Аза Тахо-Годи - Жизнь и судьба: Воспоминания

• Название: Жизнь и судьба: Воспоминания
• Автор: Аза Тахо-Годи
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03192-0

Вниманию читателей предлагаются воспоминания Азы Алибековны Тахо-Годи, человека необычной судьбы, известного ученого и педагога, филолога-классика, ученицы, спутницы жизни и хранительницы наследия выдающегося русского философа Алексея Федоровича Лосева. На страницах книги автор вспоминает о трагических поворотах своей жизни, о причудливых изгибах судьбы, приведших ее в дом к Алексею Федоровичу и Валентине Михайловне Лосевым, о встречах со многими замечательными людьми — собеседниками и единомышленниками Алексея Федоровича, видными учеными и мыслителями, в разное время прошедшими «Арбатскую академию» Лосева.

Автор искренне благодарит за неоценимую помощь при пересъемке редких документов и фотографий из старинных альбомов В. Л. ТРОИЦКОГО и Е. Б. ВИНОГРАДОВУ (Библиотека «Дом А. Ф. Лосева»)

---

Радуешься, что обрел наконец ускользавший фундамент. Но не тут-то было. Отсюда же, в той же работе Алексея Федоровича, которую начал читать, или в другой, соседней, видишь, что опора ушла снова вперед. Туда, где впервые соединились Восток и Запад, к Константинополю с его колоссальными и еще не раскрытыми достижениями в разработке устойчивых, длительных форм мысли; к Возрождению, Просвещению и дальше — ближе к текущим дням, от которых, как выясняется, Алексей Федорович тоже никуда не отходил, был постоянно в них погружен!

И тут догадываешься, может быть, о самом замечательном. Видишь, что, о чем бы Алексей Федорович ни писал, чего бы ни касался, он возвращает нас к основному стволу человеческой мысли. Идет ли речь об античной классике, средневековом усилии создать нерушимый канон, о перевороте Возрождения, о напряженных отношениях художественного образа и философии в XIX веке, об их распаде, даже войне в XX веке и об образовании тут же новой исторической дороги, — всюду находишь это удивительное присутствие главного, объединяющего, — проходящего в глубине всех захваченных Лосевым областей. Впечатление от этого главного ствола мысли в трудах Лосева неизгладимо. Вероятно, эта особенность и позволила Алексею Федоровичу внести замечательный вклад в современное исследование разных эпох.

Слыша эту способность, этот масштаб, мы понимаем, какое значение имеют труды Лосева в борьбе, которая, как сказал поэт, идет „в невидимой области духа“. Известно, что она бывает ожесточеннее иных шумных сражений. Происходит это потому, что ведущие эту борьбу против нас хорошо понимают, что не было бы ничего более важного, как сбить нас с главного направления, основного ствола. Отклонить с него, подменить — это особенно, — или создать впечатление, что не было развития его в России и уж, разумеется, в советское время, или еще лучше: сделать вид, что нет его вообще. Какой там ствол… есть плюралистический мир, где можно так, а можно и этак, а главного нет и быть не может, — „изобретение догматиков“. Спокойствие и сила, с которыми Лосев отстаивает центральную историческую дорогу во всех своих трудах, есть нечто единственное, незаменимое, необходимое для разных специальностей и для всех нас вместе.

Тем более что если нужно, он умеет сказать об этом прямо. Уроком таких разъяснений, я думаю, является для всех нас его послесловие к книге А. Хюбшера „Мыслители нашего времени“, где по поводу этой книги, а вернее, по поводу всего того, что за ней стоит, Лосев говорит: „Все еще думают, что Западная Европа — центр мировой мысли; и все еще думают, что только там существуют боги. Прогрессивное человечество смотрит на это совершенно иначе“.

Да, мы благодарны Лосеву прежде всего за то, что массив его знаний, его культура и фундаментальная мысль во всей их обширности умеют делать нас участниками одного большого общечеловеческого дела, понять в нем свое место, определить позиции и при всей академической строгости и объективной полноте защищать их сознательно, быть лично активными. Не забуду надписи, которую сделал Алексей Федорович на оттиске одной его статьи — „Природа у Гераклита“: „Природа природой, а сам не плошай“».

Хотя мы уже давно только вдвоем, без нашей Мусеньки[358], но мы не брошены, мы не одни, нам посылаются добрые и верные друзья, о которых хочется мне вспомнить — и о ушедших (годы идут), и о тех, кто еще мне сопутствует, кто был собеседником А. Ф. и кто поддерживал его идеи, да и сам их впитывал, чтобы передать другим.

Но самыми первыми пришли в начале 1960-х годов к Алексею Федоровичу два молодых человека, Сережа Аверинцев (1937–2004) и Саша Михайлов (1938–1995). Сначала вместе, постепенно привыкая к нашему дому, а потом и порознь, сообразуясь каждый со своими интересами.

Сережа окончил классическое отделение, которым я заведовала в Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова, а Саша был германистом. Сережа погружался в древние языки, поэзию символистов, византийскую духовную стихию. Саша — в музыку, в немецких романтиков и философов, да еще таких трудных, как Хайдеггер… Помнятся мне вечерние встречи в кабинете Алексея Федоровича, длившиеся за полночь — ведь посетители приходили, по нашему обыкновению, в 9 часов вечера, когда Алексей Федорович, поработав над своими книгами и немного отдохнув, принимал людей, близких ему душевно. Молодые люди читали книги Лосева 1920-х годов, знаменитую «Диалектику мифа», «Очерки античного символизма и мифологии» (добывали в Ленинской библиотеке, в ИНИОНе и другими неведомыми путями), углублялись в проблемы богословские: православие, католицизм, немецкие мистики — Мейстер Экхарт, Таулер, Сузо, философствовали, обращаясь к неоплатоникам и Николаю Кузанскому. Все это — вопросы особые, трудные, не каждому доступные, но Алексею Федоровичу нравились пытливость молодых умов и поиски ими своих жизненных путей[359].

Сережа более решительный, а Саша необычайно тих. Но оба материально пока совсем не устроены, и Алексей Федорович старался приспособить их хотя бы на временную работу — то в «Философскую энциклопедию», то в издательство «Мысль», то в издательство «Искусство», где он сам активно работал и над статьями по античной философии, и над изданием сочинений Платона, и над изданием своей многотомной «Истории античной эстетики».

Получилось вполне естественно, что Саша Михайлов стал приходить к нам не только как гость, но и в связи с делами редакторскими. Хотя в издательстве «Искусство» и был собственный редактор, Юрий Данилович Кашкаров (в 1990-е годы он станет главным редактором после Романа Гуля нью-йоркского «Нового журнала»), но Алексей Федорович специально для Саши Михайлова предложил особую должность научного редактора. Редакция издательства «Искусство», учитывая трудность лосевских текстов, согласилась с этим предложением. Так во втором томе «Истории античной эстетики» «Софисты. Сократ. Платон» (М., 1969) значилось два редактора, один из них — научный, А. В. Михайлов. Саша усердно редактировал также III и IV тома «Истории античной эстетики»: «Высокая классика» (М., 1974), «Аристотель и поздняя классика» (М., 1975).

Алексей Федорович познакомил Сашу с одним из своих молодых почитателей — эстетиком и большим любителем музыки Вячеславом Шестаковым, который затеял многотомную серию «Музыкальная эстетика». Первой книгой в этой серии была «Античная музыкальная эстетика» А. Ф. Лосева (М., 1961). Пока дошло дело до XIX века, прошло много лет. Саша Михайлов проделал громадную работу. Можно сказать, что он создал «Музыкальную эстетику Германии XIX века» (в двух томах: М., 1981–1982) сам, один, хотя составителями значились А. В. Михайлов и В. П. Шестаков.

Саша подарил нам свой труд к Новому году. Поздравляя нас, он писал, что «Музыкальная эстетика» «вся от первого до последнего знака, во всем хорошем и плохом (а это уже по небывалой его скромности. — А. Т.-Г.) сделана мною одним, в чем же другие (редакторы, рецензенты) помогали и мешали по мере своих способностей и знаний» (а это уже излюбленная Сашей ирония). Он не стал надписывать книги, а в один из томов вложил письмо-открытку с таким объяснением: «Счастлив доставить Вам эти книги и не делаю на них никаких надписей только лишь потому, что не способен никак, никоим образом, выразить на деле благодарные мои чувства к Вам».

Однажды Саша сделал редкостный подарок. Он с таинственным видом принес какие-то перепечатанные страницы и пояснил, что это строки, абзацы, фрагменты, пропущенные в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита», появившемся в журнале «Москва» (1966–1967) — цензура не разрешила. Трогательно позаботился.

Что особенно объединяло Алексея Федоровича и Сашу — это музыка. Ни одно посещение им нашего дома не обходилось без разговоров о музыке, без слушания пластинок и обсуждения игры и т. п. Необычайно интересны были беседы Саши с Алексеем Федоровичем в связи с «Кольцом Нибелунга» Р. Вагнера. Дело в том, что Алексей Федорович, будучи в 1914 году в Берлине, слушал там в Королевской опере всю тетралогию Вагнера, изучал его творчество и знал наизусть не только музыку, но и тексты музыкальных драм, написанные самим Вагнером и имевшие самодовлеющую ценность как произведения поэтические.

В середине 1960-х мы с огромным подъемом слушали лучшие заграничные записи Вагнера в доме известного философа, нашего друга, Эвальда Васильевича Ильенкова. Алексей Федорович в то время собирал материалы для исследований по творчеству одного из своих любимых композиторов[360].

В библиотеке Алексея Федоровича сохранились две интересные немецкие книги начала XX века. Одна — «Кольцо Нибелунга», где в тексте помечены все лейтмотивы и приложены нотные записи этих лейтмотивов, сопровождающих героев и их действия, как, например, мотивы судьбы, смерти, любви, прощания Вотана, мотив меча Зигфрида, Валькирий, копья Вотана и т. д. Интересно, что в эту книгу, уцелевшую после бомбежки 1941 года, когда погиб дом, где жил А. Ф. Лосев, оказались вложены между страниц листки с карандашными записями Алексея Федоровича. Среди этих записей есть одна, где говорится о великой борьбе Вагнера с механистическим миром. И здесь Вагнер стоит в одном ряду с Ницше и Достоевским.