Иоанна Ольчак-Роникер - В саду памяти

• Название: В саду памяти
• Автор: Иоанна Ольчак-Роникер
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793415-2

«В саду памяти» Иоанны Ольчак-Роникер, польской писательницы и сценаристки, — книга из разряда большой литературы. Она посвящена истории одной еврейской семьи, избравшей путь польской ассимиляции, но в зеркале судеб ее героев отражается своеобразие Польши и ее культуры. «Герои этой „личной“ истории, показанной на фоне Истории с большой буквы, — близкие родственники автора: бабушка, ее родня, тетки, дядья, кузины и кузены. Ассимилированные евреи — польская интеллигенция. Работящие позитивисты, которые видели свою главную задачу в труде — служить народу. Безумные романтики, поверившие, что можно до основания потрясти мир. И те, и другие оказались позднее в дьявольски сложных условиях тоталитаризма: коммунистического и фашистского… Самый талантливый сценарист не придумал бы таких хитросплетений. Только жизнь может столь драматичным образом создавать и перемешивать человеческие судьбы», — пишет о книге Анджей Вайда.

Книге Иоанны Ольчак-Роникер в 2002 г. была присуждена высшая национальная литературная премия Польши — «Нике».

---

Мы все снова в Саду памяти.

Источники, из которых автором почерпнуты цитаты:

1. Неопубликованные

Beylin Maria Wspomnienia.

Bielska Katarzyna Wspomnienia.

Bychowski Ryszard Jan Droga wiodła przez Wilno (poświęcone pamięci Nachuma Zingera z Warszawy).

Mortkowicz-Olczakowa Hanna Wspomnienia.

Mortkowiczowa Janina Wspomnienia.

2. Опубликованные

Bartoszewski Władysław 1859 dni Warszawy. Kraków, 1974.

Beylin Karolina Dni powszednie Warszawy w latach 1880 1900. Warszawa, 1972.

Beylin Karolina W Warszawie, w latach 1900 1914. Warszawa, 1972.

Budzyńska Celina Strzępy rodzinnej sagi. Warszawa, 1997.

Bychowski Ryszard Jan List do ojca // Zeszyty Literackie. 1991. N 34.

Gala Alina Asymilacja Żydów w Królestwie Polskim [1864 1897]. Warszawa, 1989.

Cywiński Bogdan Rodowody niepokornych. Warszawa, 1967. Czarna księga komunizmu. Warszawa, 1999.

Davies Norman Orzeł biały, czerwona gwiazda. Kraków, 2000.

Helsztyński Stanisław. Przybyszewski. Warszawa, 1973.

Hirszfeld Ludwik Historia jednego życia. Warszawa, 2000.

Hoesik Ferdinand Dom rodzicielski. Kraków, 1935.

Kancewicz Jan. Wuj Maks // Ludzie bliscy. Warszawa, 1960.

Karski Jan Tajne państwo. Warszawa, 2000.

Korboński Stefan. W imieniu Rzeczypospolitej // Ten jest z ojczyzny mojej. Polacy z pomocą Żydom 1939 1945. Oprac.

Bartoszewski W. i Lewinówna Z. Kraków, 1969.

Leder Witold. Przeżyłem tamten proces // Polityka, 1988, N 49.

Maria Ena. Gdzie miłość dojrzewała do bohaterstwa. Niepokalanów, 1999.

Mortkowicz Hanna Gorycz wiośniana, Warszawa, 1928.

Mortkowicz-Olczakowa Hanna Bunt wspomnień. Warszawa, 1961.

Mortkowicz-Olczakowa Hanna Pod znakiem kłoska. Warszawa, 1962.

Mortkowicz-Olczakowa Hanna Ryś (wspomnienie o Ryszardzie Bychowskim) // Tygodnik Powszechny, 1946

Mortkowicz-Olczakowa Hanna Wspomnienie o Irenie Grabowskiej // Ten jest z ojczyzny mojej. Polacy z pomocą Żydom 1939–1945. Oprac. Bartoszewski W. i Lewinówna Z. Kraków, 1969.

Mortkowiczowa Janina Anulka. Warszawa, 1928.

Mortkowiczowa Janina Stacho. Warszawa, 1906.

Nałkowska Zofia Dzienniki 1909–1917. Warszawa, 1976.

Nowak-Jeziorański Jan Kurier z Warszawy. Kraków, 2000 Ostatni list Szmula Zygielbojma // Ten jest z ojczyzny mojej. Polacy z pomocą Żydom 1939–1945. Oprać. Bartoszewski W. i Lewinówna Z. Kraków, 1969.

Podhorecki Leszek Historia Polski 1796–1997. Warszawa, 1998. Sokolnicki Michał Czternaście lat. Warszawa, 1936.

Wałecki Henryk Wybór pism. Warszawa, 1967.

Wymiana więźniów politycznych pomiędzy II Rzeczpospolitą a Sowietami w okresie międzywojennym. Warszawa, 2000.

Żeleński-Boy Tadeusz O Krakowie. Kraków, 1969.

Żeromski Stefan Na probostwie w Wyszkowie. Warszawa, 1929.

Немое прошлое заговорило… От переводчика

Имя Иоанны Ольчак-Роникер, дочери известной польской писательницы межвоенного двадцатилетия Ханны Морткович-Ольчак и внучки варшавских издателей Янины и Якуба Мортковичей в Польше хорошо известно. Ей принадлежат документальные повести о краковском кабаре «Пивница под Баранами» — уникальном явлении культуры советской эпохи, ставшем на многие годы одним из очагов свободомыслия и бескомпромиссности. Она — автор сценариев для телевизионных фильмов Анджея Вайды, и его мнение о книге «В саду памяти» — первое:

«Герои этой „личной“ истории, показанной на фоне Истории с большой буквы, — близкие родственники автора: бабушка, ее родня, тетки, дядья, кузины и кузены. Ассимилированные евреи — польская интеллигенция. Позитивисты, которые видели свою главную задачу в труде — служить народу. Безумные романтики, поверившие, что можно до основания потрясти мир. И те и другие оказались позднее в. дьявольски сложных условиях тоталитаризма: коммунистического и фашистского… Самый талантливый сценарист не придумал бы таких хитросплетений. Только жизнь может столь драматичным образом создавать и перемешивать человеческие судьбы».

Вайда, как никакой другой художник, по опыту знает, как трудно сегодня найти роман, вымышленные образы которого по силе убедительности и проникновения могли бы состязаться с реальными действующими лицами. Нет ничего удивительного в том, что книга «В саду памяти» стала в Польше бестселлером, получила одну из самых престижных в стране литературных премий — «Нике».

Талант писателя складывается из его личной жизни, мастерства стиля, умения попасть в насущную тему, из выбранного жанра, но прежде всего — способности быть открытым тексту. Можно иметь какой угодно характер — добрый или злой, хитрый, лукавый или сердечный и прямой, все эти важные в жизни этические качества тут не имеют никакого значения. Только абсолютная степень доверия тексту.

Но открытость и ум трудно соединимы. Первое предполагает безоглядность, искренность и самоотдачу, второе — рациональность, взвешенность, даже самоконтроль — а надо ли, стоит ли? Иоанна Ольчак-Роникер владеет и тем и этим. Причем ее ум — не возрастная привилегия, которая приобретается, как опыт, с годами, ведь книга написана в зрелости, когда можно научиться владеть и пером, и собой. Нет, это природный ум — искрометный, живой, реагирующий на все. Любопытствующий. Ум, который позволяет быть необузданной с самой собой — чтобы понять другого. Ну и себя, конечно. А для чего еще, в итоге, пишется?

Об этом думаешь, читая горькую и увлекательную прозу воспоминаний, которую в чистом виде не отнести к мемуарному жанру. Ибо автор порой воссоздает то, чего не помнит и сама практически не знала. Так уж сложилось, что почти ничего ей не удалось получить из первых рук, а потому по крохам реконструируется целое — история предков, плетется нить жизнеописания семьи на протяжении более чем столетия. Это заставляет дорожить любой мелочью и мобилизовать ум, а с ним воображение, исключающее полет фантазии. Выдумка неуместна, уцелевшие эпизоды — быль. Именно из них состоит История. Чтобы разглядеть ее, представить себе и проанализировать события, словно бы навсегда канувшие в Лету, надобны любопытство, наблюдательность и еще одно свойство натуры — впечатлительность сердца, которая может заставить глухого услышать, слепого увидеть, а немого — заговорить.

В строгом смысле мы как раз имеем дело с таким — немым, но заговорившим повествованием, и одно это ставит труд Ольчак-Роникер на высоту лучших документальных сочинений нашего времени. Более того, может быть впервые — не только в польской, но и во всей мировой литературе — расставлены все точки над «и», систематизированы акценты, существовавшие раньше порознь, по поводу самой непроговоренной, а значит, и самой болезненной темы — еврейства, у которой нет конкурентов. Сфокусировавшей вокруг себя национальные, социальные, политические, а в итоге — человеческие проблемы. Когда заслуженная работа оценивается по достоинству, невольно думаешь о справедливости свыше. Речь не просто о попадании в десятку. Иоанна Ольчак-Роникер угодила в десять десяток сразу, несмотря на то, что она повествует о том, о чем польской литературой неоднократно писалось и раньше: о евреях, советских лагерях, подполье. И жанр вроде бы тоже не нов. Богата польская традиция мемуаристикой, семейной сагой, хроникой. А борьба за национальную независимость? Да без нее поляк просто не поляк! В чем же тогда актуальность? Всё собрано воедино. И еще: у проблем живые лица. Трагедия конкретной и каждой судьбы объемлет, не позволяя задохнуться от ужаса, правды, отчаянного чувства стыда.

Отдельная, а значит частная, история еврейской семьи, избравшей путь польской ассимиляции, обнажает своеобразие Польши и ее культуры, становясь неотделимой частью, однако, не только ее прошлого, но и нашего тоже, ибо история Польши того времени неотрывна от истории России. Масштаб вырисовывается поистине монументальный, но вдруг оказывается, что это — детали, и не они определяют кровоток повествования. На наших глазах — через реальные человеческие поступки и характеры — возникает и формируется процесс приобщения личности к человеческому бытию. И неотрывность от него.

Девять детей одной семьи, а вместе с ними еще и дети, внуки, правнуки… Их линиями испещрена карта едва ли не всей Европы, да и Америки тоже. За каждой линией — свой круг событий, требующих осмысления. А их не мало.

Это и система образования и воспитания — целый пласт.

История становления и развития книжного дела в Польше.

Еврейство как проблема нравственная (больше, чем этническая) — и для еврея, избравшего путь ассимиляции, вступившего на путь преодоления местечковости; и для всего мира, ставшего свидетелем гетто — его возникновения и уничтожения; так и не проговоренная до конца вина Европы перед Катастрофой; наконец, участие евреев в революции и коммунистическом движении, в польском повстанчестве, войне с фашизмом.

Эмиграция и ее последствия.

Пронзительны страницы правды. И не знаешь, какая из поставленных проблем важнее. Будто идешь по минному полю — сплошные болевые точки. Чего стоит одна лишь проблема ассимиляции польских евреев, если наряду с ней была и русская ассимиляция, правда, насильственно насаждаемая и отторгаемая, хотя именно она сулила выгоды. Проблема революции? Столь пагубно отразилась она на судьбах отдельных членов семьи, в какой-то степени предопределив и наше общее будущее.