Аза Тахо-Годи - Жизнь и судьба: Воспоминания

• Название: Жизнь и судьба: Воспоминания
• Автор: Аза Тахо-Годи
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03192-0

Вниманию читателей предлагаются воспоминания Азы Алибековны Тахо-Годи, человека необычной судьбы, известного ученого и педагога, филолога-классика, ученицы, спутницы жизни и хранительницы наследия выдающегося русского философа Алексея Федоровича Лосева. На страницах книги автор вспоминает о трагических поворотах своей жизни, о причудливых изгибах судьбы, приведших ее в дом к Алексею Федоровичу и Валентине Михайловне Лосевым, о встречах со многими замечательными людьми — собеседниками и единомышленниками Алексея Федоровича, видными учеными и мыслителями, в разное время прошедшими «Арбатскую академию» Лосева.

Автор искренне благодарит за неоценимую помощь при пересъемке редких документов и фотографий из старинных альбомов В. Л. ТРОИЦКОГО и Е. Б. ВИНОГРАДОВУ (Библиотека «Дом А. Ф. Лосева»)

---

Много лет прошло с тех пор, как Ксеня исчезла, и это я уже возобновила с ней отношения, когда стала печатать роман Алексея Федоровича «Женщина-мыслитель». Мы с Ксеней стали общаться, и она рассказала о многом (за точность фактов не ручаюсь). От нее я узнала, что Алексей Федорович читал первую главу своего романа «Женщина-мыслитель» под Москвой на Влахернской (Савеловская железная дорога, по-советски станция «Турист»)[305] и читал на даче, где снимала комнату Наталья Николаевна Андреева, вдова о. Феодора Андреева, близкого Лосевым стойкого имяславца, ученика о. Павла Флоренского. Он ведь скончался давно, еще в 1929 году, а Наталья Николаевна (1897–1970) проходила по одному делу с Алексеем Федоровичем в 1930 году. Первая глава — восхищенная апология пианистки Радиной (Юдина подозревала, что она единственный прототип, но прав Алексей Федорович — у художников никогда не бывает одного прототипа, вспомните о Л. Н. Толстом). Ксеня рассказывала о странных фантазиях Юдиной, считавшей себя невестой молодого Кирилла Салтыкова (1914–1939) (он — племянник лосевских друзей, А. Б. и Татьяны Павловны Салтыковой, в доме которых, по словам Татьяны Павловны, при Юдиной нельзя было даже упомянуть о Лосеве — ярость охватывала Марию Вениаминовну). Ксеня и Кирилл — друзья по училищу. Кирилл, по словам Ксени, попал к Юдиной, когда в Консерватории на кафедре, где был Г. Г. Нейгауз, арестовали Владимира Сергеевича Белова, учителя Кирилла. Мария Вениаминовна из высших духовных соображений требовала, чтобы Кирилл бросил музыку и углубился в молитвенное созерцание. Молодой человек любил не только музыку, но и горы, отправился на Кавказ и там погиб — участь достаточно обычная для покорителей горных высот. На правах невесты Мария Вениаминовна посылала ему письма, которые он, опять-таки по словам Ксени, не распечатывал, и его мать, Елена Николаевна, в утешение Марии Вениаминовне положила их в гроб сына.

С Ксеней особенно мы сблизились к 90-летнему юбилею Алексея Федоровича. Старая дама, но все еще прямая, стройная, вся в черном изящном платье, трогательно прислонилась к своему учителю. Так ее и запечатлели на снимках.

Ксеня очень волновалась за свой архив, на который уже покушался небезызвестный А. М. Кузнецов, посетивший и меня, чтобы прочитать в рукописи еще не напечатанный роман Алексея Федоровича. Не дочитав романа, Кузнецов исчез, сообщив мне о своей работе в Институте мировой литературы Академии наук. Однако П. В. Палиевский, замдиректора, выяснил досконально, что такой человек там нигде не числится. Зато Кузнецов прославился безудержной апологией Юдиной и стал чуть ли не главным авторитетом по всем проблемам ее жизни и творчества.

Иной раз появлялась без всякого предупреждения еще одна тень прошлого, Надежда Юрьевна Фиолетова[306], жена профессора-юриста, правоведа, богослова Николая Николаевича Фиолетова (1891–1943), ученика Евг. Н. Трубецкого в Московском университете, из семьи потомственных священников. Сама Надежда Юрьевна — человек ученый, философствующий, слушала когда-то С. Л. Франка и считалась его ученицей (училась на Высших женских курсах Герье, на философском отделении). С мужем познакомилась на одном из заседаний РФО памяти Вл. Соловьева. Обвенчавшись в 1923 году, не расставались до лета 1941 года, а потом Мариинские лагеря и смерть. С ним вместе в этот же день, но в Москве, арестовали тоже знакомого Алексею Федоровичу математика Комаревского Василия Михайловича, разделившего судьбу Фиолетова. Надежда Юрьевна всюду сопровождала мужа, и в разные города, где он читал лекции, и в ссылку в Ташкент. Всегда в нужде, всегда в ожидании ареста. Алексей Федорович и Валентина Михайловна старались помочь Надежде Юрьевне не только советами, но и материально, устраивая ее переводы, за которые платили какие-то авансы, но потом не печатали. Алексей Федорович даже привлек Надежду Юрьевну к переводу Николая Кузанского, но безрезультатно. Помню Н. Ю. в кабинете, на диване, за столом вместе с Алексеем Федоровичем и Валентиной Михайловной. Грузная, с тяжелыми папками, сумками, от вечных тревог нервная, но участвует в беседе не простой, а философской, живо и, судя по реакции Алексея Федоровича, умно и по делу. Печально я молодая, но уже много пережившая, наблюдала за беседой людей особенных (я это понимала), отягощенных прошлым и на пороге неведомого будущего — времена были трудные, послевоенные. Снова аресты и лагеря.

Со времени еще краткого преподавания Алексея Федоровича на философском факультете МГУ мы сблизились с Анечкой Гаревой (Анной Аркадьевной Фонштейн, 1918–2002), ученицей и другом не только Алексея Федоровича по гегелевскому семинару, который он вел на факультете, но и ученицей, другом профессора Б. А. Фохта (1875–1946), философа, логика, переводчика, архив которого она хранила многие годы. Б. А. — замечательная личность (семья — обрусевшие немцы), прошел неокантианскую школу в Германии, в Марбурге, у Германа Когена и Пауля Наторпа. И это после Московского университета, где его оставили при кафедре философии готовиться к профессуре. Ненасытность к знаниям и обучению этим знаниям других, что-то просветительское, было в этом человеке (потому и много переводил — Канта, Гегеля, Аристотеля) — пусть знают, читают. И с учениками любил общаться, говорил свободно и всегда свое мнение. Иной раз за него было страшновато, особенно когда у дверей парткома в МГПИ им. Ленина он, нещадно дымя (курил беспрерывно), изрекал опасные истины. Этот по виду типичный немец — высок, сухощав, подтянут, привычки имел чисто русские — многое начинал и не заканчивал, преподавал логику, но в преподавании и обиходе — никакой системы, всех всему сразу надо научить. Но все это не главное. Главное — честь. Может, от предков, рыцарей, кто его знает. Единственный он, кто не испугался и дал положительный отзыв об А. Ф. Лосеве и его книгах, когда вызывали следователи свидетелей на допросы. И недаром именно Анечке Гаревой передала архив вдова Б. А. Кому же, как не любимой ученице, тоже философу, умнице, да еще и красавице! Сочетание редкое. Анна Аркадьевна, тоже человек чести, никогда не прерывала связи с Алексеем Федоровичем, В. М. Лосевой и со мной. Она даже посещала в конце 1940-х годов, когда Алексея Федоровича перевели из МГУ на классическое отделение МГПИ им. Ленина, его лекции по греческой мифологии. Вместе со своими старинными друзьями и Аней Гаревой мы с Алексеем Федоровичем (уже когда не станет Валентины Михайловны) обычно встречали Новый год. Анна Аркадьевна работала на психологическом факультете МГУ многие годы. Это близкий и преданный Алексею Федоровичу человек. Пока живы были участники гегелевского семинара (в семинар входили еще Ирина Новожилова — ее внучка Оля Гаврилина училась на моем отделении классической филологии, а также Алина Петрашик — работала в «Литературной газете»), они посещали в трудные времена Алексея Федоровича, и не только Аня, но и Марк Туровский (потом известный ученый — не стало его в 1994 году — и сына своего назвал Алексеем), Сережа Липкин (рано умер, в 1952 году, бедный). Их особенно привечала Валентина Михайловна. Аня рассказывала, как участники семинара были ошеломлены изгнанием Алексея Федоровича. На собрании, где прорабатывали Лосева, Зиновий Яковлевич Белецкий, главный обскурант, прислал Марку Туровскому записку — выступить против Алексея Федоровича, идеалиста. Марк не вытерпел издевательств над своим учителем и выступил в защиту Лосева. Чего стоил ему этот дерзкий поступок! Недаром всех участников семинара заставили заново сдать все экзамены, чтобы увериться в благонадежности студентов. В конце концов в живых осталась одна Аня, теперь уже и ее нет.

Аня была близка с Сергеем Наровчатовым. Сергей Наровчатов, поэт, окончивший ИФЛИ, был заметной фигурой в литературе, но и он был осторожен, когда дело касалось Лосева. Ведь это Аня просила его написать статью об античной мифологии Алексея Федоровича в «Литературной газете». В своем кабинете говорить не мог, так как там была установлена подслушивающая аппаратура (говорили, выйдя в коридор). Но все-таки помог. Статью в «Литературной газете» написал И. М. Нахов (кафедра классической филологии МГУ, где я заведовала кафедрой, будущий доктор филологических наук, профессор), но и то написал под псевдонимом — Н. Михайлов. Статья называлась «Акме» (к 75-летию А. Ф. Лосева) (Литературная газета. 1969, 25 июня) — под «акме» здесь подразумевается творческий расцвет. На статью уже в 1980 году, через десятки лет, очень критически откликнулся известный переводчик Дионисия Ареопагита игумен Геннадий (Эйкалович) в газете «Русская мысль» (1980, 25 декабря), видимо, не очень понимая, в какой обстановке работал Алексей Федорович и что требовалось для печатания его книг. В 2005 году 20 декабря в библиотеке «История русской философии и культуры. Дом А. Ф. Лосева» состоялся вечер в память Б. А. Фохта, чьи сочинения из архива А. А. Гаревой теперь издает доктор философских наук Н. А. Дмитриева. На этом вечере дочь Гаревой, Наталья Михайловна, для меня она с детства Наташа, передала мне старую папку с конспектами лекций Алексея Федоровича по греческой мифологии, записанных Анной Аркадьевной в далеком 1947 году. Они хранятся в самом важном архивном шкафу № 1 в той большой комнате, где за овальным столом Алексей Федорович работал с аспирантами и где много лет мы вместе с Анечкой и другими старыми друзьями встречали Новый год [307].