Степан Злобин - Остров Буян

• Название: Остров Буян
• Автор: Степан Злобин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1981

В том входит роман «Остров Буян», посвященный известному событию русской истории середины XVII века — восстанию угнетенного населения Пскова в 1650 году против засилия феодального строя.

---

— Подрез! — обрадовался Иванка.

— Да нет, не Подрез — иной, — возразил Томила. — Захар ночью прилез, — пояснил он, — да нам с Гаврилой все рассказал. Да сейчас он к Подрезу побежит, его упредить, а ты беги-ка стрельцов призови — Копытова да Ягу.

— Да Подрез же там был!.. — воскликнул Иванка. Он видел Ивана Подреза своими глазами.

— Бредишь, рыбак, — оборвал Томила. — Нам все ведомы, кто там был. Обознался ты.

Иванка не думал, чтобы его обмануло зрение, но уверенность Томилы заставила и его усомниться…

Захарка с Гаврилой спорили, что делать дальше.

Гаврила уговаривал тотчас схватить всех, кто был вчера в доме стольника, но Захар возразил, что так они его предадут, а сейчас ему верят заговорщики дворяне и большие посадские, и он сможет дальше быть еще полезнее городу.

Томила тоже смотрел на дело иначе, чем хлебник.

— Не время еще нам всю силу брать, — сказал он, — поздно — худо и рано — худо. Выждем. Еще города пристанут, тогда нашей силы во сто крат больше будет.

К полудню собрались несколько человек стрельцов, казаков и посадских, и в доме Томилы началось обсуждение городских дел.

Кузя не знал, удалось ли медведчику выручить друга. По дороге он упросил проезжего порховского знакомца подсадить его в сани и доехал не во Псков, а к отцу в Порхов… И в ту же ночь, как приехал, вместе с Прохором из Порхова они помчались во Псков, чтобы предупредить Гаврилу о том, что Василий Собакин привез в город посадский извет.

Прохор и Кузя въехали во Псков под гул сполошного колокола Рыбницкой башни, под вой набата со псковских церквей. Они были на площади при расспросе Логина Нумменса Томилой Слепым на дощане, и, когда толпа с Рыбницкой площади устремилась к дому Федора Емельянова, Прохор был там, Кузя же, измученный дорогой, усталый, завалился спать на печи у Гаврилы.

Поутру, когда он проснулся, тетка была осунувшаяся и тревожная. Она не сомкнула глаз, ожидая мужа, но хлебник так и не вернулся домой до утра.

— Кузьма, сбегай к Слепому, — сказала она. — Робенка страшусь по городу посылать. Народ-то толпами ходит, шумят… Узнай, чего с Гаврей.

И Кузя пустился к Томиле.

Он застал здесь Гаврилу, отца и много других знакомых и незнакомых людей, стрельцов и посадских. На голом столе площадного подьячего стояли пустые сулейки, кружки, валялись рыбные кости, луковая шелуха и посреди всего большое блюдо с остатками квашеной капусты. Было так, словно все они провели ночь за разгульной пирушкой, но все были трезвы. Сидели в шубах и шапках. В избе было холодно.

Среди других Кузя увидел Иванку, и в тот же миг он забыл о Гавриле, об отце и обо всех других. Друзья обменялись такими сияющими, радостными взглядами, что все остальные заметили это и улыбнулись их дружбе…

— Поспел казак-то?! — сказал Кузя.

— Гурка да не поспеет! — громко ответил Иванка.

— Ну, ну, Кузьма, ты пробирайся к нему поближе, да не мешайте нам, — сказал Прохор, пропуская сына в тот угол, где сидел Иванка…

И снова все сразу в избе заговорили. Голоса мешались в горячем споре о том, что делать дальше. Всем было ясно, что воеводская власть пала, но город не мог оставаться без всякой власти. Земские всегородние старосты должны были взять в руки город, однако после вчерашних погромов они отделились от всех остальных посадских, сидели в Земской избе и не шли ни к кому на совет, когда их позвали.

«Мы свое станем земское дело править, какое раньше вершили, иных дел не ведаем, да и ведать не нам!» — заявили они.

— Надобе, братцы, созвать всегородний сход да в нашем вчерашнем деле писать челобитье государю всем городом об изменном немце и об его расспросных речах. Да также писать на Емельянова челобитье. А для того челобитья собрать всегородний сход земским старостам, — предложил Михайла Мошницын.

— Они не схотят, Михайла Петрович. Трясутся. Семка Менщиков, тот аж зубами стучит от страху. Слезами плачет — баит: «Побьет нас всех государь, показнит!» — сказал Прохор.

— Государь не казнит за правду. Мы выборных верных пошлем! — уверенно воскликнул Гаврила.

— Пошли, братцы, в Земскую избу! Всем скопом пойдем! — решительно и настойчиво позвал стрелецкий пятидесятник Максим Яга.

И вдруг, словно всем надоело спорить, они дружно поднялись, шумно отодвигая скамьи, оправляя шапки и кушаки.

Иванка и Кузя вышли со всеми…

Земские старосты отказались ударить в сполошный колокол, и гости Томилы всей толпой направились к Рыбницкой башне. Старик Фаддей, сторож башни, не соглашался дать ключ от колокола без указа воеводы или Всегородней избы. Посадские спорили с ним. Наконец Максим Яга не стерпел, тряхнул старика за ворот и сам отобрал у него ключ.

— Силом взял — твое дело! Не мой ответ! — спокойно сказал старик. — И давно бы так-то!

Все вокруг засмеялись.

— Коли так, пусть ключ у меня останется, чтобы тебя не трясти, а то в сердцах в другой раз так и душу вытряхну! — усмехнулся Максим.

Иванка схватил веревку сполошного колокола, и город вновь ожил — начался всегородний сход…

4

На сходе разные люди стали кричать, чтобы, оставив гиль, составлять челобитную к государю. Томила с товарищами догадались, что это выдумка Ордина-Нащекина, но не отговаривали народ. И земский староста Иван Подрез радовался, что так легко ему удалось отвратить бунтовщиков от насилья и бунта и сговорить к мирному челобитью… «Может, помалу и вовсе утихнет мятеж!» — надеялся он.

Всегородний сход поручил составлять челобитную «выборным от всяких чинов». В числе их были и сам Иван Подрез, и Томила Слепой, и хлебник Гаврила, с ними были стрельцы и попы и даже — дворяне. Когда эти выборные сходились в Земскую избу, поднимались крик, споры, и все мешали друг другу и не могли сговориться.

Глава двадцатая

1

Бабка Ариша сразу всем сердцем поверила в великую правду восставшего города, и, когда во Всегородней земской избе выборные «ото всяких людей» приступили к составлению челобитья царю и толпа горожан собралась у дверей Всегородней избы, чтобы узнать новости, она первая поощрила Истому:

— Иди-ка, иди! Да послухай, как нашу сиротску правду к царю-то пишут. Вот клюшки твои, ступай! Что попусту дома сидишь! Весь город на площади…

Несмотря на метель, народ толпился у Земской избы. Изредка то один, то другой из выборных показывался в дверях. Разбившиеся на кучки посадские тотчас обступали крыльцо и расспрашивали, о чем говорят выборные. И под снежной метелью, сняв шапку перед народом, подставляя под свежий ветер голову, усталую от непривычных мудреных споров и духоты, с крыльца Всегородней или взобравшись на дощан, выборный рассказывал народу о составлении челобитья.

Истома в толпе встретился с Кузей.

— Дядя Истома, ты, чай, измаялся стоять тут! Давай на дощан подсажу! — предложил он.

С дощана было видно всю площадь, но ветер кружил охапки колючего снега, бросал их в лицо, сыпал за ворот, и Истома попросил одного из знакомцев помочь ему снова слезть вниз. Собравшиеся у самой избы дали ему местечко на крыльце Всегородней.

Прохор Коза вышел из Земской избы, отирая варежкой пот с лица. За ним столбом подымался пар из неплотно притворенной двери, за которой слышалось множество голосов.

— Что, Прохор, ай веничка ищешь? Какова банька топлена? — пошутили в толпе.

— Банно парево кости не ломит! — откликнулся Прохор на шутку.

— Будя попусту барабошить! — степенно остановил зубоскалов стрелецкий десятник Соснин, знакомец Козы, и спросил: — Сказывай, Прохор, ладом: чего там?

— Здоров, Тимоша! — поклонился Коза Соснину. — А что ладом скажешь, когда все неладом идет! Обрали нас двести, посадили вместе. Сидим-то мы вкупе, а смотрим врозь!

— Кто с кем сварится, Прохор?

— От веку свара одна: посадским с дворянами не поладить. Не хотят писать на Собакина. Сказывают — все обиды от Емельянова, а воевода, мол, государем посажен. На него-де писать челобитье — то государю будет обида…

— Своек-то свойку и лежа поможет! — крикнули из толпы. — А посадские что на отповедь?

— Мошницын-кузнец с дворянином Чиркиным в бороды уцепились, поп рознял…

Шум из-за двери послышался громче прежнего.

Прохор нырнул обратно в избу. Народ у крыльца оживленно загомонил, обсуждая разногласия выборных, как вдруг снова дверь распахнулась и, словно бомба из пушки, потный, встрепанный, в распахнутой лисьей шубе выскочил на крыльцо дворянин Сумороцкий.

— Хамье! Холопишки! Нечестивцы, гилевщики! Не сидеть нам, дворянам, в нечистом вашем соборе! Тьфу вам, окаянным! Тьфу! Тьфу!

Дворянин трижды плюнул на порог Всегородней и через ступеньку пустился с высокой лесенки вниз, на площадь.

— Эй, бороду оплевал себе, дворянин! — крикнули из толпы Сумороцкому.