Эйлет Уолдман - Любовь и прочие обстоятельства

• Название: Любовь и прочие обстоятельства
• Автор: Эйлет Уолдман
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-062165-1, 978-5-403-02540-9

«На чужом несчастье счастья не построишь»…

Эмилия Гринлиф, влюбившаяся в женатого Джека, забыла об этом.

Она сделала все, чтобы спровоцировать развод любимого и выйти за него замуж. Но теперь настало время расплаты за содеянное…

Уильям, обожаемый сын Джека, снова и снова причиняет молодой мачехе боль. Его мать Каролина с наслаждением ведет против «разлучницы» настоящую войну…

А с дочерью самой Эмилии происходит несчастье.

Ситуация кажется безнадежной. Джек уже готов бросить новую супругу, «не оправдавшую ожиданий».

Жизнь Эмилии летит под откос.

И тут неожиданно на помощь Эмилии решает прийти Каролина…

---

— Знаю, дочка. Знаю. Когда мы жили в Сирии, я видела, как моя маленькая сестренка умерла от дифтерита. А до того как у меня родился Джек, я успела потерять ребенка, который появился на свет слишком рано. Я знаю, что это такое — лишиться маленького.

— Ты потеряла ребенка? — спросил Джек. — Я не знал. Ты не рассказывала.

— Ты многого не знаешь, — ответила Тмима. Она подошла утешить сына лишь после того, как я выплакалась.

— Я охотно приготовлю тебе киббе, — говорю я теперь. — Прости, что уже давно ничего не готовила.

— Ничего страшного, детка. Не то чтобы это было твоей работой.

— Эмилия вообще не работает, — замечает Уильям.

— Я взяла отпуск на работе, — объясняю я, поджаривая фарш с луком. Джек забыл патоку и сумах. Сомневаюсь, что он вообще об этом помнил. Сомневаюсь, что он знает об их существовании.

— А я возьму отпуск на кухне, — говорит Уильям и хохочет. Он слезает со стула и убегает. Я слышу, как он радостно вопит в коридоре.

— Ну, сегодня была настоящая драма, — говорю я.

— Она забила ему голову разговорами о школе, — отзывается Джек. Он достает из шкафа бутылку вина и два бокала.

— Твоя бывшая жена просто ненормальная.

— Я беспокоюсь за Уильяма. Очень. Ему как будто ничего не важно, кроме поступления в Колледжиэйт.

— Не волнуйся, с ним все будет в порядке. Лучше беспокойся о Каролине. Она попадет в психушку. Ее отвезут в клинику Бельвью. Наверное, там есть специальная палата для родителей, чьи дети не смогли поступить в школу их мечты.

Джек протягивает мне вино и отпивает из своего бокала, над верхней губой остаются алые «усы». Я отхлебываю и перекатываю вино во рту. Мне невыносим вкус алкоголя. Я пью, только когда хочу напиться пьяной. Приглушить эмоции или хотя бы воспоминание о них.

— Она думает, от этого многое зависит, — вздыхает Джек.

Я жарю кедровые орехи на маленькой сковороде, переворачиваю их, пока они не становятся коричневыми. Потом вытаскиваю кухонный комбайн. Он весь в пыли. Снимая фартук с крючка, на котором он висел месяцами, так что даже на лямке остался залом, я говорю:

— Что зависит от подготовительного класса? Попадет ли Уильям в Гарвард? Не волнуйся. Он вообще может пропустить колледж и сразу писать исследование по ядерной физике.

Джек допивает вино и заново наполняет бокал. Протягивает мне бутылку, но я качаю головой.

— Каролина беременна, — говорит он. — Беспокоится, что второй ребенок будет не таким умным, как Уильям. Она всегда думала, что Уильям — ее козырь, а теперь, видите ли, придется довольствоваться Школой этической культуры и Филдстоном.

Я тянусь за сковородой, на которой шипят лук и мясо. Прихватка падает на пол, и я хватаюсь за раскаленную рукоять. Я визжу, бегу к раковине, подставляю обожженную ладонь под холодную воду и плачу.

— Господи! — Джек наклоняется надо мной. — Детка, покажи руку. Как бы не пришлось ехать в больницу. Дайка посмотрю.

Он берет меня за руку, ожидая увидеть пузырь. На ладони всего лишь красное пятно. Джек снова сует мою ладонь под воду.

— Лучше подержи ее под краном, — говорит он.

— Она беременна? Как? — всхлипываю я. Я провожу под носом тыльной стороной здоровой ладони и вытираю сопли о джинсы. — Она даже не замужем. Ей сорок три года! Как она может забеременеть?!

— Ей сорок два. И летом она с кем-то встречалась.

— Нет. Уильям бы нам сказал. Он не умеет хранить секреты.

Я знаю, что умеет. Он прекрасно хранит мои тайны.

— Уильям не знает о ребенке. Она собирается сказать ему, когда будет на третьем месяце.

— Какой у нее срок? Два месяца? Два с половиной?

Джек выключает воду и вытирает мою руку полотенцем.

— Тебе-то какая разница? Почти три месяца. По словам Каролины, когда мы потеряли Изабель, она поняла, что хочет еще одного ребенка. И сразу забеременела.

Я вырываю руку.

— Она забеременела из-за Изабель? Твоя бывшая жена забеременела из-за того, что моя дочь умерла? — Я уже кричу, мой голос разносится по всей кухне и эхом отскакивает от висящих на крючках кастрюль.

— Не нужно из-за этого психовать, Эмилия! — орет Джек. — Если кто и должен переживать, так это я. Но я не собираюсь этого делать. Не собираюсь! По-моему, хорошо, что она забеременела. Очень хорошо! Каролина сказала, что огорчена нашей потерей. Она тронута тем, как я любил Изабель, как сильно переживал. И поняла, что в жизни ей недостает именно такой любви. Тебе должно быть приятно. Мне, например, приятно.

— Врешь! Тебе неприятно. Ты ревнуешь и злишься, точно так же как я.

— Нет. Мне приятно, что Изабель умерла не напрасно.

— Изабель умерла не ради того, чтобы Каролина могла родить еще одного ребенка! Ах ты чертов сукин сын, моя дочь умерла не ради этого! Это не повод!

Я выбегаю из кухни, мимо Уильяма, который стоит в коридоре, стиснув кулаки и прижав их к щекам. Я хватаю пальто, надеваю сапоги, выскакиваю за дверь и жму кнопку лифта. Но он поднимается слишком медленно, и я бегом спускаюсь по лестнице, в полумрак февральского вечера.

Глава 19

Когда я добираюсь до матери, уже темно, хотя всего пять часов. Я вхожу через заднюю дверь. Мама стоит на кухне и разгружает посудомоечную машину. Когда я открываю дверь, она вскрикивает.

— Эмилия!.. Господи, ты меня до смерти напугала.

— Привет, мама, — говорю я и начинаю плакать.

В гостиной есть фотография мамы в детстве. Раньше этот снимок висел у бабушки, но, когда та умерла, мама забрала фото и повесила над телевизором, вместе с другими семейными портретами. Впрочем, рамку она менять не стала. Черно-белая фотография, где мама катается на шетлендском пони, висит в золоченой деревянной рамке, которые недавно снова вошли в моду. Мамина семья не могла позволить себе содержание пони, и мама в детстве вовсе не была типичной любительницей лошадей, хотя и пыталась это утверждать, когда Элисон взбрело в голову учиться верховой езде. Мама сидела на пони исключительно ради фотографии, свидетельство чему — белое платье, черные туфельки и белые носочки. Трудно назвать это костюмом для верховой езды. Маме было всего семь лет, но она уже научилась тревожно улыбаться и усвоила раболепное выражение, которое я долгие годы пыталась стереть с ее полного, приятного лица.

— Милая моя! — Мама обнимает меня.

Мы одного роста, так что мне приходится нагнуться, чтобы прижаться лицом к ее мягкой груди. Мы вместе, обнявшись, идем к старой кушетке у окна. Эта кушетка постоянно кочевала по дому. Некогда она стояла в зале, потом ее сочли слишком потрепанной для приличного общества и переставили в гостиную. Когда она окончательно пришла в негодность, кушетку отправили доживать свои дни на кухне. Это случилось незадолго до развода родителей. Когда мы садимся, я думаю, что это, возможно, последняя кушетка в маминой жизни. Одинокая женщина не способна истрепать мебель так, как это делает семья из пяти человек.

Я рассказываю маме о Каролине, и она утешает меня, осторожно подбирая слова. Мама знает, что мне нужна поддержка и, хотя она никогда никого не ненавидела — ни падчериц, ни мужа, который бросил ее ради стриптизерши — ради меня делает вид, что ненавидит бывшую жену Джека.

— Она просто пытается им манипулировать. Честное слово, удивляюсь Джеку. Я-то думала, он ее давно раскусил.

— Он никогда и ничего не понимает. Каролина постоянно трахает ему мозги.

Мама крепко меня обнимает, но молчит. Даже не кивает. Она слишком умна для этого. Знает, что скоро, перестав плакать, я вспомню, что Джек прекрасно умеет разгадывать козни и манипуляции своей бывшей жены. Он слеп до идиотизма лишь в вопросах, касающихся его сына. Мама не хочет запечатлеться в моей памяти как человек, критикующий Джека.

— Каролина по крайней мере собирается замуж? — спрашивает она. — Я всегда молилась, чтобы Аннабет вышла замуж и была счастлива. По крайней мере тогда я бы перестала о ней думать.

— Не знаю.

Я тоже надеюсь, что Каролина влюбится и выйдет замуж, что ее ревность и злоба исчезнут перед лицом новой, всепоглощающей страсти, а меня перестанет мучить совесть. Как типично для этой женщины — терзать нас разговорами о ребенке и при этом отказывать в облегчении, которое принес бы мне ее брак.

Наконец я понимаю, что больше не плачу — только всхлипываю, но глаза уже сухие. Выпрямляюсь и говорю, что хочу есть.

— Приготовить тебе ужин? — спрашивает мама. — Я собиралась жарить лосося. Сейчас сбегаю в магазин и куплю еще филе.

— А у тебя сохранилась сковородка, которую ты купила мне в школе? Мы можем испечь блинчики с лососем, тогда хватит и одного филе. И на десерт будут блинчики, на прошлой неделе я видела в шкафу шоколадную пасту.

Я включаю песню Джонни Митчелла. Я купила маме этот диск и магнитофон на ее первый день рождения после развода. Отец оставил ей всю бытовую технику, мебель, фотографии, включая фото собственных детей, даже телевизор, но забрал стереосистему.