Эйлет Уолдман - Любовь и прочие обстоятельства

• Название: Любовь и прочие обстоятельства
• Автор: Эйлет Уолдман
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-062165-1, 978-5-403-02540-9

«На чужом несчастье счастья не построишь»…

Эмилия Гринлиф, влюбившаяся в женатого Джека, забыла об этом.

Она сделала все, чтобы спровоцировать развод любимого и выйти за него замуж. Но теперь настало время расплаты за содеянное…

Уильям, обожаемый сын Джека, снова и снова причиняет молодой мачехе боль. Его мать Каролина с наслаждением ведет против «разлучницы» настоящую войну…

А с дочерью самой Эмилии происходит несчастье.

Ситуация кажется безнадежной. Джек уже готов бросить новую супругу, «не оправдавшую ожиданий».

Жизнь Эмилии летит под откос.

И тут неожиданно на помощь Эмилии решает прийти Каролина…

---

— Ты училась в Гарварде.

— Да. Ну и посмотри на меня теперь.

Уильям воспринимает эту реплику серьезнее, чем мне хотелось бы.

— Уильям, твой отец учился в Университете штата Нью-Йорк. И дела у него идут прекрасно. Это не так уж важно, в каком колледже ты учишься. И уж точно не важно, где ты учишься в подготовительном классе. Главное, что тебе нравится учиться. Ты просто обожаешь учиться. Ты король счетных палочек. Так говорит Шарлин.

— Ты не понимаешь.

— Нет, понимаю. Ты расстроен, потому что тебе хочется носить дурацкую круглую шапочку, какие носят ученики Колледжиэйт. Но ты переживешь, честное слово. И твоя мама тоже.

— Они не носят шапочки. Они носят пиджаки и галстуки.

— Еще хуже. Только представь себе — каждый день надевать галстук. Просто жуть.

— Я люблю галстуки.

Я кладу бинокль и наклоняюсь, чтобы посмотреть Уильяму в глаза. Он рассматривает свой бинокль, крутит шнурок и изо всех сил старается не заплакать.

— Эй, парень, это не страшно. Честное слово.

Он отвечает хриплым шепотом:

— Мама на меня злится.

Я собираюсь уверить его, что это не так, но мальчик неглуп. Он знает, что такое гнев. Каролина в ярости, и он чувствует, что она выплескивает эмоции на него.

— Когда взрослые чего-нибудь хотят и не получают этого, они иногда злятся, — говорю я. — Злятся на всех и вся. Твоя мама сердится не на тебя, а на Колледжиэйт. И на твоего папу. Тебе просто кажется, что она злится на тебя, хотя на самом деле она злится на всех остальных.

Уильям по-прежнему не смотрит на меня. Я осторожно обнимаю его и притягиваю ближе. На мгновение он прижимается ко мне и кладет голову на плечо, а потом внезапно отстраняется.

— Ты не понимаешь, — повторяет он. — Ты не понимаешь про Колледжиэйт, потому что ты не интеллектуал. Ты родом из Нью-Джерси, и ты не интеллектуал. Не такая, как мама и я.

Я встаю, беру его за талию, поднимаю и подношу к ограждению. Далеко внизу — каменистый уступ.

— Смотри в бинокль, Уильям.

Он в страхе брыкается.

— Не урони меня!

— Не уроню. Просто сиди и смотри в бинокль. — Я сажаю его на ограждение и крепко держу за пояс.

Уильям подносит бинокль к глазам.

— Тебе видно? — спрашиваю я и учу его фокусироваться. — Посмотри вот на те здания. Это Аппер-Вест-Сайд. Там живем мы. И там Колледжиэйт.

— На Семьдесят восьмой улице.

— Правильно. Посмотри в другую сторону. — Я направляю его бинокль на восток. — Это Аппер-Ист-Сайд. Там живешь ты с мамой. Убедился, как далеко тебе видно? Если бы погода была не такая паршивая, было бы видно до самого Ривердэйла.

Уильям старательно настраивает бинокль, и ему явно нравится.

— Нью-Йорк — большой город, Уильям. Огромный. А Колледжиэйт — всего лишь одна маленькая, крошечная точка. Крошечная и бессмысленная. В большом городе тебя ждет большая жизнь. Я клянусь тебе, клянусь: Колледжиэйт ничего не значит. Не важно, что случится, не важно, кто и насколько сильно на тебя сердится. Просто помни, какое все вокруг большое и как далеко ты можешь видеть. Хорошо?

Он крутит бинокль на шнурке и молчит.

— Хорошо? — повторяю я.

— Я ничего не вижу.

Я ставлю Уильяма наземь, беру бинокль и шагаю к лестнице. Уильям топает за мной, шаркая своими дорогими французскими ботинками по каменным ступенькам. Возвращая бинокль, я смотрю на доску объявлений. Ежедневные познавательные экскурсии по парку начнутся с первого апреля, требуются добровольцы для подсчета поголовья водоплавающих, в последний вечер февраля состоится Марш памяти. Все заинтересовавшиеся могут записаться онлайн или по телефону. Интересно, зачем нужно записываться? Чтобы организаторы могли проверить участников на честность? Они что, сверяются с больничными записями, требуют свидетельства о смерти? Или рассылают подробный список заказов в фирмы, специализирующиеся на производстве супервпитывающих носовых платков, водоотталкивающей туши, миниатюрных погребальных урн?

— Я все знаю про тех ястребов, — говорит Уильям. — Пэл-Мэл живет на доме номер девятьсот двадцать семь на Пятой авеню. В Центральном парке водятся полосатые ястребы, широкохвостые ястребы, скопы, пустельги и соколы. Я все про них знаю, Эмилия.

— Отлично, Уильям. Нам пора домой.

Глава 18

Джек возвращается домой с двумя сумками продуктов. Мы с Уильямом ждем его почти час. Уильям бежит к отцу и прижимает его к двери. Джек ставит сумки и наклоняется.

— Я тобой горжусь, — говорит он, а Уильям разражается слезами. Джек не обращает внимания на плач. — Школа этической культуры — отличное место.

— Я не поступил в Колледжиэйт! — кричит Уильям.

— Уилл, детка, это не важно. В Школе этической культуры тебе очень понравится. У тебя будет уйма друзей. И я больше не желаю слышать ни слова о школах. Ладно? Это вообще не важно, Уилл. Ты поступил в прекрасную школу, и точка.

Джек выпрямляется и поднимает сына на руки. Другой рукой он пытается подхватить пакеты, но я их быстро забираю.

— Что это?

— Мне не хочется сегодня заказывать ужин, — отвечает он. — Я собираюсь приготовить киббе.

Джек идет на кухню и сажает Уильяма на стул.

— Уилл, ты поможешь мне готовить киббе? Такое, как готовит бабушка?

— Ты будешь готовить? — уточняю я, идя за ним с пакетами.

— Конечно.

— С каких это пор ты умеешь делать киббе?

— Я тысячу раз видел, как его готовит мама. Думаю, справлюсь.

Джек начинает вынимать покупки. Кладет на стол кусок мяса, завернутый в бумагу, упаковку кедровых орехов, ставит бутылку с оливковым маслом. Оно органическое, произведено в Калифорнии и стоит тридцать два доллара.

— Наблюдать за тем, как готовит другой, и готовить самому — это разные вещи, — замечаю я.

— Ты всего один раз наблюдала, как моя мать готовит киббе, и научилась делать это сама.

— Потому что я умею готовить. А ты — нет.

— И я умею.

— Яичница — это не готовка. И спагетти с магазинным песто — тоже.

Джек хлопает по столу пучком петрушки, отчего маленькие веточки летят во все стороны. Уильям смотрит на нас широко раскрытыми глазами.

— Черт возьми, Эмилия, — говорит Джек. — Мне неохота давиться дурацкой китайской стряпней. Я не хочу тайского салата из закусочной. Я приготовлю чертов киббе, даже если мне придется три часа висеть на чертовом телефоне и выслушивать чертовы мамины инструкции.

— Давай помогу. — Я разворачиваю мясо и кладу его в миску. Затем погружаю руку в холодные недра фарша и сжимаю кулак. Фарш лезет между пальцев, и тут я вспоминаю, что забыла вымыть руки.

— Прости, — говорит Джек.

— Нет, это ты меня прости.

— Ты забыла помыть руки, — замечает Уильям.

Нарезая лук, я думаю о матери Джека, Тмиме. До рождения Изабель она была любезна со мной, но сдержанна, даже чопорна. На свадьбе у нее было такое вытянутое, скорбное лицо, что моя бабушка подошла утешить ее, решив, что Тмима загрустила по своему покойному мужу и вспомнила себя в юности. Тмима покачала головой и сказала: «Там, откуда я родом, люди не разводятся».

Бабушка не могла поверить в то, что моя свекровь оплакивает уход шиксы[10] Каролины.

— Но зато Эмилия еврейка, — настаивала она.

Тмима качала головой и твердила:

— Никто. Никогда. Муж должен взять вторую жену, вместо того чтобы разводиться. Как делают арабы. Иногда так бывает. А теперь… эти молодые… они разводятся, даже не подумав о бедных детях.

Бабушка фыркнула и отошла. Что можно сказать женщине, которая предпочитает видеть своего сына многоженцем, нежели законным супругом, хоть и женатым во второй раз?

Я изо всех сил старалась покорить сердце свекрови. Когда она готовила блюда из цветной капусты и цыпленка, я внимательно наблюдала за ней, а затем, по глупости, подавала на стол то же самое, когда свекровь навещала нас. Я слишком поздно поняла, что Тмиме неприятны мои вторжения в ее кулинарное царство. Когда до меня дошло, я позвонила и упросила свекровь прислать любимого сладкого печенья Джека, заявив, что никак не могу его испечь, невзирая на все старания. По правде говоря, печенье у меня получается лучше, чем у Тмимы, потому что я кладу в тесто не маргарин, а масло. Ее печенье крошится во рту, а мое — тает. Еще она кладет в начинку слишком много миндаля.

Как выяснилось, чтобы заслужить любовь свекрови, нужно было потерять дочь. После смерти Изабель Тмима все бросила. В буквальном смысле. Сестра Джека сказала, что мать отшвырнула выбивалку для ковров, ушла в спальню, собрала чемодан и взяла такси до аэропорта. Приехав к нам, она вошла в квартиру и заключила меня в свои мягкие, рыхлые, пахнущие корицей объятия. Тмима обнимала меня, пока я плакала от боли и угрызений совести, и твердила:

— Знаю, дочка. Знаю. Когда мы жили в Сирии, я видела, как моя маленькая сестренка умерла от дифтерита. А до того как у меня родился Джек, я успела потерять ребенка, который появился на свет слишком рано. Я знаю, что это такое — лишиться маленького.