Давид Арманд - Путь теософа в стране Советов: воспоминания

• Название: Путь теософа в стране Советов: воспоминания
• Автор: Давид Арманд
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7784-0391-8

Это исповедь. Исповедь человека высокого духа. Капризный мальчишка сумел воспитать в себе такие не модные ныне качества, как совесть, честь, ответственность перед каждым встречным. Ещё труднее было сохранить эти свойства в кипящих котлах трёх русских революций и под удушающим прессом послереволюционной «диктатуры пролетариата». Голод и унижения, изматывающий труд и противостояние советской судебной машине не заставили юношу хоть на минуту отступить от своих высоких принципов. Он их не рекламирует, они прочитываются в его поведении. Но в грешках молодости герой исповедуется с беспощадным юмором. Об окружающих он пишет без тени зла. Скрытая улыбка не покидает автора на всём пути, в годы голодной сельскохозяйственной юности в детской коммуне, в годы сурового студенчества, безработицы, службы на большом заводе и даже в прославленной советской тюрьме. Друзья и сотрудники окрестили его «рыцарем светлого образа».

Повесть найдет своего читателя среди тех, кто без спешки размышляет о высоких возможностях и красоте человеческой души.

---

Наутро мы сговорились с каким-то парнем, что он за небольшую плату даст нам смирных верховых лошадей, которых ему всё равно надо было перегонять в Они. Там мы должны были передать лошадей его родственнику.

«Смирные» лошади показались нам заправскими скакунами, а кабардинские сёдла — отличными орудиями пытки. До этого мы ездили только на казачьих сёдлах. К моему седлу были привешены серебряные стремена с чернёным рисунком — «фамильная драгоценность», объяснил нам хозяин и просил их особенно беречь.

Не знаю, почему наш вид вызвал у него такое доверие, что он поручил нам лошадей. Лошади с первых шагов перешли в галоп. Впрочем, никакой другой аллюр в этих сёдлах выдержать невозможно. Однако и на галопе я через 10 километров норовил сесть как-нибудь боком. К нашим попыткам управлять лошадьми они относились с великолепным презрением. Они мчались вниз по шоссе, принципиально ступая на самый край обрыва, перебрасывая при этом наружные ноги прямо над пропастью и бессовестно нарушая при этом принятую в СССР правостороннюю систему движения.

Через 20 километров, когда я думал о горькой судьбе моей казённой части, на крутом внешнем повороте дороги стремя со стороны пропасти оборвалось и я устремился к Риону, кипевшему где-то в тошнотворной глубине. К счастью, я машинально сжал поводья, лошадь вздёрнула голову и я благодаря этому задержался недалеко на склоне. Уцепившись за кустик шиповника, кое-как выкарабкавшись, я увидел, что конь стоит на месте как вкопанный. Привязав благородную скотину, я с трудом отдышался. Галя, скакавшая впереди, не заметила моего падения и умчалась, увлекаемая своей неуправляемой лошадью.

Тут я стал размышлять о судьбе фамильной драгоценности. Найти её надо было во что бы то ни стало. Я полез вниз. Склон был не отвесный, но крутой, градусов 60–70. Он весь густо зарос шиповником, ежевикой и держи-деревом, что давало мне весьма сомнительное преимущество за них держаться. За этим занятием меня застала артель пильщиков. Они шли по той же дороге и с десяток раз, срезая по тропинкам серпантины, обгоняли наших скакунов, после чего добродушно смеялись над нами. Их было трое, все старики. Никто из них не говорил по-русски. Они стали кричать мне и показывать жестами. По их интонации я понял, что они спрашивают, что со мной случилось. Связав свои пояса, они помогли мне выкарабкаться с обрыва. Тут только я понял, что сам я никак не мог бы этого сделать. Я им показал уцелевшее и оборванное стремена и указал в пропасть. Старики покачали головами, поцокали языками и стали искать стремя поблизости от дороги. Не найдя, они, подвязав ещё что-то из одежды к поясам, с помощью которых вытащили меня, снова спустили меня под кручу в колючие заросли, но значительно ниже, чем я уже был. Я с новым рвением стал шарить под кустами. Все руки были в крови, но нашёл-таки стремя. Когда меня вытащили вторично, я почти терял сознание от головокружения. С добродушными улыбками старички пожали мне руку и, отказавшись от вознаграждения, взяли свои пилы и пошли своей дорогой.

Придя немного в себя, я сел чинить седло. Длительное отсутствие Гали меня беспокоило. Но вот она появилась, пешком, и рассказала:

— Убедившись, что тебя сзади не видно, я решила подождать. Чуть пониже шоссе нашёлся зелёный пятачок с травой, я слезла и пустила туда лошадь покормиться. Но, прождав минут десять, забеспокоилась и хотела возвратиться к тебе. Но лошадь меня к себе не подпускала даже близко, лягалась, вертелась и даже кусалась. С отчаяния я решила идти к тебе пешком, что сделаешь с бешеной лошадью. А расстояние между нами оказалось 5 километров. Но что с тобой, Даня? Почему ты такой бледный?

— Устал, потом подробно расскажу.

Наладив сбрую, хоть это было не легко, мы пошли с Галей к её лошади. За этот путь я вернулся «в форму».

Бунтовщица и меня никак не подпускала к себе. Когда же, наконец, мне удалось схватить её под уздцы, она стала дико махать головой, повернувшись к пропасти. Я летал туда и сюда над трёхсотметровой бездной и думал: «Удержусь ли? Руки слабеют. И повод, наверно, лопнет. Сбруя гнилая оказалась».

Как я справился с безумной лошадью, я уже плохо помню. Галя следила за нашей борьбой совершенно белая от ужаса. Но всё окончилось благополучно, хоть понадобилось немалое время, чтобы нам обоим прийти в себя.

Когда сели в сёдла, лошади снова, по привычке, понеслись галопом по самому краю пропасти. Как мы мечтали об окончании этой проклятой эпопеи! И когда сдали лошадей хозяину, почувствовали себя счастливейшими людьми. На четвереньках спустились к Риону и его ледяными водами пытались утишить боль и жар окровавленной плоти.

Проклятые кавказские сёдла с рогами спереди и сзади!!

Кто бы мог подумать что Они в основном еврейский город! Мы вообще не подозревали о существовании евреев в горах. Это племя с незапамятных времён поселилось в Грузии, но, благодаря сплочённости и «психологической несовместимости» с грузинами, они сохранили все характерные черты своей национальности, умноженные на величие и красоту горцев, эти горские евреи.

По крайней мере «чичероне», который напросился водить нас по городу, был поразительно похож на Христа, и не затравленного Христа на картинах художника Ге, а спокойного, красивого, гармоничного Христа в изображении Иванова. Как будто на спектакле, он носил, а возможно надевал специально для приезжих туристов длинную белую рубаху и явно играл роль Мессии. Но, показав все редкие достопримечательности города, бесцеремонно запросил такую цену, что мы решили, что за Христа приняли Иуду. Всё-таки он выклянчил свои 30 сребренников.

Еврейский квартал любопытное, ни на что не похожее зрелище. Узкие улочки, на которых от массы народа негде яблоку упасть. У каждого дома сидят, едят, спят, чинят обувь, пьют, стирают, торгуют и, главное, все со всеми разговаривают. Прохожие, двигаясь по улице, не прекращают разговора, так как говорить приходится со всеми, сидящими у крылечек. Изо всех окон, дверей, балконов свешиваются проветривающиеся и сохнущие бебехи. Все что-нибудь продают: кто пучок чесноку, кто охапку травки, кто снопик соломы, кто тарелку вишен…

Особенно поражает количество ребятишек. Это что-то ни с чем не сообразное. Они лезут во все подворотни, сидят на всех заборах, носятся по всем улочкам шайками человек по 20 и буквально нападают на прохожих, требуя купить у них стакан воды, кстати сказать, довольно грязной, или купить коробку спичек. А то набрасываются на вас с криком:

— Слюшая! Здравствуй! Давай десять копеек!

При этом одному дать нельзя, иначе остальные так и будут сопровождать вас, пока не добьются своего.

Мы зашли в прекрасную синагогу. Присутствующие делились на две части: передние молились и подвывали, а задние в то же время шумно торговали.

Службу служил величественный бородатый старик, ни дать, ни взять праотец Авраам. Рядом молча стоял комсомолец в юнгштурмовке. Когда раввин кончил служить, комсомолец обратился к народу с речью антирелигиозного характера. Раввин что-то сказал, после чего толпа страшно загалдела, зажестикулировала, полезла вперёд к комсомольцу. Запахло дракой. Мы заинтересовались, в чём дело. Наш чичероне пояснил, что молодой человек требует предоставить синагогу на вечер для антирелигиозного спектакля. Раввин, явно испугавшись, пустил дело на плебисцит. Большинство присутствующих было откровенно против:

— Их пусти разок, а потом не выгонишь. Превратят нашу синагогу в подлый клуб!

Нам надо было ехать далее. От Они ходил автобус. Это был лимузин человек на 15 с откинутым тентом. Мы купили билеты до Кутаиси.

Грузин-шофёр, изрядно выпивший, вероятно, для храбрости, вёл машину пулей под уклон, описывая виражи над пропастью, визжа тормозами на внезапных поворотах, впритирку разъезжался со встречными.

Пассажиры скоро все перезнакомились. Временами они с интересом разглядывали останки машин, видневшихся глубоко внизу в русле и на берегах Риона. Прости Господи! Человек с забинтованной головой, с рукой на перевязи и на костылях, оказавшийся директором местного отделения банка, развлекал нас рассказом, как три месяца назад он вот на таком же лимузине совершил прыжок на дно ущелья. Окончилось, по его словам, всё удачно: почти все пассажиры погибли, а его без сознания вытащили и в больнице собрали по кускам:

— Вот ведь жив! Разве не удачно?

Теперь он ехал в санаторий долечиваться. А мы сидели после его рассказа ни живы и не мертвы.

Мой сосед по автобусу, экономист, рассказал о Рачинском районе: много хорошего появилось. Построено 5 больниц, организованы артели для еврейской бедноты. Но глупости перевешивают всё хорошее. Например, вышел приказ: увеличить посевные площади на какой-то определённый процент. А у них уже обработан каждый доступный клочок. Кругом — скалы. С них требовали — пришлось поднатужиться. Привязывая «пахарей» к скалам, поднимали с реки землю в корзинах на верёвках. Дотянули всех клочков до 7 % от общей площади, при этом затратили 100 % лишнего труда. А первый же дождик смыл всю почву с посевами в реку!