Степан Злобин - Остров Буян

• Название: Остров Буян
• Автор: Степан Злобин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1981

В том входит роман «Остров Буян», посвященный известному событию русской истории середины XVII века — восстанию угнетенного населения Пскова в 1650 году против засилия феодального строя.

---

И Шемшаков поспешно выскочил вон из горницы…

Глава девятнадцатая

1

Несмотря на мороз, Иванка вспотел, мчась по улицам от Петровских ворот к Рыбницкой площади.

— Припоздал, припоздал, скачи! — кричали ему вдогонку ребята.

— Скинь шубейку-то, жарко! — насмешливо бросила от ворот какая-то девушка.

— Подбери, зайду! — крикнул ей на ходу Иванка и, сорвав с плеч нагольный тулупчик, подарок Первушки, в одной рубахе помчался дальше.

Рыбницкая площадь гудела, полная всяким народом. Сюда собрался весь Псков. У всех на устах были ненавистные имена Федора Емельянова, воеводы Собакина и Филиппа.

Два больших опрокинутых селитряных чана стояли среди площади. С этих чанов в торговые дни объявлялись царские повеления и воеводские указы, а в дни всегородних сходов обсуждались земские дела.

Когда Иванка вбежал на площадь, на одном из чанов без шапки стоял высокий, сухой, чернобородый стрелец Юхим.

— Где то видано, братцы, свой хлеб отдать да под окнами побираться?! А мы из города хлеб вывозить не дадим. А похочет кто силой взять, и пусть на стрелецки пищали наскочит. Побьем! — кричал стрелец на всю площадь.

— Побьем! Всем городом встанем! — отозвались из толпы.

— То и лад. Всем городом крепче стоять. Омельянов всем в городе знамый изменщик, и воевода с ним. Немцев пущают в город? — спросил стрелец.

— Пущают. Повседни у них пиры! — закричали вокруг.

— Голодом город морят? — продолжал Юхим.

— Заморили, проклятые! Намедни без соли, а ныне без хлеба!

— Челобитий наших к царю не пущают. Очи застят царю на правду. Вот и спрошаю братцы, кто они есть — изменщики али нет?

— Изменщики! Хуже немцев проклятых!

Иванка проталкивался сквозь толпу, пробираясь к стрельцу, где ожидал найти и Гаврилу.

— Стой тут тихо, куды ты, пострел! — досадливо одергивали его.

— Гонец я, со скорою вестью, — отозвался Иванка.

— К кому гонец?

— А туды… — Иванка кивнул головой к чану.

— Что за весть?

— Про то ведаю сам. Пустите-ка, братцы.

Иванка толкался, рвался, продирался и наконец, добравшись до дощанов, растерянно огляделся, не видя знакомых в пестром множестве лиц… В это время чернобородый стрелец Юхим, окончив речь, спрыгнул вниз с дощана, а на место его уже забрался мясник Леванисов.

— Кричать, господа, кричим, чтобы немцам хлеба не дать. Всем городом глотки дерем, а придет к ответу, не стали бы отрекаться… а чтобы не было между нами измены, крест поцелуем стоять заедино… — начал мясник.

— Ты что, молодой? — спросил сочувственно только что соскочивший с дощана стрелец Юхим, видя растерянную нерешительность запыхавшегося парня, одетого по-летнему в яркую синюю рубаху, без шубы и без кафтана.

— Я от Петровских ворот… Немцы скачут с Москвы… — выпалил залпом Иванка…

— Чего же молчишь?! — воскликнул Юхим и весь, всем лицом, глазами, даже, кажется, длинной черной бородой клином сверкнул, словно молнией. Опершись о плечо Иванки, он снова мгновенно вскочил на чан.

— Псковичи! — перебив мясника, зычно выкрикнул он. — Немцы скачут за хлебом.

— Где немцы? Отколе проведал?! — крикнули из толпы.

— Иди сюда! — потащил стрелец Иванку на чан.

Иванка забрался на дно опрокинутого дощана. Отсюда было видно все бескрайнее море людей.

— Иванка! — окликнул Гаврила, вдруг вынырнув из толпы. Он легко вспрыгнул на чан. — Едут? — коротко и тихо спросил он.

— Едут!

— Господа дворяне! Посадский люд! — крикнул он и обвел взглядом толпу. — Стрельцы, пушкари, священники! Юхим правду молвил: ведомо нам стало вечор, что приедет немец хлеб увозить, и мы стрельцам наказали уведом дать. И вот верного человека послали к стрельцам, — хлопнул он по плечу Иванку, — и тот человек дает весть, что уж скачут…

— Далеко ли скачут? — крикнули из толпы.

— Теперь, чай… у ворот… — застенчиво улыбнувшись, ответил Иванка. Бойкий в обычной жизни, он вдруг оробел, поставленный на виду у такого множества людей.

— Гей, народ! — крикнул в это же время голос всадника в голубом кафтане, — это был один из караульных стрельцов, примчавшийся от ворот. — Немцы краем поехали, у ворот не стали!

И едва выкрикнул всадник эти слова, как двое других стрельцов, в желтых кафтанах, караульные от Великих ворот, прискакали на площадь.

— Немцы за хлебом приехали, Федора Омельянова спрошают, а сами мимо города в Завеличье…

— С ружьем! — грянул в ответ чернобородый стрелец Юхим, призывая народ к оружию.

— С ружьем! С ружьем! — подхватила площадь, и вдруг, заглушая крики толпы, от Рыбницкой башни загудел, надрываясь, колокол — били сполох…[196]

— С ружьем! — заревела толпа и качнулась, и словно река полилась с площади в улицы, к Власьевским воротам.

По дороге люди забегали в дома. Дубины, косы, топоры и пищали появились в толпе. Казалось, у всего Пскова было одно сердце и это оно кричало и звало набатом.

Народ уже подходил к Власьевским воротам, а колокол у Рыбницкой башни не умолкал, и теперь зов его подхватили колокола по церквам. Весь город гудел, как во время осады или больших пожаров…

2

Вечером, сидя в каземате при Всегородней избе[197], рижский купец Логин Нумменс с досадой вспоминал события этого дня. Он хотел бы возвратить сутки вспять и начать все сначала — тогда бы он вел себя совсем по-другому. Он про себя разыгрывал целые сцены и составлял разговоры, которых не было, но которые могли бы быть, если бы он был умнее…

Он наделал глупостей и ошибок: он считал теперь главной бедой то, что поверил шведскому королевскому резиденту… Он убедился, что русские не боятся шведов… Или господин резидент говорил о других русских; может быть, он говорил о боярах, канцлерах и полководцах… Нумменс теперь желал бы, чтобы господин Карл Поммерининг, московский резидент королевы, попробовал поговорить о могуществе королевы Христины с этим скопищем кузнецов, сапожников и стрельцов…

Вторая ошибка Нумменса была в том, что он поверил Федору Емельянову, с которым познакомился в Новгороде год назад. Год назад Емельянов говорил о себе как о владыке и повелителе Пскова:

«Что ты можешь в своей Рыге? Кто тебя боитца в твоей Рыге? А я хозяин городу — меня все боятца! Велю — и городские ключи поднесут. Меня назовешь — и всяк псковитин тебе в пояс поклонится!..» Так хвастал тогда Емельянов, и Нумменс вспомнил это сегодня на льду Великой: как заклятье выкрикнул он разъяренной толпе имя Федора, но Федор тоже не напугал никого…

Имена Морозова и Милославского, воеводы Собакина, Федора Емельянова и даже прославленное во всей Европе имя самой королевы — ничто не спасло его…

Нумменс хотел выкрутиться: он врал и путал, но его уличали, как вора. У него взяли ключи от его дорожных ларцов, его раздели донага и обыскали все вплоть до нательного платья. У него вынули все долговые расписки, контракты и деловые записи, отобрали железный сундук с государственными деньгами и взяли в Земскую избу королевские письма…

Когда раздели его для обыска, он разозлился от унижения и стыда, от того, что все видят его покрытое родинками жирное розовое тело, дрожащее мелкой дрожью. Вот почему он сделал последнюю глупость.

— Зачем дали тебе бояре казну? Что с той казной делать? — спросил вожак бунтовщиков.

«Не знаю, господин, я простой купец, как ты и твои товарищи. Мне приказано отвезти казну во Псков и купить здесь хлеба для нашей страны. Такова воля ее королевского величества». Так надобно было сказать, но Нумменс так не сказал. Он ответил иначе:

— Платить солдатам… Солдат нанимать, чтобы бить русских… Чтобы вас перебить, нужны королеве деньги! — выкрикнул он и погубил себя.

Теперь его посадили под стражу. Пять купцов и ремесленников, пять попов и монахов и двадцать стрельцов охраняют его… Он ждал, что теперь его будут пытать и спрашивать: зачем он сначала хотел утаить деньги, если они получены по закону? Зачем он не ждал у псковских ворот, когда останавливали его стрельцы? Зачем ссылался он на Морозова и Милославского? Сколько собрано у королевы войска? Когда она хочет послать войска и под какие города?..

Откуда ему все это знать!..

Нумменс припомнил еще одну страшную вещь: тульский кузнец, его подставной слуга, Иоганн Либхен, которого поймал он с таким трудом, — этот человек снова ушел из-под его власти… Нумменс видел, как тульский кузнец окликнул какого-то посадского парня, бывшего на морозе в одной рубашке, словно летом. Нумменс видел, как они обнялись, будто родные…

Если Иоганн Либхен расскажет русским, почему уезжают из Тулы иноземные кузнецы, то королева просто велит казнить Логина Нумменса. Казнить за длинный язык, за измену, за выдачу королевской тайны…

«Логин, Логин, — твердил купец самому себе, — жил бы ты тихо, торговал соболями, не льстился бы на королевские дела — не сгубил бы себя!..»