Стюарт Исакофф - Громкая история фортепиано. От Моцарта до современного джаза со всеми остановками

• Название: Громкая история фортепиано. От Моцарта до современного джаза со всеми остановками
• Автор: Стюарт Исакофф
• Издательство: ACT: CORPUS
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-082076-4

Увлекательная история фортепиано — важнейшего инструмента, без которого невозможно представить музыку. Гениальное изобретение Бартоломео Кристофори, совершенное им в начале XVIII века, и уникальная исполнительская техника Джерри Ли Льюиса; Вольфганг Амадей Моцарт как первая фортепианная суперзвезда и гений Гленн Гульд, не любивший исполнять музыку Моцарта; Кит Эмерсон из Emerson, Lake & Palmer и вдохновлявший его финский классик Ян Сибелиус — джаз, рок и академическая музыка соседствуют в книге пианиста, композитора и музыкального критика Стюарта Исакоффа, иллюстрируя интригующую биографию фортепиано.

* * *

Стюарт Исакофф — пианист, композитор, музыкальный критик, преподаватель, основатель журнала Piano Today и постоянный автор The Wall Street Journal. Его ставшая мировом бестселлером «Громкая история фортепиано» — биография инструмента, без которого невозможно представить музыку. Моцарт и Бетховен встречаются здесь с Оскаром Питерсоном и Джерри Ли Льюисом и начинают говорить с читателем на универсальном языке нот и аккордов.

* * *

• Райское местечко для всех любителей фортепиано. — Booklist

• И информативно, и увлекательно. Настоятельно рекомендую. — Владимир Ашкенази

• Эта книга заставляет вас влюбляться в трехногое чудо снова и снова… — BBC Music Magazine

---

Многие звезды регтайма происходили из сент-луисского района Честнат-Вэлли, где располагался знаменитый Rosebud Bar Тома Турпина. Помимо самого Турпина среди пианистов, живших в этом районе, выделялись Скотт Джоплин, Луи Шовен, Артур Маршалл, а также композитор Чарльз Эйч Хантер. В Rosebud Bar происходили ежегодные конкурсы на лучшего исполнителя регтайма. Другой площадкой для подобных конкурсов под эгидой журнала Police Gazette стал нью-йоркский Tammany Hall — победителю здешних соревнований Майку Бернарду в 1900 году был присвоен титул «чемпион мира по регтаймовому фортепиано». Впрочем, самый представительный слет регтаймовых пианистов произошел в 1893 году на чикагской Всемирной ярмарке: его посетили, в частности, У. С. Хэнди, Скотт Джоплин, аболиционист[48] Фредерик Дуглас и писатель Уильям Эдуард Беркхардт Дюбуа.

Ярмарка закрепила за Чикаго статус культурного центра, и Стейт-стрит вскоре стала родным домом для многих лучших музыкантов тех времен. Именно здесь Джелли Ролл Мортон, Скотт Джоплин и Портер Кинг сочинили свой King Porter Stomp. Молодые белые музыканты, такие как Бенни Гудмен, Бикс Бейдербек, Томми Дорси, Пол Уайтмен и Банни Бериген, вскоре тоже перебрались сюда. Особенно массовой иммиграция в Чикаго стала после того, как появились клубы, обслуживающие одновременно и белых, и черных (одним из них заведовал Джек Джонсон, первый чернокожий чемпион мира по боксу в тяжелом весе). Южная часть Чикаго, где сложились карьеры выдающегося пианиста Эрла Хайнса, руководителя джазового ансамбля Кэба Кэллоуэя и певиц Этель Уотерс и Альберты Хантер, вскоре стала известна как «Бродвей черного пояса»[49]. К 1920-м годам, вспоминал музыкант Эдди Кондон, в Чикаго было такое количество модной музыки, что можно было просто встать на перекрестке, «вытащить инструмент, и уличный воздух сам на нем сыграет».

Когда регтайм распространился по Америке, быстро выяснилось, что его целевая аудитория — белые женщины среднего класса; сценарий фортепианного бума викторианской эпохи словно бы разыгрывался заново. Согласно историку регтайма Максу Морату, это были женщины, «обученные игре на фортепиано в лучших европейских традициях, однако с готовностью участвовавшие в поисках американской национальной музыкальной культуры. Именно наши бабушки в основном и скупали миллионными тиражами цветастые нотные сборники с регтаймами».

По сравнению с многочисленными буйными музыкальными стилями, которые вскоре придут ему на смену, регтайм был довольно безобиден. Но недовольных хватало уже в 1913 году. «Можно утверждать, что под влиянием музыки, которую называют „регтаймом“, Америка прогибается под негритянское коллективное бессознательное», — гласило письмо в New York Herald, перепечатанное журналом Musical Courier. Ведь в этой музыке, утверждал автор, «ярко воплотились примитивные моральные качества, присущие негроидной расе».

Джелли Ролл Мортон. Институт джазовых исследований, Ратгерский университет

И тем не менее, несмотря на определенное сопротивление, регтайм становился все более популярным и попутно перерождался в ранний джаз. Лафкадио Хирн — греческий журналист, переехавший в Новый Орлеан, — отмечал в 1917 году, что слово jaz часто употреблялось чернокожими на юге США в значении «ускорить, взвинтить темп», а затем было подхвачено креолами, которые с его помощью стали описывать музыку, отличающуюся прыгучим, синкопированным ритмом с акцентами в неожиданных местах. Милтон Мезз Меззроу — белый уроженец Чикаго, появившийся на свет в 1899 году, — подтверждал, что молодые городские музыканты обеих рас с восторгом воспринимали все эти свингующие синкопы. Меззроу смог убедиться в этом, когда гулял по ночным клубам и улицам города, которые так и «бурлили энергией… Я чувствовал, что мне хочется выпрыгнуть из собственного тела и улететь в космос… Оставалось только найти правильные слова, чтобы громко выкрикнуть их и обрести блаженство. Я осваивал эту музыку, как ребенок осваивает речь». Параллельно с тем, как джаз вводил в свое пространство все более диковинные ритмы и воспитывал собственных ослепительных виртуозов, искусство регтайма тоже потихоньку задирало планку. В этот период выдающиеся исполнители регтайма уже в основном концентрировались в Нью-Йорке, вспоминал знаменитый пианист Джеймс П. Джонсон (1894—1955). «В других регионах никто не достиг таких высот фортепианного искусства, как парни из Нью-Йорка, — говорил он. — И залог их высокого уровня был в том, что здесь учили игре на инструменте по европейскому методу и в европейском стиле. Плюс к тому жители Нью-Йорка привыкли слышать качественное фортепиано в кафе и концертных залах. Исполнителям регтайма приходилось соответствовать этому высокому стандарту… В Нью-Йорке фортепиано звучало роскошно, почти как полноценный оркестр, — полнозвучно, плавно и мощно, с раскидистыми аккордами вплоть до децимы, с тяжелыми басами, противопоставленными легким мелодиям правой руки. Парни с Юга и с Запада просто не мыслили такими категориями… А самым выдающимся пианистом в Нью-Йорке был Лаки Робертс — и не только в 1913 году, но и до и после того».

Джеймс П. Джонсон

Европейский вклад в джаз

Между классической и джазовой традицией в действительности значительно больше связей, нежели принято считать. Даже синкопированная джазовая ритмика использовалась уже в эпоху барокко, когда классические композиции порой игрались в нечетных размерах и скоростных ритмах, например в ритме народного танца хорнпайп или в так называемом ломбардском стиле. Во Франции эта практика получила название notes inégales (неравные ноты), и весьма вероятно, что именно отсюда соответствующие ритмы в свое время попали в Новый Орлеан. Даже блюзовый лад с несколькими пониженными ступенями обнаруживается уже в достаточно ранней английской музыке — например, в «Вирджинальной книге» Фицуильяма[50]. Музыкальные теоретики называли эти блюзовые созвучия «перекрещениями голосов» (а в Англии, кроме того, прижился термин «переченье»). Эмигранты завезли соответствующую традицию в Америку, и она дала всходы, особенно в местности, населенной преимущественно англичанами, к примеру в Аппалачии или захолустных южных районах, где, собственно, и зародился кантри-блюзовый стиль.

Переход от регтайма к более изощренным разновидностям джаза инициировали такие пианисты и композиторы, как, например, Юби Блэйк (1883—1983), в прошлом танцор и участник водевиль-труппы «Сиссл и Блэйк». Он наблюдал за тем, как летали по клавиатуре пальцы профессиональных пианистов, и выучился играть сам. В пятнадцать лет он уже выступал в публичном доме Агги Шелтон в Балтиморе, а его Charleston Rag 1899 года заложил основы популярного на Восточном побережье фортепианного стиля «страйд»[51], который назвали так потому, что левая рука исполнителя «широко шагала» между нотами в нижнем и среднем регистрах.

Пианистов продолжали вдохновлять танцоры. Такие дуэты, как «Бак и Бабблс» (кстати, Бабблс, урожденный Джон У. Саблетт, давал уроки чечетки Фреду Астеру, а также сыграл роль Спортинг Лайфа в первой постановке «Порги и Бесс») или «Братья Николас» с их легендарным акробатическим стилем, выступали в самых престижных джазовых клубах, включая гарлемский Cotton Club. Ритм, как вспоминал Джеймс П. Джонсон, стал определять жизнь музыкантов не только на эстраде, но и вне ее: «Мы все гордились своей пластикой, а Луи Армстронг и вовсе считался лучшим танцором среди всех музыкантов. Это нравилось девчонкам, да и вообще было весьма выигрышно. Когда Уилли Лайон Смит заходил в бар, то все его движения были просто великолепны!»

Бак и Бабблз. Институт джазовых исследований, Ратгерский университет

Для пианистов такими же выигрышными стали сногсшибательные, ритмически мощные пассажи, как в буги-вуги — стиле, который построен на скоростных ритмических фигурах в левой руке, грохочущих, как паровоз на полном ходу. Между прочим, ассоциации с железной дорогой возникали и у самих музыкантов, и в итоге многие классические для жанра композиции носят соответствующие названия, например «Кабацкий железнодорожный блюз» (Honky Tonk Train Blues) Мида Лакса Льюиса 1927 года или «Чух-чух» (Choo-Choo) Дюка Эллингтона 1926-го. В академической музыке прототипом этого непрестанного ритмического грохота в низком регистре были так называемые Альбертиевы басы, которые использовал, в частности, Моцарт. Как объяснял Уилли Лайон Смит, «на самом деле ритмы буги-вуги то и дело можно встретить и в старинных оперных партитурах — в них не было ничего нового». Тем не менее разница, конечно, налицо: где величественная красота моцартовских арий — и где взрывная энергетика буги-вуги.