Степан Злобин - Остров Буян

• Название: Остров Буян
• Автор: Степан Злобин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1981

В том входит роман «Остров Буян», посвященный известному событию русской истории середины XVII века — восстанию угнетенного населения Пскова в 1650 году против засилия феодального строя.

---

— Эй, бороду оплевал себе, дворянин! — крикнули из толпы Сумороцкому.

Народ пропустил его.

Дворяне Чиркин и Вельяминов выскочили за ним.

— Иван Кузьмич! Иван Кузьмич! — звали они.

— А ну-ка, дворяне, за ним в бежки!

— А ну-ка, кто прытче! — насмешливо поддразнивали в народе.

…Истома пришел домой уже в сумерки.

— Заставили богу молиться, а он уж лоб весь вдребезги! — ворчала бабка, собирая Истоме еду. — Куды ж ты до вечара?

— Как люди, — отогреваясь у печи, ответил Истома. — Никто по домам не шел. Стоим в снегу по колено да ждем, а чего ждем, не ведаем…

Поставив миску со щами, старуха села напротив него на скамью и проникновенно слушала пересказ событий и споров.

— Гаврила Левонтьич, хлебник, сказывал — завтра на Федора Емельянова станут писать государю. Какие обиды кто ведает, все соберут к челобитью, — заключил Истома.

— Слава Иисусу Христу, пришло наше время! — воскликнула бабка.

— У попа пироги пекут, а ты духом печным не нарадуешься! — с насмешкой сказал Истома.

С утра отправилась бабка к обедне, по привычке в Пароменскую церковь, где был у нее любимый уголок, любимые иконы святых, с которыми говорила она по-свойски, попросту, не стесняясь.

Выйдя из церкви и встретившись с попадьей, бабка Ариша в том же восторге и ей поведала свою радостную уверенность в божьей заботе о бедняках.

— Не даст господь никому загинуть без правды, в душевном ропоте. Послал меньшим милость! — воскликнула она.

— Грех тебе! — строго прикрикнула попадья. — Стара ты для радости гилевской. Что тебе в нечестивом их ликовании! Воеводу от дела согнали, лучших людей разоряют, самого владыку Макария, боже спаси, из крестного хода со срамом прогнали. Кому же то ликование, окроме бесов!

— Ты б, попадья, не брехала! Гляди, перед городом на дощане бы не стать к ответу! — внезапно пригрозила ей бабка, словно сама она была властна поставить попадью на дощан. — Разоритель и враг человеков, сам Федор бежал от народа. Стало, есть божья правда на свете! — твердила старуха. — Слыхала ты, попадья, в Земской избе челобитьице пишут к царю, чтобы все по правде соделать. Всяких чинов люди держат совет, и всяк пишет правду свою к государю, кому об чем надобно!..

Не сообщив о своих намерениях никому, бабка приоделась, как только могла, и отправилась во Всегороднюю избу.

У крыльца Всегородней опять толпился народ.

Смело проталкивалась бабка через толпу, важно взошла она на крыльцо, решительно распахнула дверь и прошла в просторную «соборную» горницу.

— Тебе чего, бабка? Нельзя сюда, — остановил ее молодой подьячий у дверей, удержав за полу.

— Кому бабка, а тебе Арина Лукинишна! Постарше люди и те величают! — гордо оборвала бабка и, выдернув полу, прошла мимо подьячего в горницу.

Выборные оглянулись на нее, оставив свои дела.

— Тебе чего, Арина Лукинишна? — спросил хлебник Гаврила, как-то оказавшийся заводилой среди посадских выборных.

— Правду мою посадскую к царю написать, — громко сказала бабка. — Федька Омельянов, мужа моего разоритель, из города ускочил, а добро свое тут покинул. Вот вы, господа, и пишите к царю — кого неправдами разорил разбойник, тому бы сполна все добро воротить. А моего разоренья на семьдесят восемь рублев по Москве исхожено. А воротить, мол, мне мужнюю рыбну лавку… Так и пишите к царю.

— Напишем, Лукинишна. То мы безотменно напишем, — сказал Гаврила, скрывая улыбку.

— Смотри не забудь, Гаврила Левонтьич! На то вас тут миром обрали, чтобы сиротски обиды знали, — строго промолвила бабка.

— Никак не забуду, Лукинишна! — пообещал Гаврила, и сидевшие рядом невнятно пробормотали за ним: «Напишем!»

Бабка вышла торжествующая из Земской избы.

— Ну, как там, бабуся? — смеясь, спросил у крыльца какой-то посадский.

— Не смейся, внучек. Как есть всю сиротску правду к царю напишут. Кому чего надобно, то и скажут, пошли бог удачи! — ответила бабка, крестясь с таким радостным видом, словно все для нее уже было сделано.

2

После дня бестолковых и шумных споров хлебник Гаврила не выдержал:

— Томила Иваныч, мы так-то и год просидим, ничего не составим. Ты бы сам начернил челобитье к царю да прочитал бы во Всегородней, а кто чего хочет добавить, тот скажет.

Томила послушал совета и целую ночь просидел, стараясь не позабыть ничьих нужд и жалоб.

На второй день с утра он вышел на середину «соборной» горницы и, поклонившись выборным, начал читать.

Пока в челобитной шли жалобы на Емельянова, все было тихо, но как только коснулось воеводы, дворяне Вельяминов и Сумороцкий подали голос.

— Будет! Невместное пишешь! Замолчь, пустой лопотень! — закричали они.

— Не любо слушать, — не слушали б, господа, — вступился Прохор Коза, — а другим не мешали б!

— А любо тебе послушать — ступай к нему после обедни, да забавляйтесь. А нам то писанье и слушать зазорно! — выкрикнул стрелецкий пятидесятник Соснин, заставляя Томилу умолкнуть.

— Да что же тут творится, земские выборные! — возмутился Томила. — Меньшие посадские, и стрельцы, и середине говорили вчера, чтобы все нужды писать к государю, а нынче кричите, что слушать невместно. Читать ли далее?

В Земской избе снова поднялся шум.

Среди разгоревшихся споров Томиле еще раза три удавалось прочесть по куску своего челобитья, но каждый раз, как дело касалось воеводы, приказных или дворян, поднимался шум с новой силой.

— Да что ж, господа, писать государю?! — воскликнул Томила, потеряв наконец терпение. — Воеводских обид не писать, как стрелецкое жалованье половинят — молчать. Посулы да помины приказные не поминать. Васьки Собакина бесчинны дола тоже писать не ко времени. Федора-кровопийцы корыстное воровство и то писать вполовину! Пошто же мы тут сидим дураки дураками? Пошто промыслов и торговли своих отбываем, бездельно торчим? Аль богаты стали?!

— Писать надо в совете, на то столь народу обрали. А ты собой нацарапал невесть чего да от города приписей хочешь! — крикнул богач Устинов.

— А я мыслю так, господа: коли писать целым городом, то надо уж разом про все дела, — поддержал Томилу стрелецкий десятник Максим Яга. — Не каждый день государю писать челобитье!

— А куцое челобитье, как Вельяминов хочет, пусть сами дворяне с Устиновым пишут! — опять вмешался Томила. — А нам того челобитья не писать!

Тогда поднялся степенный и рассудительный Левонтий-бочар.

— А ты бы, Томила Иваныч, нас не стращал! Не хочешь писать со всем миром — взял да ушел! — сказал он. — Два дня ты мутишь людей. На дворян, с больной головы на здоровую валишь да долбишь свое. Нам, посадским, к тому челобитье надобно, чтобы житниц градских не пустошить, чтобы хлеба не продавать за рубеж и об том умолить государя. Для того тут вместе посадские и дворяне сидят. А ты сеешь смуту и шум. И ведомо всем, чего тебе надо: хочешь ты на градской беде в первые люди грамотой вылезти, книжную мудрость свою показать и государю советчиком учиниться дерзаешь… Почета ищешь, корыстник, стяжатель!..

Томилу задело:

— Много я настяжал себе! Не плоше дружка твоего Шемшакова Филипки! Не богатеям — меньшим я служу своей грамотой. И полтины не копил!

— Сколько кто накопил да сколько кто пропил, не нам считать в Земской избе! Не к тому сошлись! — закричал стрелецкий пятидесятник Соснин. — Ты бы, Томила, своей добротой в иных местах похвалялся, а нам недосуг…

— А Томилкино челобитье, кое он начертал сам с собой в совете, город и выборных презирая, то челобитье, господа, суесловье! — ввязался дворянин Вельяминов. — Томилка на весь уклад государства брешет, как бешеный пес. От сотворенья мира заведены в державе нашей чипы и уряд. Как мы, грешные, смеем его даже в мыслях порушить! А сей площадный мудрец по плечу себе все почитает… Да хитер: ответа за дерзость страшась, весь город хочет склонить на припись… Мыслит всех обдурить.

— Вознесся тщеславством своим выше лесу стоячего! Аж на бояр государевых распустил нелепый свой лепетун. Мыслишь — мудрец ты, ан ты языня пустой, честолюбец ты самомнивый! — кричали в пылу подголоски дворян и больших посадских.

— Купили вас большие аль запугали дворяне? — выкрикнул Прохор Коза.

— А ты не запуган? Иди пишись под Томилкино челобитье! Иди пишись, а кому после плакаться станешь, коль палач тебе руку отрубит, какою ты припись поставил? На нас возропщешь! Мол, глуп я был, а те умные вместе сидели, а разуму не научили…

И устрашенное такими угрозами собрание выборных мало-помалу оставило своего челобитчика без заступы.

…Обида и горькие мысли прогнали сон. Томила не спал всю ночь. Город, который считал его своим заступником и прославлял как искусного грамотея, теперь от него отшатнулся, позволил его оскорбить и унизить.