Эйлет Уолдман - Любовь и прочие обстоятельства

• Название: Любовь и прочие обстоятельства
• Автор: Эйлет Уолдман
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-062165-1, 978-5-403-02540-9

«На чужом несчастье счастья не построишь»…

Эмилия Гринлиф, влюбившаяся в женатого Джека, забыла об этом.

Она сделала все, чтобы спровоцировать развод любимого и выйти за него замуж. Но теперь настало время расплаты за содеянное…

Уильям, обожаемый сын Джека, снова и снова причиняет молодой мачехе боль. Его мать Каролина с наслаждением ведет против «разлучницы» настоящую войну…

А с дочерью самой Эмилии происходит несчастье.

Ситуация кажется безнадежной. Джек уже готов бросить новую супругу, «не оправдавшую ожиданий».

Жизнь Эмилии летит под откос.

И тут неожиданно на помощь Эмилии решает прийти Каролина…

---

— Это Каролина.

Одной рукой он держит телефон, а другой полотенце. Я стою в ванной и рисую пальцем на запотевшем зеркале, одновременно прислушиваясь к его репликам.

— Привет, — говорит Джек.

Я слышу голос Каролины, пронзительный и злой, но не могу разобрать слов. Я рисую лицо, два глаза, нос и сердитую морщинку. Потом изображаю на макушке стоящие торчком волосы. Пытаюсь нарисовать стетоскоп, но ничего не получается.

Я смотрю на Джека и шепчу:

— Я забыла зонтик.

Он вздыхает.

Я снова возвращаюсь к своему рисунку и критически оглядываю его. Мои ограниченные художественные способности вряд ли позволят сделать что-либо еще, поэтому я беру у Джека полотенце, складываю вдвое и вешаю на крючок.

— По-моему, ты преувеличиваешь, — говорит Джек в трубку.

Я встаю позади него и смотрю в зеркало через плечо мужа. Его тело отражается в тех местах, где я прочертила линии, рисуя сердитое лицо Каролины.

— Мы оба знаем, что в детском саду есть больные дети, Каролина. Ты же врач. Ты понимаешь, что он мог заболеть от другого ребенка, а не от прогулки под дождем.

Я тянусь через плечо Джека и рисую на зеркале черточку. Один-ноль в пользу моего мужа.

— Да, я поговорю с ней. Но не сомневаюсь, такого больше не повторится.

Я стираю черточку ладонью.

Джек ненадолго замолкает. Потом морщится:

— По-моему, ты неправильно поняла.

— Что? — шепотом спрашиваю я.

Джек качает головой.

— Ну, значит, он неправильно понял. Какая разница? Это уже случилось. Помнится, в свое время ты сама с этим согласилась. И психолог тоже. Ты позвонила ему, и он сказал, что это будет полезно для Уильяма. Что это будет частью процесса.

— Что? — повторяю я.

Джек жестом просит меня замолчать. Я рассматриваю его тело. Пенис дряблый и вялый после душа. Я беру его в руку и легонько стискиваю. Джек перехватывает меня за запястье и качает головой.

Я оставляю мужа в ванной, иду в спальню и ложусь на кровать. Джек идет следом и садится рядом со мной, продолжая разговаривать с Каролиной. Они беседуют почти двадцать минут, и к концу разговора я уже понимаю, что случилось. Уильям вернулся домой простуженным и в промежутке между сморканиями передал матери суть нашего разговора о новорожденных детях и похоронах. Он был расстроен — или, точнее, Каролина решила, что он расстроен, и позвонила психологу. Доктор Эллертон согласился, что присутствие на похоронах травмировало Уильяма, нарушило хрупкое равновесие, которое и так уже поколеблено разводом родителей. Каролина злится на нас с Джеком из-за того, что мы вынудили Уильяма наблюдать за погребением Изабель — на кладбище Линден-Хилл, между могилками Флоры Марли Московиц (17.08.1984 — 01.10.1984) и Себастьяна Джекоба Хиллмэна Баума («покинул нас в день своего рождения, 6 элала 5759 года»).

В день смерти Изабель Каролина была особенно прекрасна. Она излучала сочувствие и заботу. Она была повсюду, где только можно. Когда Джек позвонил ей и сообщил о смерти Изабель, она расплакалась. Сказала, что ей очень жаль. Она сказала, что представляет, как мы себя чувствуем; даже попросила передать мне соболезнования. Именно Каролина сообщила новость Уильяму и, так или иначе, сделала это правильно — просто и серьезно, предоставив ему свободно выражать свои чувства.

Телефонные звонки начались в тот же вечер. Каролина хотела знать, как именно я испытываю горе. Психолог Уильяма сказал, что мальчику не следует видеть выражение чувств, «неприемлемых» по степени интенсивности. Я не знала об этом звонке, потому что лежала на постели, между Саймоном и Минди, уткнувшись в подушку и пытаясь подавить крик. Но мой отец был на кухне, он случайно услышал все, что Джек, слишком измученный и отчаявшийся, не смог скрыть. Потом, за стаканом виски, Джек пересказал реплики противной стороны отцу, тот, ненадолго заключив перемирие, шепотом поделился с мамой, а мама, собирая с пола возле моей постели использованные носовые платки, рассказала мне и в ярости прокляла чудовищный эгоизм Каролины.

Не знаю, сколько раз Каролина звонила в течение следующих нескольких дней, но когда я, спотыкаясь, шла потом искать Джека, то находила его на кухне или в кабинете — он, сгорбившись, сидел на стуле, рассеянно тер глаза и прислушивался к визгливому голосу Каролины на другом конце провода. Были затянувшиеся дебаты по поводу того, что воспитатели должны сказать другим детям в саду, стоит ли Уильяму идти на урок музыки в пятницу или на вечеринку в честь дня рождения, нужно ли ему вообще присутствовать на похоронах и участвовать в Шиве[6], не проведет ли Джек с ним выходные вне очереди, потому что в конце концов мы выбились из графика… Честно говоря, мне было все равно, пойдет ли Уильям на похороны и будет ли участвовать в Шиве, и однажды я даже чуть не сказала об этом мужу.

Мы сидели в гостиной — я свернулась на кушетке и грела руки о чашку чая. В квартире было безлюднее, чем обычно: отец отправился на работу, сестры — домой, к детям. Мать Джека вернулась в отель, чтобы вздремнуть, Минди сидела дома. Со мной были только Саймон и мама.

Джек прошелся по комнате, с телефоном, и вопросительно взглянул на меня, словно спрашивая, как дела: по-прежнему ли боль нестерпима или всего лишь чертовски сильна.

— Джек… — позвала я.

Он указал на телефон.

— Джек, — повторила я громче. — Скажи ей, что это не важно.

— Эмилия, детка. Не надо, — произнесла мама.

— Подожди, — велел Джек Каролине и прикрыл мембрану ладонью. — В чем дело, милая? Тебе что-то нужно?

— Не надо, — шепотом повторила мама, так что только я одна ее расслышала.

Я посмотрела покрасневшими, опухшими глазами на Джека.

— Милая?

Я прикрыла веки.

— Ничего. Просто… сам понимаешь. Заканчивай, если можно.

Он кивнул:

— Еще минуту.

И сегодня, когда Джек кладет трубку, то кажется побитым. Вся энергия словно покидает его. Мой муж садится на край кровати, вялый и апатичный. Глядя на него теперь, я понимаю, как он будет выглядеть в старости. Словно из отвращения к тому, что Джек попытался удержать молодость, обретя напоминание о ней в лице молодой возлюбленной, Каролина превратила его в манекен. В деревянную куклу. Так согнула его, что само тело Джека теперь воплощает всю нелепость наших отношений. Она сделала моего мужа стариком.

Я обхватываю Джека за талию, заставляю лечь, обнимаю, обвиваюсь вокруг него. Мне нравится, будучи одетой, прикасаться к его обнаженному телу. Я чувствую себя сильной, властной, даже опасной. Я укладываю мужа на спину и сажусь верхом, на бедра, потом легонько покачиваюсь и чувствую, как его пенис упирается в мои джинсы.

Джек кладет руки мне на талию.

— И кто из нас озабоченный?

— Ничего подобного. — Я прижимаюсь к нему так сильно, что он вздрагивает.

— Окажи мне услугу, детка, — говорит Джек. — Впредь бери такси, когда идет дождь.

— Я пыталась поймать такси. Думаешь, мне приятно было шлепать под дождем с пятилетним ребенком? Ни одно такси не остановилось.

— Надо было вызвать машину.

— Забавно, но Уильям сказал то же самое.

Джек смеется.

— Он умный парень.

Мне не смешно.

— В такой день заказать машину не проще, чем поймать такси. И знаешь что, Джек? Если тебе не нравится, как я забираю Уильяма из детского сада, можешь заняться этим сам.

— Ты знаешь, что я не могу. Я работаю.

Он действительно подчеркнул слово «я»? Это намек?

— Да пошел ты!

— Что я такого сказал?!

— Я вернусь на работу. Мне просто нужно немного времени.

— Эмилия, что ты на меня набросилась? Я ни слова не сказал по поводу твоей работы. Мне все равно, работаешь ты или нет. Я только сказал, что не могу забирать Уильяма, поскольку не успеваю. Но если ты больше не хочешь этим заниматься, можно посылать за ним Соню, только и всего.

Эти слова у меня буквально на языке крутятся: да, давай попросим Соню, потому что я больше не хочу его видеть.

— Разумеется, я и дальше буду его забирать, — отвечаю я. — Просто я забыла зонтик.

Джек молчит. Он изо всех сил старается сохранять спокойствие.

— Его психолог беспокоится…

— Так утверждает Каролина.

— Она не врет, Эмилия. У Каролины, конечно, во многом не все дома, но она маниакально честная.

Интересно, если поцеловать его прямо сейчас, это будет слишком очевидно? Не покажутся ли ему столь неприкрытая манипуляция и мелочная ревность чересчур непривлекательными, чтобы это перевесило удовольствие? Я легонько целую мужа в губы, даже не касаясь языком.

Джек расслабляется, его губы становятся мягче. Потом он говорит:

— Доктор Эллертон считает, что у мальчика посттравматический стресс.

— Нет у него посттравматического стресса.

Джек трет глаза.

— О Господи! Бедный Уилл.

— Джек, с ним все в порядке. С Уиллом все в порядке.