Игнатий Ростовцев - На краю света. Подписаренок

• Название: На краю света. Подписаренок
• Автор: Игнатий Ростовцев
• Издательство: Современник
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Повествование Игнатия Ростовцева знакомит читателя с картинами жизни русского народа предреволюционных лет. Устами своего героя, деревенского мальчика Кеши Трошина, автор подробно рассказывает о быте и нравах одного из глухих мест Восточной Сибири, что «в пяти днях обозного пути по Енисею от Красноярска». Писатель воскрешает страницы истории сибирского крестьянства, напоминает о живых нравственных уроках нашего прошлого.

---

— Да вот ждем… Скоро должон быть…

— Подалась теперь всем эта грамота, — ворчливо заговорил Евтифей. — А для чего она нам, мне так и невдомек. Для чего мне, к примеру, грамота за сохой ходить али сено косить? Что у меня от этой грамоты, силы прибудет? Паши, жни, молоти. Не посеешь — и кусать нечего будет. Это и без грамоты ясно. Раньше грамоты-то этой не знали, а жили лучше, чем теперь.

Он вытащил из кисета кремень, огниво и трут. Медленно отделил маленький кусочек трута и положил его на кремень. Потом не торопясь стал выбивать огнивом огонь. При каждом ударе огнива мелкие-мелкие искры брызгами вылетали из кремня.

— Грамота, она, конечно, дело хорошее. Мы это тоже понимаем, — продолжал рассуждать Евтифей. — Однако в нашем крестьянском деле от нее пользы мало. Грамота — она больше попам нужна — в церкви службу справлять. А потом начальникам да купцам — с мужика подати выжимать да народ в лавке обсчитывать. Выучи сына грамоте, а он возьмет да и махнет куда-нибудь в писаря али в приказчики. А то на прииск подастся али в город — на легкие заработки… Работать по-мужицки-то никому ведь не хочется. Вот и стараются все сделаться грамотными. Перышком-то помахивать куда легче, чем за сохой ходить али со стоговыми вилами под зародом стоять.

— А зачем же внучат-то привел, Евтифей? — спросил кто-то старика. — Ведь в школу привел сдавать!

— Не я привел. Отец с матерью привели! — резко ответил Евтифей. Он положил затлевший трут в трубку, придавил его сверху заскорузлым пальцем левой руки и усиленно стал сосать чубук. Наконец трубка раскурилась. — …Отец-то вчерась в Кому поехал. Поехал и наказывает: ты, говорит, тятенька, непременно отведи завтра Кешку с Лешкой в школу. Для чего, говорю, Ондреян? Ребятишки уж боронить начали, копны на покосе возят, во время страды помаленьку помогают и о школе об этой, слава богу, не помышляют. Куды там! Разве теперь отцов-то слушают. Непременно, говорит, отведи. С тем и уехал. А невестка сегодня ни свет ни заря уж гавкает: вставайте! опоздаете! Хочешь не хочешь, а приходится идти…

— Вы чего ж это, мужики, так рано сегодня? — обратился к ожидающим вышедший из школы Роман Бедристов. — Павел Константинович придет не скоро. Он будет сегодня не раньше девяти часов.

— А сейчас-то сколько? — спросил кто-то Бедристова.

— Да девятый-то уж пошел, — ответил Бедристов. — Но все одно долго еще ждать придется.

— Ничего, подождем… Поговорим пока о своих делах, — ответил Бедристову невысокий рыжебородый мужик в новом картузе. Он сидел с группой мужиков недалеко от нас и вел с ними свой разговор. — Да, вскочит нам, мужики, эта школа, — говорил он. — Одним пильщикам да плотникам заплатили полтораста рублей. Теперь столяр работает столько времени. Тоже меньше чем сотней не обойдешься. А стеклить, а красить, а печи ставить. На все ведь надо деньги. Ох, не миновать нам новой раскладки на школу!

— А Бедристову-то, шутка сказать, за зиму платим семьдесят пять рублей, — жалостливо заговорил седой старик в рваном шабуре. — У меня Семен в работниках у Меркульевых. Третий год мантулит на них, как каторжный. И то лишь шестьдесят рублей кое-как за год выторговали. А тут эвона какие деньги за одну только фатеру…

— Бедристову семьдесят пять рублей обчеству под силу, — наставительно возразил старику бородач в картузе. — Все-таки и дом под школой, и за сторожа они, и отапливают, и полы моют каждый день. Мы вот с вами здесь в ступе воду толчем с разговорами этими, а Бедристовы, смотри, с самого утра при деле.

И бородач кивнул головой в сторону дома Бедристовых. Крыльцо чисто вымыто, и через него к дверям постлан половик. На плитняке около крыльца аккуратно сложены друг на друга выкрашенные в желтую краску парты. Бедристов с женой снимали из общей кучи одну парту за другой, обтирали их и затем уносили в дом.

— …Так что деньги эти, — продолжал бородач, — им идут недаром. Что на людей говорить напрасно! Вот с новой школой у нас дивствительно канитель получается. Третий год валандаемся, лесу в нее убухали без счету, а все конца-краю не видно…

— Не знаю, как вы, а я, мужики, думаю так!.. — крикливо заговорил маленький толстенький мужичонко, не принимавший до этого никакого участия в разговоре. — Раз обчество решило строить школу, то давайте строить. Разве мы против. Но только нам надо в этом деле свой антирес соблюдать. Смотрите, как чернавские сделали. Купили в своей же деревне три старых амбаришка да какую-то избенку, свезли в одно место да за одну весну и сварганили себе из этого школу. Правда, школа с виду неказиста, но заниматься с ребятишками можно. А у нас… И школу на пятьдесят учеников, и фатеру учителю. И все под одну крышу. Эвона какую махину заворотили. И все из нового строевого леса…

— Да, дом получается огромадный… — начал опять бородач. — Пожалуй, во всей волости нет такой школы. Разве что комские превзойдут. Но они пока еще и не чешутся. Но школа-то, мужики, еще не все. Школу-то мы строим ведь с фатерой учителю. А какая фатера без бани. Значит, баню эту тоже придется строить. Амбар для школьного барахлишка тоже нужен. Потом, ограду кругом школы решили строить, и не простую, а в решетку, как у комской церкви. Потом, десятину земли рядом надо обносить тесовым забором и сад там разводить. Ведь приговор на это выдали.

— И лес-то придумали из самой Солбы возить. Без малого за тридцать верст, — вступил в разговор подошедший к ним дед Онисим. — Не нашлось строевого леса ближе… — И старик с досадой плюнул в сторону.

— Сами во всем виноваты, — заговорил опять толстяк. — Порасплодили в обчестве всяких горлопанов. Вот они что хотят, то и делают… Давай то, давай другое… Это ж надо было удумать! Тайга рядом, а им сад в деревню подавай!

— Учитель всех баламутит, — решил дед Онисим. — Ему ведь все это надо. Сейчас он Меркульевым-то, шутка сказать, восемь рублей в месяц платит. На всем готовом. А тогда фатера у него будет бесплатная, а сторожиха ему стряпать будет. Совсем другое дело.

— Нет, брат. Сторожиха стряпать на него не угодит, — сказал бородач. — Тут нужна мастерица в этом деле. А хорошая хозяйка в сторожихи от своего дома не пойдет.

— Для чего ему твоя сторожиха, — поправил Онисима один из мужиков. — Он женится лучше. Вот жена и будет ему стряпать. Помяните мое слово… Как только мы построим школу, так он и въедет в нее с молодухой.

— А что же. Человек он холостой. В самом соку. Жалованье огребает большое, — заметил толстяк. — За него любая девка пойдет. У тех же Меркульевых отхватит Нюрку. Въедут в новую фатеру и будут как сыр в масле кататься.

— Нужна ему твоя Нюрка, — возразил бородач. — Она девка, конечно, справная и уж на выданье. Но все-таки она деревенская. Не тем манером ходит, не тем голосом говорит. Я думаю, он на лягавую метит. Он ведь новоселовский. А лягавых этих там, в Новоселовой-то, без малого половина. Одних купцов сколько: Терсковы, Мезенины, Тороповы, Бобины, Неуймины. И у всех дочеря. В городе обучены. Говорят, поют, пляшут по-образованному. Обхождение городское знают. Не чета твоей Нюрке. И комплекция не наша. На печенье да на варенье выращены. И у начальников дочерей тоже хватает. В Новоселову-то я теперь часто к зятю заезжаю. Так насмотрелся там на это начальство. Развелось его на нашу шею целая прорва! Перво-наперво — крестьянский начальник, потом мировой судья, становой пристав, дальше, значит, какой-то акцизный, инспектор по училищам, дохтура, фершала разные при больнице, учителя. На почте без малова десять человек — письма отправляют, телеграммы отколачивают. Одеты по форме, со светлыми пуговицами.

— Господи Сусе! — взмолился Онисим. — И все на жалованье? Все на мужицкой шее сидят, кровинушку нашу пьют.

— А ты как думаешь! — продолжал бородач. — Все получают большие деньги. А около них причиндалы разные. И причиндалов этих еще больше, чем начальства. Урядники, писаря, письмоводители разные и у крестьянского, и у пристава, и у мирового, и у инспектора.

— Тоже на жалованье? — спросил дедушко Онисим.

— А как же. Тоже на нашей шее сидят. У купцов, опять же, приказчики. В каждом мангазине по нескольку человек, обмеривают да обвешивают нашего брата счетоводы, булгахтера. Теперь агенты разные объявились — по швейным машинам, по сепараторам, по жаткам и косилкам. Все стараются лишний рубль у мужика вытянуть. Боятся, как бы он у него не залежался. Заготовители разные понаехали — на масло, на шерсть, на пушнину, на дичину. Потом, у каждого начальника своя куфарка, нянька отдельная, поломойка. А у мирового судьи и у крестьянского начальника особые учительши к деткам приставлены. Обучают их иностранному обхождению и говорить по-заграничному.

— Вот куда наши подати-то идут!

— На них и идут. Зять-то мой в Новоселовой у базара живет. Так весной я сяду у него к окошку да и дивуюсь на то, как эти самые начальницы на базар идут. Так гужом и валят. Гладкие все, нарядные, в шляпах с перьями. Одни с корзинами идут, за других куфарки их корзины тащат. А им самим, значит, и корзинку пустую нести лень…