербию, чтобы служить в армии шофером, — каждый из них пишет о той войне, которая выпала на его личную долю. Автор так “склеил” эти дневниковые записи, что добился стереоскопического эффекта — мы видим войну месяц за месяцем одновременно на всех фронтах. Все страшное, что происходило в мире в XX веке, берет свое начало в Первой мировой войне, но о ней самой мало вспоминают, слишком мало знают. Книга историка Энглунда восполняет этот пробел. “Восторг и боль сражения” переведена почти на тридцать языков и только в США выдержала шесть изданий.

---

Отправиться на войну — не ради наживы или золота, не во имя спасения отечества и чести и даже не для того, чтобы победить врага, но чтобы проявить себя, свою силу и волю, обрести опыт и научиться отвечать за свои поступки. Вот почему я хочу отправиться на войну.

Андресен знал, что больше медлить нельзя. Но он был все же рад тому, что выгадал немного времени и дал себе отсрочку.

Вчера им сделали прививки от тифа и холеры. Сегодня — укол от дифтерита. Он проверяет свое снаряжение.

Серая форма с красными выпушками и бронзовыми пуговицами.

Темная армейская шинель.

Пикельхауб с зеленым чехлом, R 86.

Серая форменная фуражка.

Собственные сапоги, купленные в Вейле.

Желтые высокие ботинки со шнуровкой армейского образца.

Опойковый ранец.

Желтый бельгийский кожаный пояс.

Такой же патронташ.

Такие же кожаные ремни.

Палатка и колышки[45]

Алюминиевый солдатский котелок.

Такая же кружка.

Такая же походная фляга.

Лопатка.

Серые перчатки.

Сухарная сумка.

Две банки кофе.

Одна банка с ружейной смазкой.

Неприкосновенный запас, состоящий из двух упаковок галет и банки мясных консервов, а также мешочка с горохом.

Два пакета первой помощи.

Винтовка образца 97.

Инструмент для протирки оружия.

Две шерстяные фуфайки.

Две рубашки.

Две пары кальсон, одни — голубого цвета.

Толстый сине-черный свитер.

Серое кашне.

Муфта.

Два кожаных пояса.

Пара теплых наколенников.

Пара рукавиц.

Личный опознавательный знак. ANDRESEN, KRESTEN. К. Е. R. R.86.

Четыре пары носков, одна из них — тонкие, ажурные (подарок любимой).

Балаклава.

Белая нарукавная повязка для ночного боя.

Мешочек соли с шелковой ленточкой.

Полкило ветчины.

Полкило масла.

Банка фруктового масла[46].

Евангелие.

“Бегство оленя”[47].

Почтовые карточки для полевой почты, 30 штук.

Писчая бумага.

“Was für die Feldgrauen, Annisolie”[48]

Пластырь.

Швейные принадлежности.

Карта.

Три блокнота.

Датский флаг (в настоящее время отсутствует)[49]

Штык.

150 боевых патронов.

Полкило копченой свиной грудинки.

Один батон копченой колбасы.

Буханка солдатского хлеба.

Все снаряжение весило около тридцати килограммов, и этого (как пишет Андресен в дневнике) “было достаточно”. Газеты сообщали о частях, состоявших из молодых студентов, которые шли в наступление под Лангемарком, с пением “Deutschland, Deutschland über alles”. Скоро зима.

24.

Суббота, 28 ноября 1914 года

Мишель Корде обедает вместе с двумя министрами в Бордо

За столом сидели шестеро, болтали о том о сем. И все же постоянно возвращались к теме войны — такой силой притяжения обладало это событие. Говорили, что для женщины, потерявшей мужа, есть определение — “вдова”, но нет названия для женщины, потерявшей ребенка. Или соглашались, что немецкие цеппелины вполне могут долететь до Парижа и разбомбить его. Или рассказывали, что в Лондоне начали надевать на уличные фонари специальные абажуры, изобретенные знаменитой танцовщицей Лои Фуллер. Или обсуждали вот что: письма счастья с молитвами; такие письма рассылались разным людям с просьбой переписать молитвы и послать их затем еще девяти адресатам, иначе “тебя и твоих близких постигнет несчастье”.

Нет, войны было не избежать, утверждали двое сидевших за столом, они были членами кабинета министров.

Один из них — Аристид Бриан, министр юстиции, опытный политик, прожженный прагматик (некоторые сказали бы — оппортунист) левацкого толка, настроенный антиклерикально. Красноречивый Бриан становился все более важной политической фигурой, и многие другие министры завидовали ему, поскольку он побывал на фронте. В этом месяце он начал отстаивать новую идею: если война на западе увязла, почему бы не послать франко-британскую армию в какое-нибудь другое место, допустим, на Балканы? Другой — Марсель Семба, министр общественных работ, адвокат, журналист, один из лидеров французской социалистической партии. Оба министра входили в коалиционное правительство, сформированное после начала войны. Мало кто удивился, что Бриан стал членом правительства: он известный карьерист, привыкший к власти, ее условиям и возможностям. И наоборот, кандидатура Семба изумила многих, особенно радикалов; в их стане на работу в правительстве смотрели как на предательство, так же как и осуждали немецких социал-демократов, которые одобрили военные кредиты[50].

За разговором стало ясно, что даже министры не знают, сколько же солдат у них в армии. Отчасти потому, что военные чины, частенько выражавшие свое презрение к гражданским властям, славились своей скрытностью, а отчасти из-за того, что после летней мобилизации и осенних катастрофических потерь, особенно в сражении у Марны, списки личного состава не были выправлены. (Число убитых было засекречено и не разглашалось даже после окончания войны.) Ни один гражданский министр не посмел бы потребовать ответа у генералов — все они всё еще имели статус непогрешимых божков, причем во всех воюющих странах. Однако удалось произвести грубый подсчет на основе общего количества пайков, ежедневно выдаваемых солдатам. Известно также, сколько бутылок шампанского правительство передаст в войска в рождественский сочельник.

Обед опечалил Корде — как же вжился его давний кумир Семба в новую роль министра, как же он любит свою должность! Корде записывает в дневнике:

Благодаря исключительным обстоятельствам он получил возможность упиваться властью, которую прежде отвергал, но грустно смотреть теперь на этих людей, на то, как они разъезжают в своих автомобилях, рассаживаются в свои спецпоезда, как они откровенно, с удовольствием наслаждаются своей властью.

25.

Пятница, и декабря 1914 года

Крестен Андресен становится свидетелем разграбления Кюи

Когда они покидали Фленсбург, пошел мокрый снег, укрыв город плотным одеялом. Состоялся привычный ритуал. Женщины из Красного Креста осыпали его и других солдат шоколадом, печеньем, орехами, сигарами, а в винтовки втыкали цветы. Он взял подарки, но решительно отказался от цветов: “Рано меня хоронить”. На поезде ехали 96 часов. Он мало спал в пути. Отчасти из-за волнения, отчасти из чистого любопытства. В основном сидел в купе у окна (к счастью, им не пришлось ехать в товарняке, как многим другим) и пожирал глазами все, что проплывало мимо: поля сражений вокруг Льежа, где все до единого дома либо почернели от копоти, либо стояли разрушенные после тяжелых августовских боев (это были самые первые бои на западе); суровый ландшафт долины Мааса; туннели; зимние, но зеленые равнины северо-западной Бельгии; горизонт, зубчатый от пушечного огня и вспышек взрывов; города и деревни, не тронутые войной, погруженные в глубочайший покой; и города и деревни, отмеченные сражениями, населенные призраками войны. Наконец они высадились в Нуайоне, в северо-западной Франции, и при свете луны двинулись на юг; мимо них по дороге громыхали пушки, повозки, автомобили, и гул от далеких взрывов все нарастал.

Полк теперь занял позицию вдоль железнодорожной насыпи, вблизи маленького городка Лассиньи в Пикардии. К своему облегчению, Андресен увидел, что здесь довольно спокойно, несмотря на досадный, но в общем-то безрезультатный артобстрел[51]. Служба показалась ему не слишком обременительной: четыре дня — в глинистых окопах, четыре дня — отдых. Несли караул, выжидали, иногда выпадала бессонная ночь в секрете. Французы залегли примерно в трехстах метрах от них. Воюющие стороны разделяли обычное проволочное заграждение[52] да поле. Урожай 1914 года — поникшие снопы ржи — догнивал на этом поле. Больше ничего. Зато гораздо больше можно было услышать: свист пуль (чи-чу), пулеметный треск (дадера-дадера), разрывы гранат (пум-цу-у-и-у-у-пум)[53]. Еда была превосходной. Их кормили горячей пищей два раза в день.

Некоторые вещи оказались не так плохи, как он опасался. Другие — даже хуже, чем ожидалось. Близилось Рождество, и Андресен затосковал по дому, ему остро не хватало писем от близких. Городок, где они были расквартированы, находился на линии фронта, постоянно обстреливался и потому совершенно обезлюдел. Сегодня пришло известие, что последние французы покинули свои дома. Едва городок опустел, как немцы его разграбили.

Правило гласило, что в пустых, брошенных зданиях можно брать все, что хочешь. Поэтому и в воинских частях за линией фронта, и в окопных убежищах было полным-полно добычи из домов французов, начиная от дровяных печей и мягких кроватей до домашней утвари и роскошных гарнитуров мягкой мебели[54]. (Стены блиндажей были частенько увешаны ироничными девизами. Вот один, популярный: “Мы, немцы, не боимся ничего, кроме Бога и нашей артиллерии”.) И когда стало ясно, что дома окончательно опустели, последовал привычный приказ: сперва офицеры берут, что пожелают, за ними — рядовой состав.