Рене Кастр - Мирабо: Несвершившаяся судьба

• Название: Мирабо: Несвершившаяся судьба
• Автор: Рене Кастр
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03086-2

Оноре Габриэль Рикети де Мирабо (1749–1791) — один из наиболее ярких деятелей Великой французской революции, блестящий оратор и публицист, бретер и любимец женщин, узник королевских тюрем и защитник монархии. Посмертное открытие его тайных связей с двором Людовика XVI привело к тому, что прах Мирабо вынесли из Пантеона великих людей Франции. Отношение к нему не раз менялось и в последующие годы. Автор данной книги, известный французский историк Рене де Кастр (1908–1987) видит в своем герое не авантюриста, а гения политики, пытавшегося примирить умеренных республиканцев с монархистами и избежать революционных потрясений, войны и террора. «Останься Мирабо жив, история Франции и Европы могла бы пойти другим путем» — этот неожиданный вывод автор книги подкрепляет кропотливым анализом биографии своего героя, его сочинений и мемуарных свидетельств современников.

---

Трудно с большей яростью изничтожить соперника в борьбе за пост первого министра; далее в записке выдвигаются еще более жестокие обвинения против Лафайета, он заклеймен за «инертность мысли и ничтожность таланта». Наконец в первом своде советов двору предлагается заменить Лафайета, стоявшего во главе Национальной гвардии, человеком, которого последующие события выведут на первый план, — маркизом де Булье, будущим организатором бегства в Варенн.

Подобное предчувствие вызывает трепетное отношение к первой из пятидесяти записок — Мирабо будет посылать их двору в среднем по две в неделю.

Тайная война нимало не мешала Мирабо поддерживать на публике учтивые отношения с генералом и часто появляться в Собрании.

Из пяти его выступлений в июне 1790 года два стоит отметить особо. Волнующая речь на смерть Франклина 11 июня усилила популярность Мирабо; зато выступление по поводу фантазий его младшего брата 19 июня поставило всё под сомнение.

Экстравагантный Мирабо-Бочка привлек к себе внимание безумной выходкой. Туреньский полк, которым он командовал, заявил о сочувствии революции, и виконт де Мирабо покинул Собрание, отправившись в свою часть, стоявшую в Перпиньяне. В начале июня он лично явился покарать мятежников и увез ленты с их знамен, приколов их к груди. Этот необычный поступок всех взбудоражил; за начудившим полковником погнались и арестовали его на обратном пути, в Кастельнодари.

Мирабо высказался по поводу инцидента однозначно: личность депутатов неприкосновенна; защищающий их декрет не терпит исключений. «Кроме того, надо бы узнать, кто нападающая сторона — мятежный полк или его командир, желающий призвать его к порядку». Он добился от коллег, чтобы «во имя свободы похититель знаменных лент явился в Национальное собрание для оправданий». Этот поступок, продиктованный братской и парламентской солидарностью, пришелся по вкусу памфлетистам; на Мирабо пролился поток оскорблений:

«Похоже, что Мирабо, чтобы сблизиться с братом и отплатить ему за дружбу, ждал, пока тот станет достоин его благодаря какому-нибудь новому жесту против народа. Мирабо не только старше годами, но и имеет больший опыт в такого рода поступках», — писал Фрерон, редактор «Народного оратора».

Такие удары пошатнули популярность Мирабо, лишив его потаенной надежды открыто создать и возглавить монархическую партию. Он возместил себе ущерб тайной деятельностью и во второй записке, составленной 20 июня 1790 года, усилил натиск на Лафайета; он обвинял «честолюбивую бездарность» в диктаторских замашках. Чтобы нейтрализовать Лафайета, он видел только один способ — заставить двор назначить его, Мирабо, на должность помощника главнокомандующего Национальной гвардией.

Эта мысль, которая теперь кажется малообоснованной, заинтересовала Людовика XVI. Король написал Лафайету письмо, но не отправил — его нашли в 1792 году в «Железном шкафу»[50].

Однако самая интересная страница из второй «записки для двора» — не нападки на Лафайета, а прославление королевы, на которую Мирабо вдруг начал возлагать свои надежды. Именно в этой части содержится знаменитая фраза: «Королю не на кого положиться, кроме как на жену», и это утверждение дополнено такими волнующими словами: «Она будет в безопасности, только если королевская власть будет восстановлена. Мне хочется верить, что ей не нужна жизнь без короны; но я совершенно уверен в том, что она не сохранит жизни, не сохранив короны. Вскоре настанет момент, когда ей придется проверить, на что способны женщина и ребенок в седле; для нее это семейный метод; пока же нужно постараться, не считая, что это в нашей власти, либо по случайности, либо при помощи комбинаций выйти из необычайного кризиса благодаря обычным людям и способам».

VI

Женщина, даже если она королева, даже если она сто раз предубеждена против человека, которого презирает, не останется бесчувственной к подобным речам; возможно, именно по этой причине у нее возникла мысль о встрече с Мирабо. Разговор напрямую наверняка позволит поднять множество вопросов: натиск на Лафайета, по мнению Мирабо, достаточно продвинулся, чтобы ожидаемый плод созрел. Приближался праздник Федерации, и герцог Орлеанский мог вернуться во Францию. Дело с заливом Нутка так и не было решено, сохранялся риск войны на стороне Испании. В «записках для двора» в конце июня предлагалось направить тайного эмиссара в Мадрид; нужно ли это сделать с согласия Монморена или без оного?

Ответы на все эти вопросы, возможно, были даны во время непосредственной встречи Мирабо с королевской четой; несомненно, эта встреча состоялась, однако никаких подробностей ее не известно.

Король и королева поселились на лето в замке Сен-Клу. Хотя он усиленно охранялся, там все же сохранялись видимость свободы по сравнению с Тюильри и возможность избежать плотного надзора.

Вечером 2 июля 1790 года Мирабо отправился к своему племяннику дю Сайяну.

— Ты по-прежнему верный роялист? — спросил он.

— Да.

— Раз ты так предан королю, я предоставлю тебе случай сослужить ему службу.

Мирабо объявил, что проведет ночь со 2 на 3 июля в доме дю Сайянов в Пасси.

Утром 3-го числа племянник нарядился кучером и по повелению дядюшки поехал по дороге в Сен-Клу; он остановил экипаж возле садовой калитки; трибун, скрывавший свое лицо, вышел; прежде чем войти в парк, он сверил свои часы с часами дю Сайяна, дал ему письмо, обращенное к коменданту парижской Национальной гвардии, и сказал театральным тоном:

— Не знаю, намерены ли обойтись со мной честно или убить меня. Если я через час не вернусь, скачи во весь опор, передай это письмо по адресу, бей в набат и сообщи народу о коварстве двора.

Дядя скрылся за стеной, молодой человек стал ждать; прошел час, а дверь всё не открывалась. Дю Сайян, сильно тревожась, выделил себе еще четверть часа. Поскольку никто так и не появился, он пустил лошадей шагом; остановился, прислушался, подождал еще несколько минут, снова поехал, потом, на повороте дороги, подождал еще чуть-чуть, не отрывая глаз от калитки. И оказался прав, ибо от потайной двери, отдуваясь, бежал Мирабо; задыхаясь, он вскочил в коляску и шепнул на ухо вознице:

— Как я боялся, что ты уедешь! Я рад, все будет хорошо. Храни полное молчание об этой поездке, столь важной для государства.

Разумеется, на самом деле событие было лишено нелепого романтизма; нашлись бы другие способы избавиться от Мирабо, чем разыграть новое убийство герцога де Гиза. Раз король с королевой согласились принять у себя своего тайного советника, значит, они собирались вести с ним серьезный разговор.

Возможно, встреча состоялась в апартаментах королевы или в павильоне, венчавшем собой сад Армиды. Это один из второстепенных моментов, которые необязательно прояснять; гораздо интереснее узнать подробности разговора, длившегося больше часа. Достоверных сведений об этом нет — разве что потом королева призналась Ламарку, что они с королем «убедились в искренней преданности Мирабо делу монархии и их особам».

Архиепископ Тулузский, участвовавший во встрече, высказался в том же ключе: «По отношению к обычному врагу, к человеку, который поклялся бы погубить монархию, не видя ее пользы для великого народа, мой поступок был бы самым дерзким; но когда говоришь с Мирабо…»

О том, как началась эта встреча, королева якобы рассказала госпоже Кампан; свидетельство последней особенно сомнительно, и маловероятно, чтобы при столь напряженных обстоятельствах Мария-Антуанетта почувствовала необходимость сообщить своей камеристке о разговоре с Мирабо.

Так отнесемся же к Истории с уважением и не станем пытаться воспроизвести в подробностях разговор, о котором ничего не известно; дадим лучше слово воображению или просто здравому смыслу.

Не прошло и трех месяцев с того дня, когда Мария-Антуанетта спросила Ламарка, не является ли Мирабо истинным организатором октябрьских событий; теперь она стала доверять ему настолько, что встретилась с ним наедине, несмотря на огромный политический риск подобного свидания.

Так что вполне вероятно, что королева могла сказать гостю:

— Сударь, даже когда я считала вас своим врагом, я всегда видела различие между вами и прочими.

Также вероятно, что в конце встречи Мирабо попросил, склонившись перед государыней:

— Мадам, когда ваша августейшая мать удостаивала одного из своих подданных чести говорить с нею, она никогда не отпускала его, не дав поцеловать своей руки.

Почему бы королеве отказать в этом человеку, который хотел ее защищать? И разве не в характере Мирабо было, коснувшись губами королевской руки, прошептать с отнюдь не наигранным волнением:

— Мадам, монархия спасена!

Всё это выдержано в том же тоне, что и «записки для двора». Поэтому, вернувшись к кабриолету, где его дожидался племянник, Мирабо вполне мог сказать дю Сайяну: